людей на едва освещенной фонарями улице. Снова и снова показывали высокое окно, за которым угадывались неопределенные движения, но дальше ничего не происходило.
Дурацкий Гитлер! Что могло быть в нем такого важного, раз из-за него пришлось отменить показ фильма, о котором в школе каждый, кто уже посмотрел его в кинотеатре, отзывался с величайшей похвалой?
Наконец открылось окно. Маленький человек с боковым пробором и усами под носом выглянул наружу, поднял руку в знак приветствия, и в ответ толпа стала приветствовать его ликующими возгласами.
– Итак, наконец произошло то, что давно уже должно было случиться, – сказал репортер. – Национальные партии протянули друг другу руки для совместной работы по восстановлению немецкого Отечества, а Адольф Гитлер был назначен новым рейхсканцлером.
– Превосходно, – произнес Армин. Это было его новое любимое словечко для всего, что ему нравилось.
– Теперь, надеюсь, наконец что-то да тронется с места, – сказал отец. – Было ошибкой просто-напросто игнорировать такое мощное движение. Не удивительно, что ничего не продвигалось вперед.
Затем в Берлине началось крупное факельное шествие. Под окнами рейхсканцелярии прошли торжественным маршем приверженцы партии: факелы в одной руке, другая – под углом вытянута вверх. Все они шли нога в ногу, словно они были армией. Возможно, они ею и были.
Репортер, вещавший с места событий, время от времени приглашал к камере других политиков, при этом дискуссии велись на фоне шума и то и дело разражающегося ликования. Не было ли это рискованно – выбрать председателя радикальной партии на высшую правительственную должность, хотел он узнать у бородатого мужчины, которого Хелена не знала.
– В конце концов, – заметил репортер, – десять лет назад Гитлер предпринял попытку государственного переворота. Не боитесь ли вы, что теперь он может попробовать совершить изнутри то, что тогда ему не удалось осуществить извне?
– Я понимаю подобные опасения, – ответил другой со снисходительной улыбкой, – но я их не разделяю. Видите ли, помимо Гитлера в новом правительстве есть только два других представителя НСДАП. Все остальные посты занимают хорошо зарекомендовавшие себя представители политического центра. Мы, так сказать, ограничиваем Гитлера и его партию. Он может и должен принести в политику свежий ветер, но, за счет того, что он окружен сдерживающими силами, дела гарантированно не выйдут из-под контроля.
– Большое спасибо за такую оценку, – произнес репортер и приложил руку к правому уху, в котором находился узкий наушник. – Я только что услышал, что новый рейхсканцлер собирается сделать первое заявление. Мы переходим в пресс-центр рейхсканцелярии.
Картинка сменилась, показывая зал, в котором было установлено множество флагов: черно-красно-золотые, старые черно-бело-красные флаги с имперским орлом, а также одинокий флаг со свастикой. Вошел Адольф Гитлер, окруженный другими мужчинами, которые выглядели так, словно внимательно следили за каждым его шагом.
Репортеры выхватили свои камеры и защелкали, на свежеиспеченного канцлера обрушилось большое количество вспышек. Гитлер явно нервничал, беспрестанно вертел и переворачивал лист бумаги, на котором, вероятно, было написано то, что он собирался зачитать. Он не обращал внимания ни на репортеров с фотоаппаратами, ни на тех, кто держал в руках только блокноты и ручки; его взгляд все время был неотрывно устремлен на телекамеру.
Наконец он подошел к трибуне с микрофонами и произнес:
– Прошло более 14 лет с того злополучного дня, когда введенный в заблуждение внутренними и внешними обещаниями немецкий народ забыл о высших благах нашего прошлого, империи, своей чести и своей свободе, потеряв при этом все. С тех дней предательства Всемогущий лишил наш народ своего благословения. Раздор и ненависть торжественно вступили в свои права.
Было необычно видеть его говорящим. До сих пор Хелена видела только его фотографии, но никогда не слышала его речь. Он говорил причудливо картавя, и она не понимала почти ничего из сказанного, но ей все время казалось, что жесткий взгляд его глаз пронзает ее насквозь, словно он говорит с ней лично, с ней одной, и она почти пожалела, что ничего не понимает.
Но только совсем ненадолго. Как бы то ни было, она определенно предпочла бы увидеть Ханса Альберса.
– Это хорошо для Германии, – позднее высказал свое мнение отец. – Гитлер выступает за то, что немецкий народ желает вновь обрести себя. Вполне естественно, что народ хочет заявить о себе, это выражение его воли к жизни. Каждый врач знает, что воля к жизни – это самое важное и решающее в процессе выздоровления. Если воля к жизни отсутствует, ни один врач в мире не сможет поспособствовать исцелению. Но если есть воля к жизни и она сильна, иногда почти не имеет значения, что делает врач, а пациент выздоравливает. У немецкого народа больна душа, но он должен поправиться – речь об этом. Политика сама по себе не может на это повлиять; необходимо что-то большее.
Это показалось Хелене убедительным, несмотря на то, что она все еще оплакивала упущенную возможность увидеть художественный фильм. Каким-то образом для папы было характерно рассматривать все в медицинских категориях!
* * *
Некоторое время спустя у них было занятие по немецкому языку, связанное с газетами. Домашнее задание заключалось в том, чтобы вырезать заголовки из ежедневных газет, которые читали дома, наклеить на каждый лист в тетради и написать своими словами, о чем идет речь в соответствующей статье. Те, чьи родители обладали компьютерами, были подключены к глобальной сети и получали новости по электронной почте, должны были распечатывать их и в остальном делать то же самое. На уроке они обсуждали, что такое заголовок, для чего он нужен, что представляет собой сообщение и что такое комментарий, и чем различаются эти два типа текста.
Как по заказу профессора Вольтерса, именно в эту неделю произошло невероятно много событий. Горел Рейхстаг, в Берлине царили настоящие волнения, был задержан мужчина, подозреваемый в совершении поджога.
– Управление национальной безопасности, – услышала Хелена сообщение взволнованного радиодиктора, – вычислило данные о перемещении злоумышленника и затем безошибочно установило, что в решающий момент он находился в здании Рейхстага.
Это был первый раз, когда Хелена услышала о существовании Управления национальной безопасности. Не подозревая о том, что на протяжении длительного времени она о нем больше ни разу не услышит, она спросила у своего отца, что это такое – Управление национальной безопасности?
– Понятия не имею, я о нем тоже впервые слышу, – признался он после недолгих размышлений. – Судя по названию, это некое учреждение, которое заботится о нашей безопасности. Приятно слышать, что такое учреждение существует.
Теперь, когда она уже начала читать газеты и происходили крайне драматичные события, Хелена не прекратила следить за ними даже после того, как профессор Вольтерс обратился к другим темам. В течение нескольких недель после поджога Рейхстага Гитлер велел арестовать многих коммунистов, в том числе тех, кто заседал в Рейхстаге.
Отец считал,
