— Нет, нет… Для чего задают задание? Чтобы ты делал его сам.
— Ладно.
Слышно было, как мальчик убежал с собаками.
— Он вас побаивается.
— Канамэ ему всё спускает. Однако, когда родители разводятся, разве ребёнку не тяжелее расставаться с матерью, чем с отцом?
— Если женщина остаётся одна, уже только это вызывает к ней сочувствие.
— Вам так кажется, Таканацу-сан? Я-то думаю, сочувствовать будут Канамэ. Формально это я оставляю мужа. Все будут обвинять меня, и когда слухи дойдут до Хироси, не станет ли он укорять меня?
— Но когда он вырастет, во всём разберётся. Память у детей хорошая, и, во взрослом возрасте ясно вспоминая детство, они судят как надо — это так, а это так. Поэтому не беспокойтесь о сыне, он вырастет.
Мисако ничего не ответила. Она всё ещё стояла у окна и рассеянно смотрела во двор. Маленькая птичка перелетала с ветки на ветку сливового дерева. Камышевка? Трясогузка? Некоторое время Мисако следила за ней. За сливами в огороде слуга, открыв парниковые рамы, сажал в землю рассаду. Со второго этажа не было видно моря, но Мисако всё смотрела на безоблачное небо над морем — и вдруг тяжело вздохнула.
— Вам сегодня можно не ехать в Сума?
Она, не оборачиваясь к Таканацу, только горько рассмеялась в ответ.
— Ведь сейчас вы ездите туда каждый день, не так ли?
— Да.
— Если вы хотите, поезжайте и сегодня.
— Я до такой степени кажусь повидавшей виды?
— А если вам не понравится, что я скажу?
— Говорите прямо.
— В вас есть что-то от куртизанки, и постепенно это проявляется всё сильнее. Вчера мы с Канамэ согласились в этом.
— Я и сама так полагаю. Но сегодня могу в Сума не ехать. Я сказала, что приедет Таканацу-сан. Невежливо оставлять гостя, тем более когда он привёз такие подарки.
— Обычно все так говорят. Но вчера вас дома не было.
— Я думала, что вы будете говорить с Канамэ.
— А сегодня ваша очередь?
— А не перейти ли нам в столовую? Я хочу есть. Я сразу пошла к вам и ничего не поела.
— Какой же вы выбрали пояс?
— Ещё не решила. Потом спокойно посмотрю. Оставьте всё как есть. Вы позавтракали, а я голодна как волк.
Прежде чем спуститься вниз, они заглянули в европейскую гостиную. Канамэ уже покинул веранду и лежал на диване, продолжая с увлечением читать. Услышав шаги идущих в японскую гостиную, он равнодушно спросил:
— Ну как? Выбрала что-то?
— Нет. Таканацу-сан кричал: «Подарки, подарки», а, в сущности, ничего хорошего не привёз. Скряга!
— Я не скряга, это вы слишком жадны.
— Камлота три штуки, а что до камки — всего две.
— Если вам не по нраву, я вам ничего не подарю. Мне это только на руку.
— Ха-ха, — из вежливости посмеялся Канамэ, не отрываясь от книги.
Послышался шелест спокойно переворачиваемой страницы.
— Он полностью погружён в своё чтение, — заметил Таканацу, поворачивая в коридор.
— Его увлечения никогда долго не длятся. Он совсем как ребёнок, которому дали игрушку.
Войдя в гостиную, Мисако пригласила гостя сесть на подушку мужа, а сама устроилась перед обеденным столиком из сандалового дерева.
— О-Саё, принесите тосты, — распорядилась она, повернувшись к кухне.
Она открыла стоявший сзади буфет для чайной посуды из тутового дерева.
— Чёрный? Или японский зелёный?
— Всё равно. А нет ли какого-нибудь вкусного печенья?
— Если вы хотите западного, у меня есть пирожные от Юхайма.[46]
— Прекрасно. Скучно смотреть, когда перед тобой кто-то ест.
— Здесь воздух чистый, но всё равно чувствуется запах.
— Наверное, он пропитал вашу одежду. А что вам скажут, когда завтра вы поедете в Сума?
— Он мне сказал: «Пока у вас гостит Таканацу-сан, сюда не приезжай».
— Если бы он по-настоящему любил вас, ему бы запах чеснока был нипочём. А коли не так, значит, его любовь — неправда.
— Пожалуйста, угощайтесь. Что вам положить?
