Именно в это время вступил в борьбу за трон ильханов и Туга-Тимур, который примерно с 1315 г. был правителем Мазандерана – одной из областей («вилайетов») в составе ильханского Ирана. Он происходил из рода Джучи-Хасара,[49] и его претензии на трон были основаны на заявлении его сторонников о том, что «в стране Ирак допущено много ошибок, и она ослабла. Если все вместе направимся туда, то легко сможем захватить ту страну». После чего потомок Джучи-Хасара с согласия эмиров Хорасана, вельмож и знати был провозглашен ильханом (для своих тюрко-монгольских сторонников) и падишахом (для своих иранских приверженцев) [Хафиз Абру, 2011, с. 156]. Таким образом, законность прав Туга-Тимура на трон с самого начала выглядела довольно сомнительной: даже его сторонники не утверждали, что в Иране не осталось прямых потомков Хулагу (и Чингис-хана вообще), а всего лишь искали благовидный предлог, чтобы вторгнуться в богатые иранские владения. При этом сам претендент всячески старался подчеркнуть свой статус «падишаха»: «велел чеканить монеты и читать хутбу с упоминанием его имени» [Ахари, 1984, с. 114], что являлось атрибутом власти суверенного монарха. Кроме того, сознавая, по-видимому, незаконность своих претензий на трон, он постарался укрепить положение с помощью неоднократного проведения церемоний интронизации.[50] Сторонники Туга-Тимура провозгласили его ильханом весной 1336 г. [Петрушевский, 1956, с. 111], первая интронизация имела место в марте 1337 г., а уже месяцем позже, в апреле, он коронуется повторно – надо полагать, в присутствии большего числа представителей хулагуидской знати и военного командования [Хафиз Абру, 2011, с. 277 (примеч. 260)] (см. также: [Melville, 1999, р. 54]).
Возникла интересная правовая коллизия: кто же имел больше прав на трон – царевна Сатибек, являвшаяся сестрой, дочерью, внучкой и даже вдовой ильханов из рода Чингисидов, или же потомок брата Чингис-хана, но по прямой мужской линии?
Прямого ответа на этот вопрос в чингисидском законодательстве не было: вопроса, связанного с наследованием престола ханскими дочерями попросту не возникало, поскольку в этом достаточно многочисленном роду всегда можно было найти более-менее легитимного претендента на трон. Формально, как уже отмечалось, любой потомок Чингис-хана мог претендовать на трон в любом из улусов – именно на этом основании после смерти Абу Саида ильханом был провозглашен Арпа-хан из рода Арик-Буги. Представляется вполне логичным и юридически обоснованным, что после пресечения рода Хулагу на трон Ирана вполне могли претендовать члены других ветвей рода Чингисидов, в частности, представители династии Юань в Китае (являвшиеся ближайшими родственниками ильханов, поскольку обе династии происходили от Тулуя, четвертого сына Чингис-хана), члены правящего рода Чагатайского улуса и, наконец, царевичи из Золотой Орды.
Однако уже в первой трети XIV в. Монгольская империя (формально все еще продолжавшая существовать) не была единым государством (подробнее см.: [Почекаев, 2009а, с. 111]), связи между ее отдельными улусами были разрушены, и фактически (подчеркнем – не на законодательном уровне!) закрепился обычай, в соответствии с которым трон в каждом из них занимали представители рода, изначально закрепившегося у власти в соответствующем чингисидском государстве. Именно поэтому Арпа-хану, не являвшемуся потомком Хулагу, понадобилась дополнительная легитимация власти в форме брака с Сатибек. Однако он очень быстро был разгромлен сторонниками еще одного претендента – ильхана Мусы, который, в свою очередь, недолго пробыл на троне: в течение 1337–1339 гг. ильханами также провозглашались потомки боковых ветвей рода Хулагу – Мухаммад, Джахан-Тимур и Сулейман.
Как видим, Сатибек и Туга-Тимур были вовсе не единственными конкурентами в борьбе за трон ильхана. И хотя в происхождении упомянутых Хулагуидов имелись некоторые сомнения (см. § 3 гл. 9 наст. изд.), явных доказательств их самозванства современникам, по-видимому, найти не удалось, поэтому неслучайно Сатибек была вынуждена уже в 1339 г. сойти с политической сцены. Ее насильно выдали (уже третьим браком) за вышеупомянутого Сулеймана, который формально являлся более законным ильханом, чем она. Больше прав также было у Мусы, Мухаммада, и Джахан-Тимура, что отразилось и на положении Туга-Тимура.
