он умер.
Старик. Как ты мог это знать, Билл?
Билл. Просто я чувствовал, что он умер. Не надо было мне уезжать из дома этим летом.
Старик. Билл, твой отец покончил с собой.
Билл. Я не совсем понимаю. Как это — покончил с собой?
Старик. Я пока еще не знаю, как он это сделал. Конечно, ты можешь оставаться в лагере, сколько будет нужно, пока утрясаются всякие формальности.
Билл. Я не хочу возвращаться домой. Остаться бы здесь насовсем! Я думаю, мистер Рикки — самый чудесный человек на свете. Вот бы мне научиться нырять с трамплина, как он! Конечно, мне никогда не сделать два с половиной или хотя бы полтора оборота, как мистер Рикки. И еще я хочу быть похожим на вас. Но мистер Рикки — вот бы мне хоть разок побыть таким, как он!
Старик. Мистер Рикки — отличный спортсмен.
Билл. Это напоминает нашу пьесу. Сэр, можно мы дорепетируем ее до конца?
Старик. То есть прямо сейчас?
Билл (взволнованно). Да, прямо сейчас. Я не хочу думать об отце. Можно, мы продолжим репетировать, как будто ничего не случилось? И пожалуйста, не говорите об этом никому, ладно? Я не буду плакать. Я еще прошлой ночью понял, что мой папа умер.
Старик (задумчиво). Что ж, если ты так хочешь… (Подходит к двери и обращается к кому-то снаружи.) Эй, вы, там, пришлите сюда ребят, которые ставят пьесу, — Генри, Багса и Кассиуса. (Возвращается к Биллу и обнимает его за плечи.) Тебе здесь нравится, верно, Билл? И мы были рады видеть тебя здесь каждое лето четыре года подряд. Но порой ты сам был себе злейшим врагом.
Билл. Вы не скажете остальным про папу?
Старик. Они поймут твои чувства. Никто тебе и слова плохого не скажет.
Входят Генри, Кассиус и Багс.
Мы решили не откладывать репетицию. Давайте с самого начала. Все готовы?
Кассиус занимает свое место за столом.
Кассиус. «Значит, по-вашему, тренер, нам не выиграть этот матч без Плэйфера?»
Генри. «На нем держится вся игра, доктор Макдугалл. Он лучший питчер в команде, а его скоростная подача — это нечто, скажу я вам! И еще он отлично отбивает. Если мы хотим одолеть Сент-Беррис, этот парень нужен нам позарез».
Багс. «Аут!»
Остальные смотрят на него в недоумении.
Генри. Что это значит?
Багс. Это и есть моя вторая реплика. Я должен это крикнуть, когда увижу из окна, что Плэйфер добежал до третьей базы.
Старик. Но этого еще не случилось.
Багс. А я не знаю, когда это случится, и потому решил крикнуть заранее.
Старик. Нет, Тревиллион, так не годится. Нельзя говорить о человеке так, будто он где-то там, если он все еще тут. Ну-ка, Генри, подойди к окну.
Генри. Да, сэр.
Старик. Погляди, мистер Рикки отплыл на каноэ с остальными?
Генри. Да, сэр, я почти уверен, что в одном из каноэ сидит мистер Рикки.
Старик (облегченно вздохнув). Хорошо. Тогда продолжим с пьесой. Мне кажется, Кассиус, ты мог бы сыграть свою роль более эффектно. Давайте еще раз с начала.
Кассиус. Хорошо, сэр. «Так что, Плэйфер, ты сам свой злейший враг».
Багс подходит к доске и очень маленькими буквами, с оглядкой, пишет слово «Уидудл». Билл отступает к другому краю сцены и садится верхом на стул, опустив голову на сложенные руки; плечи его слегка вздрагивают.
Старик. Нет-нет, неверно. Это должно выглядеть примерно так…
Он отстраняет Кассиуса, усаживается на его место за столом — и в этот момент падает занавес.
Трудный пациент[42]
I
— От-дай-те… уф-ф-ф! Ну же, прошу вас, не напивайтесь снова! Отдайте бутылку. Я ведь обещала просидеть здесь до утра и выделять вам понемногу. Успокойтесь… Если вы такое вытворяете вне дома, страшно подумать, каким вы будете, когда вернетесь к себе. Ну же, отпустите — я оставлю для вас полбутылки на ночь… Пр-рошу вас… Вы же слышали, что сказал доктор Картер: изредка давать вам глоток-другой или сразу отдать бутылку, но только оставив в ней самую малость… Ну хватит уже… Я совсем выдохлась, сил нет бороться всю ночь напролет… Да черт с вами, упейтесь хоть до смерти!
— Может, выпьете пива за компанию? — предложил он.
— Не хочу я никакого пива. Как подумаю, что снова должна буду терпеть ваши пьяные выкрутасы… О боже!
— Потом я буду пить кока-колу.
Девушка присела на кровать, тяжело дыша.
— Ну хоть чем-то вас можно убедить? — спросила она.
— Вам это уж точно не под силу… Осторожнее, прольется ведь…
«Зря только с ним вожусь, — подумала она. — Да и какое мне дело до его запоев?»
И вновь завязалась борьба; на сей раз он уступил и некоторое время сидел неподвижно, сжимая руками голову, но потом снова потянулся к выпивке.
— Еще раз дернетесь, и я ее разобью, — быстро сказала она. — Я это сделаю, не сомневайтесь — брошу на кафель в ванной.
— Но об осколки я могу порезать ноги… Или сами поранитесь.
— Тогда не хватайте ее… вы же обещали… Ах так?..
Внезапно она разжала пальцы, и бутылка выскользнула из ладоней, как торпеда, напоследок мелькнув красно-черной этикеткой с надписью «СЭР ГАЛАХАД. ОЧИЩЕННЫЙ ЛУИСВИЛЬСКИЙ ДЖИН».[43]
Теперь от нее остались лишь осколки на полу, и в комнате установилась тишина. Сиделка раскрыла «Унесенных ветром» — о дивном мире, давно ушедшем в прошлое, — и по ходу чтения периодически поглядывала на пациента, опасаясь, как бы он и впрямь не порезался об осколки, если пойдет в туалет. Ужасно хотелось спать. В очередной раз оторвавшись от книги, она увидела, что он плачет, очень напоминая одного старого еврея, за которым она ухаживала в Калифорнии; тот бегал в туалет по многу раз за ночь. С этим пациентом хлопот было еще больше, однако она подумала: «Должно быть, чем-то он мне нравится, иначе давно бы уже попросила замену».
Внезапно выйдя из состояния полудремы, она встала и поставила один из стульев на пути в ванную комнату. В сон так сильно клонило еще и потому, что он разбудил ее рано утром, потребовав свежую газету с отчетом о вчерашнем матче между Йелем и Гарвардом, а потом в течение всего дня ей так и не удалось отлучиться к себе домой. После обеда к нему нагрянула родственница, и пришлось пережидать этот визит в гостиничном холле, где гуляли сквозняки, а у нее не было свитера, чтобы
