Он включил компьютер и поискал Маргарет Напье в «Гугле»[15]. В Манхэттене такая не проживала, но в Бруклине нашлась некая М. Напье. Вряд ли она — из Бруклина в Колумбийский ездить далековато, — но он все-таки записал телефон, царапая себя ручкой сквозь бумагу по голой коленке.
На звонок отозвался автоответчик. Она не назвалась, но ее низкий, лишенный эмоций голос Эдвард узнал безошибочно. Он хотел оставить сообщение, но тут кто-то снял трубку на том конце.
— Алло.
Автоответчик выключился с характерным звуком.
— Попросите, пожалуйста, Маргарет Напье.
— Нэпьер, — поправила она, отвергнув рифму с «крупье». — Я слушаю.
— Маргарет, это Эдвард Возный. Мы встречались с вами вчера в Ченоветской библиотеке. — Молчание. — Я еще спрашивал вас о Гервасии Лэнгфордском. — Его кольнуло смущение — ведь она ему своего имени не называла. — Я хотел бы обсудить с вами пару вопросов, если у вас найдется минутка.
Последовала долгая пауза.
— Извините, меня это не интересует, — сказала она. — До свидания.
— Я хочу предложить вам работу, — поспешно сымпровизировал он. Снова пауза. Под окном бухала басами автомобильная стереосистема.
— Я не совсем понимаю.
— Позвольте мне объяснить. Я пытаюсь найти ту книгу Гервасия Лэнгфордского, а время у меня ограничено. Вот я и хочу уговорить вас выступить в качестве консультанта. — Он плохо себе представлял, как отнесутся к этому Уэнты, однако продолжал: — Я знаю, у вас есть сомнения относительно подлинности книги, но для дела это только выгодно. Нам нужен человек, способный предвидеть все сложности экспертизы до того, как они возникнут.
Молчание. Прижатая к его уху телефонная трубка стала скользкой от пота.
— Кому это «нам»? — спросила она.
— Простите?
— Кого вы имеете в виду, говоря «нам»?
— В основном себя. И еще Лору Краулик — она представляет семью Уэнтов, владельцев коллекции.
— Сколько вы собираетесь мне платить?
Об этом он не подумал, но то немногое, что он знал о студентах, позволяло установить масштаб. Он произвел в уме быстрые вычисления.
— Ну, скажем, тридцать долларов в час.
— И как много моего времени вы думаете занять?
— А как много вы можете посвятить нам?
— Десять часов в неделю, — тут же сказала она.
— Меня устраивает.
— Отлично.
— Ну что ж. — Он слегка растерялся — все раскручивалось быстрее, чем он ожидал. — Когда сможете начать?
— В любое время.
— Даже сегодня? — Он не отказался бы поймать ее на слове.
— Смотря во сколько.
— В четыре. Мы могли бы встретиться в «Кафе Лила», на Восемьдесят второй.
— Хорошо, договорились.
— Договорились.
Переговоры завершились с опережением графика — больше сказать вроде бы было нечего. Он попрощался и повесил трубку.
Она была уже на месте, когда он пришел, и сидела в дальнем углу, скрестив длинные ноги под крошечным мраморным столиком. Ярко освещенный уютный зал тянулся вглубь за большими, поделенными на квадратики витринами. Кафе наполняли разнокалиберные белые столики и стулья, поставленные парами и тройками под причудливыми углами. Белые потолочные вентиляторы медленно крутились над головой, создавая атмосферу бара в тропическом отеле, где любят собираться изгнанники.
Маргарет Нэпьер приступила к делу сразу, без околичностей, что вполне устроило Эдварда. За разговором он понял, что неверно судил о ней. Ее холодность и недостаток эмоций он принял за высокомерие, зазнайство круглой отличницы — и ошибся. Это скорее объяснялось полнейшей незаинтересованностью. Он не встречал еще человека, до такой степени поглощенного своей работой. Она почти не смотрела в глаза и говорила тем же тихим, почти механическим тоном, который запомнился ему с первой встречи, как будто не желала тратить на модуляции ни капли лишней энергии. При этом она изъяснялась четко, длинными правильными фразами, которые всегда заканчивала, подбирая концы и округляя вводные предложения. Из-за этого создавалось впечатление, что она читает текст с экрана-шпаргалки — текст, составленный кем-то, против кого она затаила давнюю и горькую обиду. Эдвард предполагал, что она может страдать клинической формой депрессии.
— Джервис Хинтон, позднее Гервасий Лэнгфордский, — рассказывала она, — родился в Лондоне в конце 30-х годов XIV века. Это еще средневековье, но позднее. Только что началась Столетняя война с Францией. Эдуард III стал полноправным королем Англии, казнив любовника своей матери Мортимера, который в свое время убил его отца Эдуарда II, вогнав ему в задний проход раскаленную кочергу.
