— А, что, Серёга, скажи, водка-то у тебя там еще осталась? — как бы утратив интерес к всему предыдущему разговору, посмотрел он на меня с какой-то бесшабашной лихостью во взгляде.
— Обижаете, Сергей Степанович! — в тон ему, бодро откликнулся я, — Если вы забыли, то я, вообще-то, следователь и дело уголовное как раз по «ликёрке» веду! Так что водки у меня, хоть залейся!
Сказать-то я это сказал, но с места не стронулся. И взгляда своего пристального от сверкающих воспалённых глаз Копылова не отвёл.
— Вот только не время сейчас ею заливаться, ей богу! Нам с вами сейчас мозги очень интенсивно морщить следует! Давайте-ка, Сергей Степанович, мы с вами еще немного тут погуляем и побеседуем! А уж потом, так и быть, я вам целый ящик водки презентую! Ну, или почти целый… — поправился я, вспомнив, что одну бутылку из шалаевского ящика мы с товарищем Копыловым уже безвозвратно усугубили.
Партийный наставник, вдруг как-то, то ли неуверенно, то ли недоверчиво глянул мне в глаза, но спорить почему-то не стал. И, неопределённо пожав трёхполосными адидасовскими плечами, послушно тронулся верёд по аллейке, в указанном мной направлении.
К зелёной «двойке» мы вернулись уже часа через два. К этому времени мой компаньон по вечернему променаду, своё лицо тискать уже больше не порывался. И походка его, из уныло-старческой, постепенно превратилась, если не в спортивную, то вполне в бодрую номенклатурную.
— Ты меня всё же извини, Сергей, но как-то у тебя всё очень просто получается! До неправдоподобности просто! — в который уже раз принялся сомневаться в моих, следует признать, куцых и потому, наверное, не до конца убедительных выкладках, товарищ из горкома, — Ты, пожалуйста, не обижайся, я в твоей профессиональной квалификации нисколько не сомневаюсь! Но с чего ты вдруг решил, что все дальнейшие события будут разворачиваться именно так, как ты сейчас говоришь? Ты, прости меня и давай, пожалуйста, без обид! Но ведь ты всего лишь простой следователь и в этом своём МВД служишь без году неделя! Откуда у тебя такая уверенность? Ведь ты сам говоришь, что это дело у тебя заберут не позднее, чем послезавтра! Или, максимум, днём позже.
Это хорошо, что вечер уже не был таким ранним и на тенистый ухоженный скверик опустились сумерки. Иначе со стороны наша пара смотрелось бы, по меньшей мере, комично. Размеренно шагающий юнец и рядом солидный, в достойных летах мужчина, то и дело порывисто заступающий ему дорогу. И что-то рьяно пытающийся оспорить или выспросить.
Вываливать все свои козыри и доводы на паперть перед наташкиным отцом я не имел никакого желания. Ибо цена большинству из этих козырей для меня была неподъёмно велика. По действующему прейскуранту Уголовного кодекса нынешней эпохи застойно-развитого социализма, имеется в виду. По мне, так она, эта цена, даже слишком и неприлично велика. Особенно при наличии в этом УК целого вороха расстрельных статей. И главным образом, если учесть одно немаловажное обстоятельство. Что мораторий на исключительную меру в виде государственного выстрела в голову, в этой стране наступит еще совсем не скоро.
Вместе с тем, имея за плечами юного лейтенанта опыт и мудрость бурных десятилетий не самой простой жизни, я многое понимал. Понимал, прежде всего то, какие замысловатые и тягостные процессы в данный момент проистекают в мозгу товарища Копылова. Который сам, будучи многоопытным чиновно-партийным зверем, никак не мог понять и поверить, что стоящий перед ним пацан, вроде бы всё просчитал и готов вытащить его голову из уже жужжащей в непосредственной близости с ушами мясорубки. Ясно осознавая при этом, что в случае ошибки этого пацана, он, Копылов Сергей Степанович, расплатится судьбой. И не только своей собственной, но и всей своей семьи.
Поэтому, я в который уже раз, терпеливо и стараясь придерживаться уважительного тона, объяснял ему, что шанс того, что мне удастся разрулить ситуацию без существенных потерь, есть. И, что он, этот шанс, достаточно велик.
