Казалось, это заинтересовало их.
- Вы возвращаетесь к себе?
- Да.
- Можно кого-нибудь послать с вами?
- Пожалуйста.
Раздался телефонный звонок, и один из сотрудников взял трубку, послушал и передал ее мне. Звонил капитан Штеттнер из полиции "Зет".
- Немедленно приезжайте, герр Квиллер.
- Но ведь я только что вас видел!
- Это очень важно.
Я сказал, что приеду. Инспектор уголовной полиции был раздражен, потому что его отдел и полиция "Зет" не ладили друг с другом. Поля их деятельности зачастую пересекались, они постоянно враждовали из-за этого и пользовались любой возможностью насолить друг другу. Так будет продолжаться до тех пор, пока раньше или позже кто-нибудь из начальства не разграничит их обязанности. Пока что такие люди, как я, могли быть полезны для этой игры.
- Вы не поедете в отель сейчас, герр Квиллер?
- Нет.
- Но вы же сами сказали...
- Меня срочно вызвали. Я официально связан с комиссией "Зет". Ведь это так ясно, герр инспектор.
Дорога заняла всего десять минут. Я поставил "фольксваген" на стоянку для служебных машин и заметил там карету "Скорой помощи". Кроме мужчины и женщины в белых халатах, в кабинете находился капитан Штеттнер с пятью своими людьми, бывшими в лаборатории Солли: тремя оперативниками, прибывшими туда первыми, и двумя, которые приехали с капитаном. У всех были закатаны левые рукава рубашек.
Капитан Штеттнер выглядел озабоченным.
- Выяснилось, что одна из разбитых склянок заключала вирулентную бактерию группы... - он посмотрел на врача, боясь ошибиться.
- Обычной оспы, - надломив ампулу, сказал тот, пока сестра ватным тампоном протирала кожу очередного человека, готовя его к уколу. - Это не опасно. И речи не
может быть о карантине. Однако рекомендуется принять меры предосторожности.
Я снял пальто. В воздухе стоял запах эфира.
- А что будет с теми, кто совершил налет?
- Я отдал приказание регулярно сообщать по радио и телевидению, отозвался Штеттнер. - В вечерних газетах также появятся объявления. - Он смотрел, как мне делали подкожное впрыскивание. - Медицинская ассоциация и все госпитали оповещены по телефону и телеграммами, чтобы, если кто-нибудь явится с просьбой об иннокуляции, они немедленно известили полицию. - Он спустил рукав и обратился к доктору: - Можем ли мы продолжать свою работу, как обычно?
Бывают отважные люди, которые чувствуют страх перед инфекцией. Он был одним из них.
- Конечно, даже не думайте об опасности заражения. Но если в течение четырнадцати дней вы заметите сыпь в паху, обратитесь к врачу.
Он кивком приказал медсестре собираться. Я ушел вскоре после них. Вечерняя трансляция биржевых известий начнется через тридцать пять минут. Минут пятнадцать должна была занять у меня дорога до отеля.
Настроение у меня было подавленное, и я должен был сделать значительное усилие, чтобы не вспоминать о Ротштейне и о том удивленном взоре, который он бросил на меня перед смертью. Он слышал мой крик, и связка ключей пролетела мимо его лица; он умер удивленным, не услышав выстрела.
Проезжая через Крейцберг, я взглянул в зеркало, ничего не заметил, снова посмотрел, и в конце концов мне стало тоскливо. Ровно никакого значения не имело, была ли за мной слежка. Игра уже перешла через эту грань.
Зажегся красный свет, зеленый, снова красный, а я не трогался с места. Какой-то болван принялся сигналить неистово. Я был слишком утомлен, чтобы выйти и стукнуть его. Снова зеленый. Поехал. Как автомат. Птицы - крылатые существа, люди - существа на колесах.
Улица бежала прямо, будто яркая радуга, рвущаяся в темноту неба. Здания раздвигались передо мной и снова смыкались позади. Нога тяжело опустилась, на педаль. Еду слишком быстро. Медленно. Что-то не в порядке. Возьми себя в руки. Отдышись. Люди на тротуарах,
Какой-то человек уверенно открыл дверцу и, взглянув на меня, спокойно сказал: "Подвиньтесь". Я пытался поднять руку, чтобы оттолкнуть его, но у меня не было сил.
- Что? - глупо переспросил я.
- Подвиньтесь. Я поведу машину.
Я покорно перетащил свое отяжелевшее тело на соседнее сиденье. Покорность. Худший из грехов современного человека - покорность.
Он сел в машину, захлопнул дверцу, и машина влилась в поток других машин. Я сидел, опустив подбородок на грудь. Последняя мысль, которую я запомнил: подкожное впрыскивание.
