Мы все посмеялись над ее чистосердечным признанием. Затем альтрурец спросил:
— Но скажите, правильно ли я понял, что одним из условий для нее является полная праздность?
— Праздность? — воскликнула миссис Мэйкли, — да светская дама занята с утра до ночи! Она укладывается спать совершенно измученная.
— Чем же? — спросил альтрурец.
— Но ведь она должна постоянно следить за собой и за своим домом, ездить на завтраки, на чаи, на обеды, и в концерты, и в театры, и на выставки, и на заседания благотворительных обществ, и на приемы, и писать по этому поводу тысячи записок, принимая приглашения и отклоняя их, устраивать завтраки и обеды, ездить с визитами и принимать визитеров, и уж я не знаю, что там еще. Это самое чудовищное рабство! — Ее голос поднялся до визга, очевидно было, что при одной мысли обо всем этом нервы ее совершенно сдали. — У вас не остается для себя ни минутки, ваша жизнь не принадлежит вам.
— Но полезную работу дамам делать не разрешается?
— Работу! А по-вашему, это не работа? И не полезная? Да вы знаете, временами я завидую своей кухарке, завидую судомойке. Стойте! Не спрашивайте меня, почему я не пойду на кухню или не поползаю с тряпкой на коленях! Это невозможно! Невозможно, и все! Разве что какая-нибудь grande dame[5] могла бы, но, если вы недалеко ушли от стесненных обстоятельств или когда-нибудь прежде в них пребывали, для вас это исключено. Кроме того, если бы мы начали сами делать домашнюю работу, как это делают, насколько я понимаю, ваши альтрурские дамы, что сталось бы с нашим услужающим сословием. Мы бы лишили их средств к существованию, и это было бы жестоко…
— Да, отнимать средства к существованию у своих ближних было бы нехорошо, — задумчиво признал альтрурец, — я понимаю, что это серьезное препятствие.
— Просто непреодолимое! — сказала дама в полном изнеможении, однако голос ее снова звучал дружелюбно, — видимо, своей кротостью он задобрил ее.
— А какую пользу приносит ваша общественная жизнь — могу я спросить? — осведомился он через некоторое время.
— Пользу? А почему обязательно пользу? Она существует ради того, чтобы убивать время.
— Значит, вы изнемогаете под таким страшным гнетом впустую, не принося никому никакой пользы, разве что убивая время, и вы не можете скинуть его, не лишив средств к существованию людей, зависящих от вас?
— Да, — вмешался я, — это трудность, с которой мы встречаемся на каждом шагу. Именно о ней с большой убедительностью говорит Мэтью Арнольд в своей статье, посвященной этому фантазеру Толстому. Он спрашивает, какова же будет участь людей, нуждающихся в такой работе, если мы сами начнем трудиться по дому, подавать и прислуживать друг другу, как Толстой проповедует? Ответа на этот вопрос нет.
— Это правда, — сказал альтрурец, — в вашем положении ответ на него найти трудно.
— По-моему, — сказала миссис Мэйкли, — при данных обстоятельствах мы поступаем правильно.
— О, я отнюдь не берусь вас судить. И если вы считаете условия, существующие у вас в стране, наилучшими…
— Мы считаем их лучшими в этом лучшем из миров, — сказал я истово, и меня вдруг осенила мысль, что, если у нас когда-нибудь будет государственная церковь, обязательно надо будет эдакое вот утверждение относительно нашего экономического порядка включить в ее будущий символ веры.
Альтрурец, однако, не проследил до конца мою мысль.
— А ваши барышни? — спросил он миссис Мэйкли. — Чем занимают свое время они?
— Вы хотите сказать, после того как они начнут выезжать?
— Да, по-видимому.
Она слегка задумалась:
— Да, пожалуй, приблизительно тем же. Конечно, у них есть свои собственные развлечения: танцы, всевозможные общества, кружки кройки и шитья, вышивки… Надеюсь, даже альтрурцы одобрят то, что они шьют для бедных, — в голосе миссис Мэйкли зазвенел сарказм.
— Безусловно, — ответил он и чуть погодя спросил: — Только вот, не отбивают ли они хлеб у какой-нибудь нуждающейся портнихи? Но вы, по всей вероятности, оправдываете это беспечностью молодости.
Миссис Мэйкли смолчала, и он продолжал:
— Одно мне трудно понять, как вы, дамы, выдерживаете такую нервную, напряженную жизнь. После всего того, что вы мне рассказали, я не понимаю, как вам удается сохранять здоровье.
— Но мы его и не сохраняем, — сообщила миссис Мэйкли с явным удовольствием. — Я уверена, что среди женщин, которые выбились из рядов рабочего класса, но еще не достигли настоящего богатства, вы не найдете ни одной по-настоящему здоровой.
