я уж думал, не придёшь… А ты пришла! А я всю неделю ждал, что ты позвонишь, а ты не позвонила… Тоже телефон не запомнила? – тараторил Павел и виновато смотрел на Тасю, словно боялся, что она уйдёт.
– Телефон я запомнила, – сказала ему Тася. – Но он оказался не твой. Мне сказали, что ты там не живёшь.
– Это сестры моей муж, он пошутил.
– Он сказал, чтобы я больше не звонила.
– Да говорю же, шутит он! Меня дома не было, вот он и…
– А как он у тебя дома оказался, ты же говорил, что с мамой живёшь?
– Ну да, с мамой и с племянниками. А они по субботам приезжают, на детей посмотреть.
– Посмотреть? А воспитывать их не хотят? – не удержалась Тася.
– Дело не в том, что не хотят… У Сашки командировки без конца, неделями дома не бывает, а сестра на работе с утра до ночи… Домой только спать приходит. Она в банке работает, шесть лет уже. Французский банк «Societe Generale». Они ей на день рожденья машину подарили – на тридцатилетний юбилей. «Пежо». А детей мы к себе забрали, там за ними смотреть некому, а в сад отдавать жалко. Они уже все буквы знают! Мы по слогам читаем, один слог я, один слог Мишка. А Никитка уже читает…
Павел взахлёб рассказывал о племянниках, Тася слушала и думала, что он очень любит детей, а сестра с мужем умело этим пользуются. Превратили парня в няньку. А её обманули, сказали, здесь таких нет. Чтобы не звонила. Значит, Павел её не обманывал? Добрый, честный, нежно любящий племянников и не умеющий никому отказывать Павел… Мы ещё посмотрим, чья возьмёт, думала Тася. Сердце радостно колотилось, не умещалось в груди… У них с Павлом будет своя семья и свои дети. А племянников пусть нянчит бабушка, если родители не хотят.
Из «гостей» Тася вернулась в раздумьях. Ей в этом доме явно не рады. Сначала муж сестры беззастенчиво лгал ей, что не знает никакого Павла. Теперь вот – мать, Тасина будущая свекровь, обиделась непонятно на что. Да наплевать ей на них, они с Пашей будут жить у Таси. Насильно мил не будешь.
Больше Павел не приглашал Тасю к себе, хотя проводил с ней всё свободное время. К удивлению Таси, он вёл себя с ней как тринадцатилетний мальчишка. Даже поцеловать её не пытался. Последнее озадачивало Тасю, а потом уже бесило, но она терпеливо ждала…
Павел ничем не выдавал своих чувств, проводя с Тасей все выходные и почти все вечера. В лесу давно хозяйничал март, лыжня превратилась в два глубоких ледяных жёлоба, а на солнечных местах растаяла, еловая хвоя и мелкие веточки замедляли скольжение, тормозили, и ехать по такой лыжне было сущим наказанием. Но они с Павлом катались каждое воскресенье. Тася молчала – раз Павлу нравится, она потерпит. Но сколько же можно терпеть! «Он бы и по асфальту на лыжах катался!» – с досадой думала Тася, возвращаясь с лыжной прогулки без ног. Полежать бы, отдохнуть, да не тут-то было! Павел ещё в лесу договаривался, куда они пойдут вечером. Тася успевала только принять душ и переодеться, как звонил Павел и требовательно спрашивал: «Ты как, собираешься?»
– А куда? – обречённо спрашивала Тася.
– Как – куда? На выставку! В «Манеж» импрессионистов привезли, выставка до восьми, если поторопишься, то мы успеем…
Наступило лето, но ничего не изменилось. По воскресеньям они ездили на Пироговское водохранилище, в пансионат «Клязьма», где проводили весь день. Павел катал её на лодке, уключины страшно скрипели, и Тася недовольно морщилась. Павел поливал уключины водой, зачерпывая её горстями.
– Маслом надо поливать, а не водой, от воды никакого толку, скрипят и скрипят, я не могу уже это слышать! – не выдерживала Тася.
– А где я тебе масла возьму? – невозмутимо отзывался Павел. – Водой тоже хорошо.
Потом шли в пансионатский буфет, пить кофе с пирожными. Пирожные они любили одни и те же – песочные с яблочным повидлом и безе с восхитительным сливочным кремом. Тася удивлялась, как совпадают их вкусы – и в музыке, и в живописи, и даже в пирожных. Потом они располагались на берегу, подальше от шумных пляжей, и до самого вечера загорали, купались и играли в карты – в подкидного и в дурака. Павел всё время выигрывал и сокрушался – значит, в любви не повезёт.
Тасе было скучно. Она пыталась его разговорить, Павел слушал и молчал. На Тасины вопросы отвечал односложно и снова молчал – до тех пор, пока Тася его о чём-нибудь не спрашивала. Чтобы получить короткий ответ.
Тася надулась и замолчала, а Павел даже не понял, что она обиделась. Лежал на спине и смотрел в высокое июльское небо, по которому плыли сливочно-белые облака. Потом переворачивался на живот и смотрел на синюю гладь водохранилища, по которой скользили белоснежные яхты, похожие на бабочек, на секунду опустившихся на воду – вот сейчас улетят. И – улетали, скользя по воде, растворяясь в солнечных бликах…
Павел робко извещал Тасю: «Пойду окунусь, а то я зажарился…» – словно спрашивал у неё разрешения. А мог бы сказать – пойдём окунёмся, но никогда не говорил.
В тот день она приехала домой обиженная и злая, и едва вошла в квартиру, как затрезвонил телефон и мама крикнула с кухни: «Тася, тебя! Павел твой».
Звонил, конечно, Павел. «В дом войти не даст! Вот привязался, не мычит не телится. Что, интересно, ему от меня надо? Подружку нашёл!» – зло подумала Тася.
– Слушай, я тут подумал… А здорово мы сегодня с тобой съездили… Отдохнули классно! Давай в воскресенье опять поедем? Ты как?
Тася пожала плечами. Ну как на него обижаться, он всё равно не заметит. Он просто любит её – как умеет. Вот и всё. Вот и всё…
Первое облачко на безоблачном горизонте Тасиного счастья появилось в конце июля, когда выяснилось, что у них с Павлом совпадают отпуска. Тася собиралась поехать на озеро Селигер в лодочную кругосветку, и предложила поехать вместе. Павел «бекал и мекал», рассуждая о плюсах и минусах такого отдыха и мучительно трудно пытаясь сформулировать какую-то мысль, Тася так и не поняла, какую. И в конце концов замолчал, не сказав ни «да», ни «нет». Тася дала ему неделю на размышления, а через неделю сообщила, что в субботу поедет в турбюро за путёвкой, потом на вокзал за билетами.
– В субботу? А я на Клязьму хотел… Ну, раз ты занята, значит, в другой раз поедем, –
