И тут он услышал, как Коттслоу произнес:
— Добрый вечер, мисс.
И услышал веселый голос Амелии.
Он резко повернулся, возблагодарив про себя всех богов, что она наконец появилась…
Едва он взглянул на нее, как все в нем замерло.
Это было видение, которое могло сбить с толку не только чувства, но и разум. Грифельная доска его рассудка оставалась пустой, такой же пустой, как его лицо, но глаза его наслаждались зрелищем.
Поздоровавшись с Коттслоу, она распрямила плечи и бесшумно направилась к нему, а золотые завитки падали ей на спину и шею. Его пальцы сжались в кулаки. Она подняла на него глаза, улыбнулась с легкой фамильярностью — так, словно она всегда появлялась в его холле в облике морской богини, некоей спутницы Венеры, обретшей плоть, кровь и глаза василькового цвета.
Локоны, глаза и лицо он помнил, но вот что касалось всего остального… Да видел ли он ее раньше по-настоящему? Одно он знал точно — он никогда не видел ее одетой так.
Ее платье было сшито из мерцающего шелкового газа, такого легкого, что оно колыхалось от дыхания, при этом чувственно и любовно покрывая каждый изгиб ее тела, обрисовывая пышность грудей и бедер. Цвет был бледный, серебристый с сине-зеленым оттенком. Оборка из той же ткани образовывала лиф; еще одна оборка шла по подолу. Прекрасно сшитое платье подчеркивало тонкую талию, обтекало ее, как вода, облегало, посверкивало…
На какой-то безумный миг ему показалось, что на ней ничего нет, кроме морской пены, и в любой момент волны могут отступить, ветерок вздохнет, и пена растает…
Иллюзия, конечно, но какая прекрасная!
Он не замечал всяких там рукавов и бретелек — все это было не важно. Ее обнаженные плечи и восхитительные холмики грудей, казалось, поднимались из пены лифа, и ему очень хотелось потянуть платье вниз…
Она подошла к нему, остановилась, невидимая остальным; с лестницы донеслись восклицания, шаги и шорох ткани — сестры торопливо спускались вниз.
Он посмотрел Амелии в глаза.
На губах ее появилась насмешливая улыбка. Она спросила:
— Вы готовы?
Голос у нее был низкий, похожий на голос сирены…
Готов?
Он смотрел ей в глаза, и взгляд ее был далеко не ангельским. Прежде чем он успел выказать свое недовольство, она улыбнулась еще шире и скользнула мимо него, чтобы поздороваться с его матерью и сестрами.
Его оставили бороться с самим собой — загонять обратно целую орду инстинктов, пытающихся вырваться на свободу. Он круто повернулся, сложил на груди руки и стал внимательно ее рассматривать. Мать и сестры решили, что эта поза выражает нетерпение — они уже опаздывали. Амелия поняла бы его лучше, но…
В данный момент его не интересовало, что она знает или предполагает. Если бы существовала хоть какая-то надежда, что его послушают, он отправил бы ее домой переодеться. И не важно, насколько это их задержало бы. Но восторженные оценки, которое это… платье — назовем его так за неимением лучшего слова — получило от его родственниц, показали, что они видят все не так, как видит он.
Это мерцающее платье, по его мнению, было бы гораздо уместнее в будуаре, нежели на балу. И что — ему придется ухаживать за ней весь вечер и при этом держаться на расстоянии?
И держать на расстоянии всех прочих мужчин?
Себя и целую армию?
Он нахмурился и уже был готов спросить язвительно, где ее шаль, голосом, соответствующим его мрачному виду, когда обнаружил, что шаль у нее на плечах. Сверкающая, мер цающаяфантазия, которая только добавляла соблазнительности всему этому блестящему шедевру.
Безжалостно обуздав свое возмущение и кое-что еще, он махнул рукой на дверь.
— Пойдемте, пожалуй.
Сестры и Фиона снисходительно усмехнулись, прошествовав мимо него, решив, что его мрачное настроение вызвано их опозданием. Мать ступала следом за ними, глаза ее улыбались, и она старалась не встретиться с ним взглядом.
Амелия покорно следовала за Минервой, поравнявшись с ним, она улыбнулась и прошла мимо.
Он еще немного постоял, глядя, как ее бедра раскачиваются под мерцающим газом, потом с тяжелым вздохом двинулся за всеми.
Ему бы сообразить — если бы он вообще мог соображать — и поторопиться, а он опоздал, и три девицы уже заняли места в карете кому где понравилось. Он помог матери, потом подал руку Амелии и, когда она входила в карету, улучил момент — укоренившаяся привычка — и увидел изящную щиколотку, мелькнувшую, когда она приподняла юбку.
Еще не сев в карету, он был окончательно «готов» — он был возбужден до неприличия. Хуже всего, что ему пришлось сидеть рядом с Амелией, между ней и дверцей экипажа. Втроем на сиденье было тесно, но девушки, теснясь на переднем сиденье, уже сдвинули головы и с воодушевлением болтали о чем-то своем. Невозможно заставить их пересесть — как он сможет это объяснить? И, сжав зубы, он сел — и выдержал прикосновение бедра Амелии к своему бедру, ее стройного, женственного бедра к его бедру, и это проклятое платье ерзало между ними, причиняя ему адские муки.
И так продолжалось всю дорогу, пока они ехали вдоль реки до дома Карстеров в Челси.
У Карстеров был большой дом в Мейфэре, но для приемов в летнее время они предпочитали пользоваться домом поменьше, с садом, спускающимся к реке.
В холле они поздоровались с хозяйкой, потом присоединились к остальным гостям, собравшимся в зале, который в длину занимал весь дом. Одна стена зала состояла из окон и дверей, теперь открытых в сад. А сад был превращен в волшебную страну при помощи сотен фонариков, развешанных на деревьях, и гирлянд, растянутых между высокими шестами. Легкий ветерок дул с реки, раскачивал фонарики и шевелил отбрасываемые ими цветные тени.
Многие гости уже покорились зову мягких вечерних сумерек. Оглядев собравшихся, Люк взглянул на Амелию — и сразу решил поступить так же. Там, в холле его дома, при неярком свете ламп она выглядела потрясающе. А здесь, при свете канделябров, она выглядела как… как самый восхитительный восторг, о котором только и мог бы мечтать любой голодный волк.
А голодных волков вокруг вполне хватало.
Выругавшись про себя, он взял ее под локоть, бросив беглый взгляд на своих сестер. Со времени их первого выезда в свет — который прошел весьма успешно, — он стал меньше их опекать, во, всяком случае, менее открыто. Эмили вполне освоилась. Энн, спокойная по натуре, не доставляла ему хлопот. Теперь он за них почти перестал тревожиться и предоставлял им возможность поступать по их собственному разумению, а Фиона в их обществе была в безопасности.
Попозже он взглянет, что у них и как…
— Давайте выйдем в сад. — Он не смотрел на Амелию, но чувствовал ее взгляд, ощущал ее скрытое радостное удивление.