— Не слишком ли сильно сказано? — рискнул перебить ее я.
— Отнюдь нет, даже наоборот, — ответила миссис Мэйкли — ей, по-видимому, доставляло немалое удовольствие рисовать положение слабого пола в столь мрачных красках. Женщин такого склада не остановить, стоит им только начать. — Не надо было мне соваться.
— Но, если вы из соображений гуманности удерживаетесь от всякого физического труда, предоставляя его тем, кому он нужен как средство к существованию, я думаю, вы все же должны совершать какой-то моцион?
— Нет, — весело тряхнула головкой миссис Мэйкли, — мы предпочитаем принимать лекарства.
— Вы должны оценить это, — сказал я альтрурцу, — поскольку у вас считается, что движение для движения бессмысленно или безнравственно. Однако, миссис Мэйкли, — обратился я к ней, — как же вы меня подводите! Я тут рассказывал мистеру Гомосу, что дамы у нас занимаются спортом во время своего летнего отдыха так усердно, что приходится опасаться, как бы мы, бедняги, вскорости не отстали от вас не только в умственном, но и в физическом отношении. Не отнимайте у меня хоть это утешение.
— Что вы! — сказала она. — Охотно оставляю его вам, особенно после того, как вы столь элегантно изложили свою мысль. Но, право же, просиживать все лето напролет на гостиничных верандах, как это делает подавляющее большинство наших дам, не представляется мне занятием чрезмерно атлетическим. Однако не буду спорить, есть еще у нас «реликты», но выражению Мэтью Арнольда, которые играют в теннис, ходят на яхтах, плавают, совершают дальние прогулки и лазят по горам. — Она помолчала и заключила с нескрываемым злорадством: — Но надо видеть, в каком плачевном виде они возвращаются осенью в города.
Я же и остался в дураках и не мог удержать смех, хотя чувствовал себя перед альтрурцем немного неловко. К счастью, он не стал заострять внимания на этом вопросе, его любопытство вильнуло в сторону.
— Но, как я понимаю, лето у ваших дам предназначено для отдыха, в чем бы он ни выражался. И, значит, у них принято проводить летний сезон вне города? По крайней мере, так я понял из слов мистера Твельфмо, — прибавил он, почтительно взглянув на меня.
— Да, так принято среди дам того класса, которому это по карману, — сказала миссис Мэйкли и продолжала, словно почувствовав невысказанный укор в его словах. — Нам нет ни малейшего смысла жариться все лето в городе, только потому что нашим отцам и братьям приходится сидеть там в силу необходимости. Кроме того, к концу сезона мы очень устаем, и им не меньше нашего хочется, чтобы мы поскорее уезжали сюда.
— Да, все говорят, что отношение американцев к женщинам достойно восхищения.
— Они у нас просто душки, — сказала миссис Мэйкли, — а вот и один из их лучших представителей.
К нам подходил ее муж, он накинул шаль ей на плечи.
— Ну-ка, чье доброе имя ты сейчас порочишь? — шутливо спросил он.
— Где же в конце концов она оказалась? — спросила миссис Мэйкли, имея в виду шаль.
— Там, где ты ее оставила: на диване в боковой гостиной. Я не чаял живым через зал пробиться, лавируя среди всех этих вальсирующих пар. Их было по меньшей мере три. Бедные барышни! До чего же их всегда жаль в таких местах… Молодым людям, остающимся в городе, живется куда веселей. К их услугам клубы, театры, ну, а если погода станет совсем уж непереносимой, они всегда могут провести ночь на побережье. Все окрестности в часе езды от города кишат ими. Там девицам не приходится танцевать с маленькими мальчиками или шерочка с машерочкой. Но, конечно, если им это больше нравится, то беспокоиться не о чем. — Он улыбнулся жене, подмигнул мне и несколько раз подряд затянулся сигарой, как бы подчеркивая иронию сказанного.
— Выходит, значит, молодые люди, которых барышни обычно встречают в обществе, все поголовно работают в городах? — обратился к нему альтрурец с вопросом — совершенно ненужным, поскольку он уже слышал об этом от меня.
— Да, те, кто не подался на Запад, чтобы расти вместе со всем краем, ну и, конечно, за исключением тех, кто унаследовал состояние. Те обычно проводят лето в море на своих яхтах.
— Но зачем нужно молодым людям ехать на Запад, чтобы расти со всем краем? — не унимался мой друг.
— Затем, что Восток уже вырос. Они должны пробиваться, а пробиться можно именно на Западе. Деньги надо делать, — пояснил он в ответ на недоумевающий взгляд альтрурца.