Сведения источников, относящиеся к периоду 1336 – первой половины 1337 г., даже не позволяют сделать вывод, что Туга-Тимур изначально вообще намеревался претендовать на все наследие ильханов.[51] Однако вскоре у него такое намерение появилось. 10 июля 1337 г. сошел с политической сцены ильхан Муса-хан – последний отпрыск дома Хулагуидов по мужской линии, в происхождении которого практически не высказывалось сомнений (с ним Туга-Тимур даже пытался заключить военный союз) [Melville, 1999, р. 57].[52] Единственным претендентом на трон на тот момент оставалась ханша Сатибек, чем и решил воспользоваться потомок Хасара.
После нескольких неудачных попыток договориться с влиятельными иранскими эмирами – сначала Хасаном Кучаком, а затем и Хасаном Бузургом, Туга-Тимур был вынужден отойти со своими войсками обратно в Хорасан и сосредоточиться уже не на завоевании других регионов, а на защите собственных владений [Smith, 1970, р. 101]. Тем не менее некоторые влиятельные политические силы в распадающемся государстве ильханов соглашались признавать его законным монархом, однако отнюдь не по причине его легитимности, а как раз наоборот: слабый и не вполне законный ильхан представлся им наиболее подходящим монархом. В частности, Туга-Тимура признавал ильханом Муизз ад-Дин Хусайн из рода Куртов, правитель Герата (он даже женился на дочери Туга-Тимура, от которой родился его наследник – Гийас ад-Дин Пир-Али), признавали его претензии на трон и другие хорасанские и мазандеранские эмиры [Ибрагимов, 1988, с. 100; Ibn Battuta, 1855, р. 70] (см. также: [Йазди, 2008, с. 94; Петрушевский, 1956, с. 133]). Несколько сложнее складывались отношения у Туга-Тимура с еще одной политической группировкой, претендовавшей на власть в Хорасане – движением сербедаров, которые, воспользовавшись смутами в Иране, захватили ряд областей и даже стали возводить на трон собственных султанов. Поскольку они действовали именно во владениях Туга-Тимура, он потребовал, чтобы они признали его власть в качестве ильхана и падишаха. Однако духовный лидер сербедаров, Хасан Джури, отвечал ему, что они готовы повиноваться ильхану лишь при условии, что он будет основывать свое правление на мусульманских принципах (а фактически на учении, проповедуемом самим Джури), иначе они будут враждовать с ним [Петрушевский, 1956, с. 132; Холмогоров, 1860, с. 34]. Подобное заявление было простой формальностью, поскольку сербедары изначально видели в монгольских правителях Ирана безбожников, предпочитавших «ненавистную чингисханову ясу» положениям шариата, и даже принятие Хулагуидами ислама не изменило (по мнению сербедарской верхушки) этого положения [Петрушевский, 1956, с. 96, 132].
Туга-Тимур прекрасно понимал истинное положение дел и, надеясь на численное превосходство своих войск (согласно Ибн Баттуте в его распоряжении было до 50 000 воинов, а по сведениям Мирхонда – и все 70 000 [Ибрагимов, 1988, с. 100; Холмогоров, 1860, с. 34]), выступил против сербедаров, однако те, даже оказавшись в меньшинстве, сумели разгромить потомка Хасара и убили в сражении его брата Али, после чего несколько хорасанских удельных правителей признали свой вассалитет от правителя сербедаров – «султана» Ваджих ад-Дина Масуда [Ibn Battuta, 1855, р. 66–67] (см. также: [Петрушевский, 1956, с. 132–133, 136]).[53]
И все-таки поражение не заставило отказаться Туга-Тимура ни от претензий на трон ильхана, ни от попыток подчинить себе сербедаров. В 1344 г. войска Ваджих ад-Дина Масуда выступили против эмиров Мазандерана, продолжавших сохранять верность потомку Хасара, однако были на этот раз разгромлены, а сам «султан» попал в плен к одному из них и был казнен. Несмотря на сокрушительное поражение, государство сербедаров не исчезло, однако преемники Ваджих ад-Дина Масуда в течение длительного времени уже не осмеливались принимать титул султанов и признали власть Туга-Тимура, который, впрочем, довольствовался номинальным сюзеренитетом, официально признав, что все их владения будут сохранены за ними и впредь. Собственных сил у самозваного ильхана хватало лишь для сохранения контроля над Гурганом [Петрушевский, 1956, с. 143; Петрушевский, 1977, с. 250]. Нет сомнения, что если бы Туга-Тимур принадлежал к роду Хулагу, он мог бы, опираясь на свое происхождение, объединить хорасанских феодалов в борьбе против мятежников, которые даже не принадлежали к аристократии. Однако в глазах знати и сам Туга-Тимур мало отличался от сербедаров, поскольку не будучи Чингисидом претендовал на ильханский трон. Номинально признавать его своим правителем хорасанские аристократы могли себе позволить, но сплотиться вокруг него и выступить против общего врага, победа над которым существенно усилила бы позиции потомка Хасара, – на это они пойти не могли.