— Мне неловко брать первым. Ну, пожалуй, тост.
— Говорите, некоторым нравится этот запах.
— Да, например Ёсико.
— Разве? Ведь она ушла от вас из-за этого.
— Это выдумки Канамэ. По её словам, она до сих пор, как только заслышит запах чеснока, вспоминает обо мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А вы её не вспоминаете?
— Не то что не вспоминаю… развлекаться с ней было приятно, но она не создана быть женой.
— Куртизанка?
— Да.
— Как я.
— По сути вы не куртизанка. По видимости — да, а внутри хорошая жена и разумная мать.
— Вы думаете?
Не исключено, что Мисако только притворялась, что не понимает, — казалось, она была поглощена приготовлением бутербродов. Покрошив разрезанные вдоль маринованные огурцы, она клала их вместе с колбасой на хлеб и отправляла в рот.
— Выглядит вкусным.
— Да, очень.
— А что это за маленькие кусочки?
— Это? Ливерная колбаса. Я покупаю в немецкой лавке в Кобэ.
— А гостям такого нельзя?
— Нельзя. Это я покупаю себе на завтрак.
— Ну, кусочек. Только попробовать. Мне хочется этого больше, чем пирожное.
— Какой вы обжора. Откройте рот. Скажите «а-а».
— А-а.
— Какая вонь! Не вилкой, а только на хлебе. Ну, как?
— Вкусно.
— Больше не дам. А то мне самой не останется.
— Разрешили бы вилкой. Класть человеку рукой в рот — обычай куртизанок.
— Если вы недовольны, больше не просите того, что не для вас.
— Раньше вы не были так невежливы. Были очень женственной, скромной женщиной.
— Может, и была.
— Это не ваша сущность. Какое-то тщеславие?
— Тщеславие?
— Ага.
— Я не понимаю.
— Канамэ говорит, что это он сделал вас куртизанкой. Мол, так обращался с вами… Так что это его вина. Но я бы так не сказал…
— Я не хочу, чтобы он брал на себя всю вину. Всё-таки в этом проявился и мой врождённый характер.
— Какой бы женщина ни была хорошей женой и разумной матерью, в ней всегда таится что-то от куртизанки. Но в данном случае это следствие вашей супружеской жизни. Вы не хотите, чтобы посторонние видели, что вы угнетены, и изо всех сил стараетесь быть эффектной.
— Это называется тщеславие?
— Да, своего рода тщеславие. Не показывать никому, что муж вас не любит. Может быть, я вмешиваюсь не в своё дело…
— Не беспокойтесь. Пожалуйста, продолжайте без стеснения.
— Чтобы скрыть своё слабое место, вы стараетесь казаться весёлой, однако время от времени грусть выдаёт себя. Посторонним не заметно, но разве Канамэ этого не понимает?
— Странно, в его присутствии я становлюсь такой неестественной. Вы не находите, что я веду себя по-разному, когда он рядом и когда его нет?
— Без него вы не так сдержанны.
— Даже вы это почувствовали. Мне кажется, это производит неприятное впечатление, но перед Канамэ я скована. С этим ничего не поделаешь.
— А с Асо, конечно, вы ведёте себя развязнее?
— Да, несомненно.
— А если после свадьбы развлечения прекратятся?
— Думаю, с Асо этого не будет.
— Пока вы остаётесь замужем за Канамэ, вы видите Асо в исключительно выгодном свете. Сейчас ваши отношения — это игра и развлечения.
— Разве в замужестве нельзя сохранять такие отношения?
— Если вы их сохраните, то прекрасно, но…
— Я постараюсь, чтобы так оно и было. Плохо, когда к браку относятся слишком серьёзно, не так ли?
— А если наступает охлаждение, опять разводиться?
— Теоретически да.
— Не теоретически, а в вашем конкретном случае.
Её рука с вилкой, на которой был кусок огурца, внезапно замерла.
— Считаете, охлаждение не наступит?
— Я не хочу, чтобы оно наступило.
— А что думает Асо?
— Он думает, что не наступит. Но обещать что-либо невозможно.
— И вы с этим согласны?
— Я прекрасно его понимаю. Легко сказать: «не разлюблю никогда». Когда человек начинает любить, ему кажется, что его чувство будет длиться вечно. Но кто знает — как всё обернётся в действительности? Будущее от нас скрыто. Бессмысленно обещать то, что неведомо. Или лгать?
