Когда он понял, что у него не та партнерша? Не сразу, когда они приехали сюда и осели в Дорадыковском. Но это случилось, и юноша, ослепленный умением Натальи быстро решать уравнения, рассмотрел ту, на ком женился. Да-да, оказывается, он был в восторге не от нее самой, а от ее способностей математика. Именно это качество было главным и определяющим в том институте, где они учились. А если прибавить к этому ее внешность — эффектнее девушки не найти на всем курсе.
Как не найти и более банальной ситуации, в которой он оказался. Он догадался о ней позднее, даже не тогда, когда родилась дочь Виктория. Наталья сокрушалась, что девочка родилась недоношенной, но потом быстро забыла об этом.
А он запомнил. Наблюдая за подрастающей дочерью, он выискивал в ней черты не ее и не свои. И как ему казалось, находил.
Но Ястребов запретил себе думать об этом, он писал диссертацию, изобретал что-то, они жили мирно. Даже слаженно, как машина, которую собрали из разных частей, но сумели подогнать детали.
Потом он затеял военно-исторический клуб, что позволяло все реже оставаться один на один с Натальей.
Но, понимал Ястребов, это мирное течение дней и лет нарушится, как только Наталья сочтет, что ее миссия выполнена. Вика уже учится в институте, и жена его наверняка решила заняться собой. Только собой. С математически точной хваткой она выстраивала уравнение своей дальнейшей жизни.
Он вычислил ход ее мыслей. Он знал и ответ…
Но теперь, похоже, сам он тоже готов решить уравнение с двумя известными. Итак, дано… мысленно писал он. Она — Варвара Беломытцева. Он — Александр Ястребов. Ответ, который он хотел бы увидеть: вместе.
Потом он шагал через площадь походкой самоуверенного мужчины. Его машина — «уазик» с брезентовым верхом — стояла на другой стороне заснеженной улицы, которая то ли брала свое начало с площади, то ли впадала в нее. Он не знал точно.
Ястребов улыбнулся. Чему он научился у своей жены, так это нацеленности на успех. Она верила, что в этом случае произойдет то, что кажется невероятным. Что ж, он это понял на собственном опыте. Правда, за любую науку расплачиваешься — если не деньгами, то чем-то еще в своей собственной жизни.
Варвара… Какая юная и какая взрослая, думал он, обметая переднее стекло машины. Конечно, он предполагал, отправляясь к ней, что благотворительным фондом занимается не бабушка с седым пучком на затылке, в покойной вязаной кофте на бесформенном теле. Не то время. В его голове возникал образ гранд-дамы со следами порока на лице. Деньги всегда дают за что-то. Он помнит, как смешно было слушать Скурихина. Это ведь он говорил, что в Варваре Беломытцевой есть что-то такое, отчего хочется упросить ее взять то, что ты готов отдать. Потом благодарить, что приняла… А ведь это правда.
Завтра Варвара Николаевна обещала позвонить. Ястребову понравилась фраза, которая случайно влетела в уши невесть откуда: много говорит тот, кому нечего сказать. Или тот, добавил он от себя, кто хочет увести тебя от истины, скрыв ее под завалом слов. Как Наталья, например, говорила ему однажды:
— Ты знаешь, тебе пошло бы курить сигары. — Они лежали на большой кровати, то был один из редких теперь уже вечеров в их семейной жизни. Они спали в одной постели нечасто, но такое еще случалось. — У тебя подходящее для этого лицо и форма головы. — Она оценивающе оглядывала Ястребова. Потом потянулась к макушке и повернула его голову в профиль, словно это была голова манекена, которая легко отстегивается от туловища.
— Да что ты говоришь? — Он улыбнулся, в его голосе не заметить и тени насмешки. Сейчас ему так хорошо, как не было давно. Наталья всегда была умелой в постели.
— А ты знаешь, что такое хьюмидор? — спросила она низким сытым голосом. Это слово ей, похоже, нравилось. Но он знал, откуда оно ей известно. Как и сам предмет. Она увидела его у Серафима, почти равнодушно заметил он.
Казалось, она крутила это слово на языке, как будто это прохладительно-возбуждающая пастилка, которая помогала ей ощутить себя не в такой серости, которая называлась Дорадыковский разъезд, а…
— Ты когда-нибудь слышал это слово? — с некоторой досадой из-за полной уверенности, что он не слышал такого слова, спросила она во второй раз.
— Нет, — ответил Саша. — Хьюмидор — помидор. Наверное, какой-то овощ или фрукт.
— Я так и знала. — Она резко отодвинулась от него.
— А это что-то меняет? — Он приподнялся, чтобы посмотреть ей в лицо. На тонкой шее часто вздрагивала синяя жилка. Сердится…
— Хьюмидор — это ящик для хранения сигар. Он стоит столько без сигар, — подчеркнула она, — сколько тебе не заработать за год. — Она усмехнулась.
— Я не курю, ты знаешь, — миролюбиво ответил Саша. Но он уже чувствовал — порыв страсти, соединивший их снова, уже прошел.
Он пошевелился, отодвинулся от нее на край, отбросил одеяло, потом, словно смутившись, накинул. Он потянулся за махровым клетчатым халатом, который черно-белой кучкой лежал на ковре, подцепил его за воротник. Потом сел спиной к жене и набросил себе на плечи.
— Я знаю тех, кто курит… сигары из хьюмидора, — процедила она сквозь зубы и отвернулась…
Саша посмотрел на часы, пора спрятать саблю на место, понял он. Сегодня надо пораньше лечь спать. Завтра голова должна быть ясной.
Он пошел в ванную. Наталья точно не придет. Она позвонит и скажет, что осталась у приятельницы в городе.
Наталье не повезло, думал он, вставая в ванной под душ. Может быть, если бы после института они оказались в большом городе, все сложилось бы иначе.
Вода лилась мощной струей, она была по-настоящему горячая и возбуждала. Что ж, испытание каждодневной жизнью нос к носу и бок о бок дома и на работе, без выхода за пределы крошечного поселка для ученых, как он назывался прежде, выдерживает не каждая пара.
Чтобы совсем не пропасть в своем Дорадыковском он и придумал военно-исторический клуб. Он помогал уйти в другую реальность, найти способ хотя бы на две недели в год перебросить себя в иной мир. Чтобы потом, вернувшись из поездки в ближние или дальние страны на реконструкцию какой-нибудь исторической битвы, полгода приходить в себя, а другие полгода готовиться к следующей поездке.
Клуб «Гусары и гусарочки» Ястребовы придумали в ту пору, когда еще не было между ними отчуждения настолько сильного, как сейчас. Они не могли себе позволить его, потому что у них росла Вика. На мысль о клубе их навели однокурсники, которые жили в похожем, но подмосковном поселке.
— Вы знаете, что такое гусары? — рассказывали они, когда застолье по случаю очередного юбилея выпуска физтехов закончилось. — Это легкая кавалерия в европейских и русской армиях. Мы, гусары, о-очень старые. В пятнадцатом веке мы появились в Венгрии, в Польше — на век позже. Но мы гусары русской армии, мы патриоты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
