реформы земля в их руках осталась.
Хрущ поднял голову, долго молча смотрел на холодные звезды, потом повернулся к Кравчинскому и вдруг спросил:
— А все же как оно будет? По-вашему или по-господски, а?
Друзья переглянулись. Вот, мол, и шило в мешке! Мы присматривались да приглядывались к хозяину, а он уже давно нас раскусил.
— По-нашему, старина, по-нашему, — весело ответил Клеменц.
— И по-вашему, — добавил Сергей. — Конечно, не сегодня, и не завтра, даже и не послезавтра. Для этого, возможно, понадобятся годы, чтобы земля-кормилица перешла в руки тех, кто ее лелеет, кто на ней трудится...
Ночь наступала. С окрестных полей и лугов тянуло прохладой, запахами свежих паров, подопревших листьев и повысохших трав; на селе неистовствовали собаки, одинокий молодой голос звенел над притихшими кровлями хат и ждал отклика. Узкий двурогий месяц поднялся из-за садов и повис, зацепившись за ракиту...
— Но ведь у господ, черт их дери, богатство, — вслух размышлял хозяин. — А у кого богатство, у того и сила. Вот оно, ребята, как получается. Да еще ж, заметьте, солдатня у них.
— А солдатня из кого? — спросил Дмитрий. — Из того же мужика, из народа.
— Э-э, дети, народ, народ... А что народ, когда он темный и глупый, как эта ночь?
— Ну, это вы напрасно.
— Как же, напрасно. Мужикам покажи палку, стрельни перед ними из какой-нибудь паршивой пукалки, и разбегутся они, как мыши...
— Не все и разбегутся, — возразил Кравчинский. — Да и куда бежать, если всюду то же самое? — И спросил вдруг: — Вы, дядька, грамоте знаете? Читать можете?
— Через пятое-десятое.
— Дадим вам книжицу, там обо всем этом и говорится. Сами прочитаете и другому кому дадите.
— За это, говорят, и помещика взяли.
— Может быть.
— Я сразу заметил, что хлопцы вы не лыком шиты, — продолжал дядька. — Ну, смотрите. Я вас не знаю, вы меня тож. Вы мне кроете хату, я вам плачу за работу. И все. Потому что по нынешним временам в тюрьму угодить — раз плюнуть.
Прошло еще несколько дней, кровлю закончили, пора собираться и в дорогу. Вечером, когда встали из-за стола и вышли во двор, хозяин словно между прочим сказал:
— Вы тово... не думайте, что я какой-нибудь... Книжку обещанную давайте. Мы ее здесь гуртом, помаленьку...
Сергей дал Хрущу две брошюры, поблагодарил за гостеприимство, и они попрощались. Хозяин пошел в дом, работники — в сарай, где спали все эти дни, где густо пахло сеном, шуршали мыши, а в щели заглядывали высокие осенние звезды.
IX
В конце сентября, после долгих летних блужданий, друзья вернулись в Москву. Клеменц сразу же выехал в Петербург, а Сергея ждали неотложные дела. Прежде всего Волховский. Его несколько месяцев тому назад арестовали, и он, казалось, бесследно исчез, но жена сообщила, что Феликс наконец нашелся, что он в Москве, в одиночной камере на Басманной, под особым надзором. Жена сообщила также, что он ежедневно выходит на прогулку в какой-то задний дворик недалеко от пруда.
— Я знаю это место! — радостно воскликнул Морозов. Он также вернулся из летних странствий. — Там поблизости живет мой товарищ по гимназии, а отец его, кажется, служит в полиции.
— Ничего себе товарищ, — улыбнулся Сергей. Но не порывай с ним, пригодится. А тем временем надо обследовать местность, составить план, иначе мы будем тыкаться во все дыры, не зная, откуда и как подступиться.
— Позволь мне заняться этим делом, — напрашивался Николай, — завтра же план будет готов.
«Соскучился по настоящему делу», — радовался за товарища Кравчинский.
— Что ж, действуй. Но смотри не торопись, ничего там не перепутай. В таком деле нужна математическая точность.
Феликс Волховский
На следующий день Николай положил на стол лист бумаги с набросанным планом Басманной части.
— Вот на этом месте стоит дом, где содержат Волховского, — пояснил он, — здесь дворик, он небольшой, обнесен высоким дощатым забором, вот так идет улица, здесь сад... А в этом месте удобнее всего перемахнуть через забор.
— Легко сказать — перемахнуть. Какова высота?
— Примерно сажень.
— Не одолеет Феликс, повиснет, и там же его пристукнут.
— Нет, — горячо доказывал Морозов, — я предусмотрел, предлагаю просверлить в заборе дыру, а в нее просунуть палку для опоры. Просто и надежно.
— А подъезд туда каков? — уточнял Кравчинский.
— Нет подъезда.
— Ну вот, уже не годится. Нужно будет бежать, а Волховский не сможет, он ослабел.
— Да пойми же ты, Сергей, лучшего места и лучшего случая не представится. Главное, здесь глухо. По берегу озера за несколько минут доберемся вот сюда, к пекарням, к дровяным складам, там легко спрятаться. Надо только предупредить Волховского, пусть готовится. Армфельдт имеет там какие-то связи.
— Какие?
— С одним жандармским унтером. Он в нее, кажется, влюблен, передает записки, однако, проклятущий, берет по рублю за штуку.
— Но когда Волховский убежит, унтер догадается и выдаст Наталью, — возразил Кравчинский. — Этого допустить нельзя.
— Не сделает он этого, потому что и себя под удар поставит.
— Его заставят. Вот что — сам попробую связаться с Феликсом.
— Как?
— Попробую проникнуть туда.
— Тебя же схватят, Сергей! — ужаснулся Морозов.
— Не схватят. Постараюсь, чтобы не схватили.
И на следующий день в дозволенное время госпожа Волховская пришла в тюрьму для свидания с мужем. Сутулый, заросший мужичок следом за нею тащил огромную корзину.
— А это что? — кивнул на корзину и на мужика стражник.
— Передача, господин стражник, — ответила Волховская.
— Вижу, что не корова. Мужик зачем?
— Руки у меня больные, господин стражник, мужика наняла.
— Не дозволено.
— Не могу я одна.
— Сказано — нельзя.
— Иди домой, Никита, — распорядилась Волховская.
— Я подожду, госпожа, — смиренным голосом ответил мужичок и поплелся во двор.
Вечером,
