Она хотела спросить его: почему с тех пор, как она родила, он больше не находит ее привлекательной? Но как об этом спрашивать?
— Просто хочется довести до конца наши планы на день. Ты уверен, что можешь забрать сегодня Вэна?
— Конечно, могу.
Она смотрела на Донована и думала о том, что любит его еще сильнее. Ей очень хотелось, чтоб он стал ей тем мужем, о котором она мечтала. И он поступал именно так, чтобы она продолжала в него верить. Но иногда вдруг как бы отстранялся от нее. И тогда Кэсси думала, что все-таки их брак основан не на любви, а на обстоятельствах и необходимости.
Донован не считал себя семейным человеком. И даже то, что сегодня он принес в рабочий кабинет Вэна, не изменило его мнения о себе. Когда в зале заседаний совета директоров он поставил на стол автомобильное детское сиденье с Вэном, все секретарши сразу заквохтали, заворковали, а мужчины неловко сгрудились у одной стороны стола.
— Не слишком рано заниматься подготовкой следующего поколения? — спросил Маркус, входя в помещение.
Донован рассмеялся:
— Это кредо деда. Мои самые ранние воспоминания — мы с Сэмом играем на полу в его кабинете.
— И теперь ты перенес это на… Никогда не сказал бы, что ты из тех, кто таскает детей даже с собой на работу.
Донован тоже не сказал бы. Он до сих пор не был уверен, что его можно назвать хорошим отцом. Да и вообще, подходит ли он на эту роль? То ли дело офис, тут он действовал решительно, энергично и безошибочно. Здесь он всегда знал, что и как делать. А вот дома, с Кэссиди, Донован постоянно попадал в неловкое положение со своими мечтами о ней. Он мечтал, но не мог заниматься с ней любовью. Ее телу надо еще восстановиться после родов, он это знал и все равно, оказываясь рядом с ней, неизменно волновался.
Сегодня утром он опять проснулся от возбуждения и уже начал ласкать ее, когда заплакал Вэн…
— Давайте начнем совещание. Неизвестно, сколько он еще проспит.
— У вас что, нет няни?
— Нет пока. Кэссиди еще не выбрала.
Про себя Донован подумал, что Маркуса это не касается и что у него, Донована, есть полное право видеть своего сына в своем же офисе.
Маркус приподнял бровь и покачал головой.
— Ты изменился. Последи за собой, — сказал он, показывая на сиденье Вэна, которое Донован поставил прямо рядом с ним. — Ты теперь все время будешь отвлекаться.
Доновану это не понравилось, он беспокойно взглянул на Вэна. Вэн — его будущее… И ему хотелось, чтобы сын с самого начала знал, что его любят и дорожат им. Доновану было важно, чтобы Вэн ощущал себя в кабинетах «Толли-Паттерсон» как у себя дома, чтобы он не чувствовал себя обязанным бороться с кем-то за право находиться здесь.
— Садись, Маркус.
— Да, сэр, — Маркус сел, стали рассаживаться и остальные.
Донован переставил креслице Вэна на стоявший у стены столик. Со своего места он мог наблюдать за сыном, а проходящее совещание младенца не побеспокоит.
Как и полагается, он вел совещание, но мозг его только наполовину участвовал в деле. Другая половина была сосредоточена на Вэне. Малыш был всего лишь орудием победы над Сэмом за приз, которым перед кузенами размахивал их покойный дед. Но сейчас, наблюдая, как спит его сын, Донован понимал, что ребенок ему намного важнее. Важнее всего.
Маркус был совершенно прав, когда сказал, что Донован изменился. Как это произошло? Он словно стал совсем другим человеком. Разве может человек так измениться всего за несколько недель?
— Донован?
— Да?
— Мы обсуждаем бюджет на следующий квартал… Или ты думаешь, что нам нужны дополнительные трудности на Западном побережье?
Донован, хоть и с трудом, отодвинул в сторону мысли о Вэне и вернулся к действительности. Стараясь сосредоточиться на делах, он вдруг обнаружил, что его мысли занимает не только Вэн, но и Кэссиди. Он вспомнил, как она его поцеловала и как он еле удержался, чтобы не обнять ее…
Доновану даже думать о ней было трудно, так он ее желал. Но он знал, что должно пройти еще несколько недель, прежде чем можно будет к ней прикоснуться. Правда, кажется, его телу на это наплевать. Муж желал свою жену. Ему требовались доказательства совместной жизни, их слияния в единое целое.
Он с трудом сдерживался, когда представлял себе, как она отвечает на его поцелуи, когда ощущал ее теплое тело рядом…
Может быть, поэтому он так рассеян? Потому что пока не может быть в близких отношениях со своей женой? Он почесал затылок: очень трудно разобраться в собственных ощущениях. И ничего не помогает — ни холодный душ, ни массаж. Да уж, у него сейчас одна проблема — Кэссиди. Ему хотелось быть с ней каждую минуту. Вот и сюда она просочилась, в помещение, где он ведет совещание. Как ей это удается?
Через полчаса совещание закончилось, и Донован, забрав Вэна, отправился в свой кабинет.
— Вас ждет Тео, — сообщила Карин, когда он появился на пороге офиса.
— Разве он записывался на сегодня?
— Нет, но он ничего и слышать не хочет. Говорит, что это очень, очень важно перед предстоящим советом.
— Хорошо. Что-нибудь еще?
— Несколько сообщений, я оставила их на вашем автоответчике. И Сэм просит пять минут, чтобы обсудить Канаду.
— Я уже говорил с ним утром. Когда он звонил?
— Двадцать минут назад.
— Очень хорошо. Я ему перезвоню, когда уйдет Тео.
— Хотите, я послежу за Вэном, пока вы разговариваете с Тео?
Донован поставил сиденьице с Вэном на стол Карин и рядом положил сумку с одноразовыми пеленками:
— Не возражаете?
— Совсем нет, моим уже по десять, и я скучаю по маленьким.
Он оставил Вэна с Карин и вошел в кабинет. Там в углу стояла скульптура, которую отец притащил сюда для него, когда сына выдвинули на должность вице-президента.
— Добрый день, дядя Тео.
Тео временно исполнял обязанности исполнительного директора. Потом это место должен будет занять Сэм или Донован. Тео, довольно равнодушный человек, и сам одно время подумывал занять этот пост, но дед объявил, что его преемником станет либо Сэм, либо Донован, и Тео отказался от своих притязаний.
— Я здесь не для болтовни, Донован.
— А зачем? — Донован уселся в кожаное кресло и взглянул на снимок. Их, всех троих, Эмма сфотографировала прямо в больнице. Кэссиди просто светится. Даже сейчас Донован почувствовал стеснение в груди — такой счастливой казалась глядевшая на сына Кэссиди.
Они прекрасно смотрелись на этом снимке, как полная жизни семья, подарившая миру самого лучшего ребенка на свете. Только Донован знал правду: их совместная жизнь покоится на лжи.