11. ОКТОБЕР
Огромная комната с высокими потолками, позолота, шелка, парча, карнизы, узорчатый паркет, арабески. Герман Геринг катался бы здесь, словно кабан в клевере.
Я пошевелился: никакого головокружения. Я ожидал, что очнусь, как после похмелья, потеряв всякую ориентацию, но лекарство не имело последующего действия. Я сидел в кресле, обитом парчой, с подушкой под головой, передо мной открывалась вся комната, в дальнем углу которой я видел бело-золотую дверь. Я чувствовал себя словно монарх, восседающий на троне и дающий личную аудиенцию. Они неплохо здесь устроились.
Стрелки моих часов показывали 9.01. Прошло меньше часа, как они схватили меня. Они следовали за мной от самой канцелярии полиции "Зет", зная, что инъекция в конце концов окажет свое действие.
В комнате находились четыре человека. Один стоял в дверях, другой - спиной к безвкусному камину, третий смотрел в окно, а четвертый спокойно и не торопясь приближался к моему креслу.
- Простите, - произнес он по-немецки с гейдельбергским акцентом и поднял мне веко.
- Что со мной? - спросил я.
Он отступил назад, любезно улыбнувшись. Элегантно одетый, вьющиеся седые волосы, два золотых кольца на пухлых пальцах, тихий вкрадчивый голос. Конечно, доктор.
- С вами все в порядке.
Все сразу задвигались. Тот, кто стоял у окна, перешел через комнату к двери, а человек у дверей сделал шаг в сторону. Это были охранники. Человек у камина подошел к доктору. Я взглянул на него и тотчас понял, что если мне удастся выбраться отсюда, то это будет зависеть только от этого человека.
- Меня зовут Октобер, - представился он. Мираж растаял, все шелка, и арабески, и золоченая бронза словно исчезли, и я вдруг оказался в тюремной камере" даже воздух сразу же стал холодным и зябким. Я наклонил голову и ответил:
- Квиллер.
Его глаза казались стальными заклепками, он открывал и закрывал рот, будто лязгал металлическим капканом.
- Можете говорить.
Я не спешил, собираясь с мыслями. Здесь был врач. Я понимал, что это значит. Материал был человеческим, поэтому с ним должно было обращаться по-человечески. Меня пригласили сюда для беседы.
- Как дела у полиции "Зет"? - спросил я. - Так же, как у меня?
- Им впрыснули безобидную жидкость.
- Все это было весьма тщательно разработано.
- И принесло свои результаты. Мы не хотели, чтобы нам причиняли неприятности.
Доктор отошел в сторонку. Сейчас была не его очередь действовать. Холодный воздух ознобом ожег спину.
- И не хотели также повредить мне. Пока.
- Да.
- Почему же вы пытались придавить меня у стены? В глазах у него сверкнул огонек.
- Это была ошибка.
В большой организации, как я уже говорил, правая рука зачастую не ведает, что делает левая.
Я разглядывал Октобера. Лицо со стальным капканом вместо рта было обманчиво, так что при беглом взгляде можно было принять Октобера за человеческое существо. Лицо узкое, продолговатое, подбородок такой же ширины, что и лоб. Гладко приглаженные, будто приклеенные волосы, как у Гитлера, но без клока. Жесткий взгляд холодных серых глаз. В них не было ничего, кроме черных зрачков, ни намека на присутствие души. Нос - прямая линия. Рот прямая линия. Ничего больше. Я продолжал глядеть на него, и он сказал:
- Говорите.
- Мне очень хорошо, - отозвался я.
Он мог бы знать, что я никогда не заговорю. Если кто и заговорит, то только не я, разве что полумертвые останки того, что являлось Квиллером, будут бормотать что-нибудь в предсмертной агонии. Я надеялся, что ничего не выдам. На земле жили люди, которых я должен был защитить. Единственная гарантия, которую я мог дать этим людям, - это то, что если я предам их, то это буду не я, Квиллер, а сгусток крови, хрящей и боли, не осознающий, что он делает. Я видел в Бухенвальде людей, которых допрашивали...
- Мы знаем, кто вы, - вновь заговорил Октобер. - Во время войны вы отказались служить в армии. Маскируясь под немецкого солдата, вы пытались саботировать проведение в жизнь высшего решения, "спасая" недочеловеков от того, что в действительности являлось их предначертанной судьбой. Вам не удались ваши претенциозные попытки. После войны, когда польское, датское и шведское правительства наградили вас, вы отказались принять награды, тем самым признав свое поражение и свой позор. Нам все известно про вас.
Я принялся делать медленные и глубокие вдохи и выдохи, чтобы наполнить кислородом кровь, насытить мышцы. Я напрягал мышцы рук, ног, живота и вновь расслаблял их. Напрячься, расслабиться. Напрячься, расслабиться. Увеличить приток кислорода, усилить кровообращение, повысить мускульный тонус.
