«Слишком поздно, – с радостью подумала Элайза. – Подозреваю, вы уже обеспокоены».
Она пробежала мимо большой черной лошади, свободно привязанной к кусту, как будто всадник упал с нее и бросил поводья. Голова Элайзы едва удержалась на шее, когда она увидела королевский герб на седельных сумках – стоящего на задних лапах льва на лазурном поле, – но у нее не было времени выяснять, что к чему. Кто знает, что замышляет лорд Ла Вей.
Ее заботы куда более обыденные.
Слава Богу, что граф и графиня Ардмей не захотели ничего есть. Элайза не помнила себя такой неловкой, испуганной, неуклюжей и двигающейся так неуверенно, как будто она ступает по палубе корабля, даже в свой первый день работы учительницей в академии мисс Эндикотт.
Весь день она чувствовала себя актрисой, которой дали прочитать пьесу лишь перед премьерой и вытолкнули на сцену перед недоброжелательно настроенными зрителями, вооруженными предметами, которые они намеревались метать в исполнителя за малейшую оплошность.
Однако бывали в ее жизни дни и похуже. Например, тот день, когда она сообщила мисс Эндикотт, что ждет ребенка. Элайза прошла через это, как проходила через все остальное, призвав в союзники гордость, жизнерадостность и воспитание. Сегодня все это в совокупности могло привести к ее увольнению.
Какое нахальство с его стороны заключать на нее пари!
Это Элайза заподозрила в тот момент, когда лорд Ла Вей отдавал фунтовую купюру графу Ардмею – крупному мужчине, только более грубо скроенному и в большей степени экзотичному, чем принц, который напоминал скалу, отполированную волнами времени и опыта. Ее отец ухаживал за больными и ранеными из мелкопоместного дворянства всего Нортумберленда, но никогда она не видела таких людей, как граф Ардмей и лорд Ла Вей.
Перед тем как уйти, Элайза велела Долли приготовить мясной пирог из тех продуктов, которые можно было найти в кладовой.
Дом викария показался ей сущим раем после сурового дома лорда ла Вея: шумный, яркий, теплый, едва не лопавшийся от рыжеволосых детей – отпрысков сестры миссис Силвейн. Некоторым из них суждено отправиться в академию мисс Эндикотт, в этом Элайза была почти уверена.
Что-то непонятное, оказавшееся предназначенными для букетов цветами, слишком яркими и пышными для того, чтобы их мог позволить себе викарий, было расставлено повсюду в вазах и банках.
Это что-то новое.
– По-моему, слишком роскошно для украшения дома, преподобный Силвейн, – заметила миссис Фонтейн.
Его смех перешел во вздох.
– Я только что сказал, что все это походит на джунгли. Думаю, это тропические цветы. – Высокий и красивый преподобный Адам Силвейн осторожно дотронулся до экзотического цветка. – Их прислала моя кузина Оливия. Она попросила разложить их на кладбищенских могилах. Вероятно, не все ее ухажеры знают, что она уже обручена, и настойчиво продолжают присылать ей букеты из оранжерей. Боюсь, в конце концов Ланздаун будет вынужден вызвать их на дуэль.
Элайза рассмеялась. Лорд Ланздаун был женихом Оливии Эверси. Такой жених ее семье и не снился, с тех пор как Лайон Редмонд – брат Вайолет Редмонд, старший из всех Редмондов и наследник – исчез, навсегда забрав с собой, как поговаривали, ее сердце. Никому и в голову не приходило, что Оливия подумает о другом мужчине.
И никто не рассчитывал, что Ланздаун окажется столь настойчивым.
– Я принесла яблочные пироги, преподобный. – Она протянула викарию сверток. – Хочу обменять их на одного вашего подопечного.
Жена священника рассмеялась, а затем крикнула:
– Джек, куда ты подевался?
То, что Элайза сделала по любви, жена преподобного, Айви Дагган, прежде имевшая дурную репутацию, делала за деньги. Она была профессионалкой среди падших женщин. Разница между ней и Элайзой состояла в том, что Айви никогда не была женщиной приличной и никого не разочаровала, а вот Элайза разочаровала всех.
Однако Айви удачно вышла замуж за викария Адама Силвейна, который сумел вернуть прихожан в церковь Пеннироял-Грина и Суссекса с помощью обаяния, бескорыстия, исключительного упрямства и сногсшибательной внешности. Вместе они являли собой воплощение доброты и признания. И они были в числе немногих, кто знал об… обстоятельствах Элайзы.
Айви наклонила голову набок.
– Джек! Да он… здесь!
Что-то непонятное ворвалось в комнату и обхватило Элайзу за талию.
– Мама!
Элайза обняла сына и приподняла его. Но он уже стал слишком тяжелым для таких объятий.
– Добрый вечер, мой любимый! Нам надо бежать. Спасибо вам за все, преподобный. Могу я задать вам вопрос? Боюсь, он касается того, сможете ли вы оказать мне еще одну услугу…
– Мы сделаем для вас все, что в наших силах, миссис Фонтейн, вы же знаете.
– Моя новая работа… Боюсь, я больше не смогу приходить за Джеком вечерами. Я и сейчас поступила рискованно. Только в субботу у меня на полдня будет выходной. Вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы отводить Джека домой? В обмен, скажем, на… яблочный пирог?
Вся ее жизнь была сплетена в сложную сеть предметов для обмена и услуг по времени, умениям и знаниям, не использованных отрезов ткани и подержанных вещей, трав, печеностей, сыров и книг, советов и обучения.
– Я уже большой мальчик, мама! Я могу сам ходить домой!
– Я буду это делать. – Это сказал стоявший в дверях брат Айви Шеймус.
Парень украдкой бросил на Элайзу хитрый взгляд, говоривший о том, что он бы не прочь приобнять ее за талию.
Что в Шеймусе Даггане приятно удивляло, так это то, что он никогда не старался притвориться тем, кем не был, а был он очаровательным повесой, который сделает все возможное, лишь бы избежать честной ежедневной работы ради веселья и удовольствия.
Самым опасным в Шеймусе была его своеобразная красота, яростно кружившая головы женщинам, мечтающим поймать на себе его взгляд. По правде говоря, Шеймус был восхитителен: всегда готов рассмеяться, быстро влюбиться и быстро забыть о том, что он, как говорят, уже влюблен, когда какая-то очередная красотка привлекала его внимание, не прочь повеселиться, отпустить двусмысленную остроту и даже подраться.
В результате он получил среди местных кличку – Бесстыжий Дагган.
Викарий взял его под свою опеку и заставлял напряженно трудиться, чтобы тот не попал уж в слишком большую беду. Впрочем, дело это оставалось скользким и весьма деликатным, его можно было сравнить разве что с попыткой слишком крепко удержать в руке мокрый кусок мыла.
Дети любили Шеймуса. С тех самых пор, как он приехал в Пеннироял-Грин, почти все старшие мальчики удвоили словарь ругательств и знали, откуда берутся дети, а он с удовольствием вгонял в краску маленьких девочек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