Важно понимать, насколько жизнь в четырнадцатом веке отличалась от нашей. Лондон, крупнейший в Англии город, имел около сорока тысяч населения, и на эти сорок тысяч приходилось сто церквей. Англичане считали Лондон Новой Троей, основанной потомками Энея после Троянской войны. Средний мужской рост насчитывал пять футов три дюйма. На пирах подавали каплунов и молочных поросят. Все поголовно верили в эльфов и гоблинов. Мужчины носили чулки разного цвета. Общество состояло из дворян, рыцарей, купцов, слуг и крестьян — в таком вот порядке. И все они придерживались христианского принципа о медленном, но неуклонном угасании этого мира, которое в конце концов завершится Судным днем.
— Ну да, — вставил Эдвард. — Король Артур и все такое.
— Нет. Король Артур, если он вообще существовал, жил в седьмом веке, за семьсот лет до Гервасия Лэнгфордского. Он так же далек от Гервасия, как Гервасий от нас. В четырнадцатом веке король Артур уже входил в легендарную, сентиментализированную версию английской истории. Вспомните лучше «Кентерберийские рассказы». Гервасий, можно сказать, современник Чосера[16].
Официант принес два бокала с белым вином. Маргарет отказалась от своего и попросила кофе со льдом.
— Какие-либо выдающиеся события из его детства нам неизвестны. Гервасий происходил из семьи красильщиков, которая, видимо, не бедствовала. Его отец и дядя были выдающимися мастерами красильной гильдии, имевшими собственность в Лондоне и Глостере.
В возрасте около десяти лет Гервасий стал свидетелем первой вспышки чумы, которая у нас известна как Черная Смерть, а в то время называлась просто Смертью. Чума убила больше трети населения Европы и создала беспрецедентную разруху. Целые деревни стали пустыми. Корабли-призраки с мертвыми командами дрейфовали в открытом море. В городах осталось так мало жителей, что волки приходили из лесов и нападали на тех, кто выжил. По обеим сторонам папского трона в Авиньоне горели костры для избавления от дурных миазмов.
Гервасию повезло. Он вместе со своим дядей Томасом пережил Смерть, и когда чума в 1349-м пошла на убыль, они унаследовали после умерших довольно много денег и недвижимости. Томас стал одним из самых видных купцов в Лондоне.
Почти все, что мы знаем о Гервасии, взято из официальных бумаг, уцелевших по чистой случайности. Различные семейные записи тогда использовались в переплетном деле, и их иногда обнаруживают внутри старых книг. В псалтыре из Лэнгфорда при реставрации нашли счет, выставленный графу Лэнгфордскому за пару панталон и сапог для Герваса Хинтоуна, из чего можно заключить, что дядя отправил юного Гервасия на север служить пажом. Предполагается также, что Гервасий участвовал в парижской осаде 1360 года, поскольку граф Лэнгфордский присутствовал там со своей свитой. После этого наступает пробел до 1362 года, когда Гервасий появляется в лондонском Иннс-Корте в качестве студента-правоведа.
Все это совершенно нормально для честолюбивого сына преуспевающего купца, а вот последующее — нет. Предполагалось, что молодой человек в положении Гервасия станет эсквайром или валлетусом[17] на королевской службе, а впоследствии займет какой-нибудь важный пост, как это произошло с Чосером. Но Чосер был делец, человек компанейский, который знал правила и умел вести игру. Гервасий — человек несколько иного плана. Он оставил место при дворе и вернулся на север, к графу Лэнгфордскому, где стал кем-то вроде домашнего мудреца. Он помогал управлять имением, выполнял поручения графа, а в свободное время писал свои книги. Лэнгфорды не входили в число выдающихся семей, и Гервасий, вероятно, горько разочаровал своего дядюшку.
Тут Маргарет умолкла, словно упустив нить, устремила задумчивый взгляд за окно. За большой стол недалеко от них усаживалась шумная студенческая компания.
— И все? — не выдержал Эдвард. — Но почему он вернулся в Лэнгфорд, если мог добиться большего в Лондоне?
— Этого никто не знает. Я лично думаю, что в Лондоне над ним собиралась гроза, ему грозила какая-то немилость, но из-за чего — неизвестно. Дело было явно нешуточное, раз ему пришлось бежать в провинцию. Посмотрите на Чосера — его судили за изнасилование, но это не помешало ему возглавить лондонскую таможню. То, что случилось с Гервасием, было намного хуже и поставило крест на всей его карьере.