— Главное, это не делать лишних движений! — убеждал я Копылова. Опытного и даже изощрённого парт-аппаратчика, но, надо признать, никудышнего опера, — Никакого дополнительного реквизита, поверьте, не нужно. Я категорически на этом настаиваю! Это слишком рискованно. И неужели вы думаете, что у товарища Матыцына во время многочисленных обысков не будет обнаружено то, что многократно превышает его официальный доход?
— Может, ты и прав! — в очередной раз неохотно сдался старший товарищ, — Ты пойми, здесь промахнуться никак нельзя! Никак нельзя!!! Матыцын по своей должности Второго секретаря Обкома партии является номенклатурой Центрального Комитета! Его просто так на съедение не отдадут! Тем более, что мы-то с тобой знаем, что он никакого отношения к этому твоему хищению не имеет!
— Знаем, Сергей Степанович, конечно, знаем, — успокаивающе погладил я его по руке, — Только вы, пожалуйста, про это наше знание больше никому не рассказывайте! А то нехорошо может получиться! Самым настоящим оговором это дело попахивает!
Н-да… Всё-таки придётся отчасти раскрыть свои карты наташкиному папеньке. Исключительно для пользы дела, но придётся. Ибо, как говаривал незабвенный Александр Васильевич Суворов, отморозивший свою худую задницу в зимних Альпах, — «Каждый солдат должен понимать свой манёвр!». Или знать. Но это уже несущественные частности. Пусть солдат Копылов тоже знает свой манёвр. В определённых для него границах. Мною определённых…
— В общем так! Два ключевых фигуранта данного уголовного дела официально укажут на Матыцына, как на организатора и главного бенефициара спирто-водочной мафии! — глядя в глаза обескураженного партийца, твёрдо изрёк я, — Они дадут аргументированные и развёрнутые показания, что он сначала организовал, а потом в течение нескольких последних лет создавал им условия для хищений. И обеспечивал им прикрытие от правоохранительных органов. Более того, эти двое достойных граждан дадут однозначные показания на предмет того, что это именно Матыцын ввёл в их преступное сообщество заместителя начальника ОБХСС УВД города! Я еще раз повторяю, Сергей Степанович, они дадут показания, что это именно Матыцын познакомил их с Никитиным из городского ОБХСС!
— Это невозможно! — опёрся на чугунную боковину парковой скамейки Копылов и сполз на неё, — Каким образом, Сергей? Нет, это невозможно!
— Сергей Степанович, сделайте такую милость, возьмите уже себя в руки! — повысил я голос, оглянувшись по сторонам, — Или же вы всё время нашего знакомства морочите мне голову и никакой вы не коммунист⁈ В конце-то концов, неужели мне, рядовому комсомольцу приличествует напоминать вам, заслуженному члену партии, что нет в мире таких крепостей, которых большевики не могли бы взять! Ответьте мне, любезный Сергей Степанович, может быть вы не большевик вовсе⁈
Понятия троллинга в советском обществе пока еще нет и, скорее всего, поэтому родитель моей подруги смотрел на меня без уместной в данный момент улыбки. Или же он принципиально не допускал, что цинизм бойфренда его дочери может простираться настолько безгранично. Вплоть до ёрничанья над святыми догмами классиков большевизма и упоминания их постулатов всуе.
— Я коммунист! — негромко, но более или менее убеждённо заверил меня охеревший Копылов, — Я-то, несомненно, коммунист, а вот как ты их заставишь дать такие показания⁈ — до Сергея Степановича, видимо, постепенно начало доходить, что его юный собеседник, мягко говоря, нахально крутит ему бейсы. Нет, дураком партиец, определённо, не был и в моих издевательских интонациях он сориентировался быстро.
Меня это обстоятельство почти удовлетворило. Теперь я видел перед собой прежнего матёрого горкомовского жучару, грозно сверкающего глазами. В которых стремительно закипало благородное негодование.
— Это моя головная боль, как сделать так, чтобы нужные показания появились в деле! — как можно жестче и, глядя прямо в злые глаза Копылова, произнёс я. — И будьте уверены, ни у прокурора, ни на суде эти люди от своих слов не откажутся! Ни сейчас, ни потом, когда им начнут выкручивать руки! Это я вам могу обещать твёрдо! Вы ведь именно это хотели знать, Сергей Степанович?
