Отметим также, что французские кредиты администрацией Врангеля воспринимались как "просто ростовщические", а условия поставок снаряжения, по словам П.Б. Струве, были "крайне обременительны". Франция обещала поставить только свои излишки и трофеи — в обмен на столь нужные в самом Крыму хлеб, уголь, шерсть. "В сущности, французская помощь сводилась, в финансовом плане, к тактическому ходу, позволившему бы Франции получить с Врангеля выплату долгов его предшественника и продать ему в рассрочку чужое, ненужное ей имущество" [26]. Из собственно французских поставок успел прибыть лишь один пароход с запасами из "вещей, бесполезных для войны, на сумму около 8 миллионов франков, согласно договору, заключенному еще генералом Деникиным, — и это все" [27]. Правда, французы помогли при эвакуации, — но для оплаты «издержек» забрали себе русский торговый и военный флот вместе с грузами и даже конфисковали личные счета лиц из окружения ген. Врангеля… В Константинополе, не желая кормить русскую армию (надеявшуюся на возобновление борьбы!), французы стремились к ее распылению, уговаривали вернуться в Крым (где обещанная «амнистия» обернулась террором Куна и Землячки), была попытка покушения на упорствовавшего Врангеля (чье-то судно протаранило его яхту в Константинополе)…
Ясно, что белая эмиграция восприняла эту политику стран Антанты как предательство (именно это стало вскоре важнейшей причиной «сменовеховства» раз у русского дела на Западе союзников нет, то эмиграции не остается ничего другого, как примириться с большевиками и восстанавливать Россию изнутри…).
* * *
Но все это общеизвестные факты. Перейдем от фактов предательства к анализу его причин.
На Западе в виде причины наиболее часто называют собственное «недомыслие», мол, не предвидели силы и опасности большевизма — хотя предупреждения о его всемирной опасности звучали постоянно. Вспомним отчаянный призыв "S.O.S. Л. Андреева в 1919 г: "То, что ныне по отношению к истерзанной России свершают Правительства союзников, есть либо предательство, либо безумие… Надо совсем не иметь ушей, — или иметь, но ничего ими не слышать, — чтобы не услыхать этих воплей и стонов, треска непрерывных расстрелов, что составляют неумолчную песню России в течение последних полутора лет… Надо совсем не иметь чувства достоинства и даже простой опрятности" [28]… (Эта традиция толковать свои предательства как «непонимание» устоялась в западной советологии и для объяснения всей последующей коллаборации с нелегитимными правителями СССР.)
Более близкую к истине причину можно видеть в эгоистическом изоляционизме союзников (не помощь, а "санитарный кордон"): зачем напрягаться ради кого-то? "России больше нет", — заявил французский премьер Клемансо. Это избавляло союзников и от «выплаты» русской доли в совместной военной победе: передачи Константинополя и проливов. Конечно, и для этого нужно было не иметь совести. (Заметим, что в отличие от политиков, у французских военных совесть была: они помнили о том, что именно вступление в войну русской армии — неподготовленное и оплаченное большой кровью — спасло Францию в 1914 г; и позже русское наступление спасло французов от разгрома. Маршал Фош признавал: "Если Франция не стерта с карты Европы, она этим прежде всего обязана России" [29]. Но политические центры Антанты не считались и с совестью своих военных…)
Однако была еще одна причина предательства, выходящая за рамки «непонимания» и эгоизма. Она не всегда проявлялась отчетливо, но свое влияние тоже возымела. На нее указывают известные слова британского премьера Ллойд Джорджа "Торговать можно и с людоедами" (и чем они слабее, тем выгоднее торговля), — но подлинное представление об этом дает документальное исследование американского профессора Э. Саттона "Уолл-Стрит и большевицкая революция" [30].
Оказывается, могущественные круги стран Антанты с самого начала гражданской войны оказывали большевикам закулисную поддержку, финансируя даже их революционную пропаганду в Германии и Австро-Венгрии. Эта поддержка определялась не столько правительствами, сколько финансовыми кругами, которые стремились захватить российский рынок и сумели оказать соответствующее влияние на свои правительства.
Поскольку официальные западные дипломаты в Москве далеко не всегда годились для выполнения этого замысла, Уолл-Стрит направил в Россию свое представительство (адвокатов и промышленников) под видом "миссии Красного Креста". Ее инициатор У.Б. Томпсон в меморандуме британскому премьеру Ллойд Джорджу в декабре 1917 г. изложил следующий план: "Необходимо создать мощный неофициальный комитет со штаб-квартирой в Петрограде для действий, так сказать, на заднем плане, влияние которого в вопросах политики должно признаваться и приниматься дипломатическими, консульскими и военными официальными лицами союзников" [31].
В Англии эту линию проводил лорд Мильнер (один из лидеров английского масонства, активно причастный к Февральской революции в России, влиятельный политик и директор лондонского "Джойнт Сток Банка"). В результате "британское правительство установило неофициальные отношения с большевиками, послав в Россию своего владевшего русским языком агента Брюса Локкарта", которого "выбрали для своей миссии Мильнер и Ллойд Джордж лично". Французское правительство назначило таким же представителем в России симпатизировавшего большевикам Жака Садуля, старого друга Троцкого.
Таким образом, "союзные правительства нейтрализовали своих собственных дипломатических представителей в Петрограде и заменили их неофициальными агентами, более или менее симпатизировавшими большевикам" [32] доказывает проф. Саттон. (Возможно, именно это объясняет историю с неудачным выступлением антибольшевицкой организации Савинкова "Союз защиты Родины и Свободы" в июле 1918 г: официальные дипломаты
Антанты спровоцировали его на восстание в Ярославле, Рыбинске и Муроме, обещая английский десант с севера, но Англия не оказала этой поддержки.)
Поведение Локкарта описано и им самим [33], и другими авторами: Троцкий встречался с ним ежедневно, выдал ему пропуск в Смольный, предоставил собственный поезд для поездок между Москвой и Петроградом, и даже снабдил таким документом: "Прошу все организации, Советы и Комиссаров вокзалов оказывать всяческое содействие членам Английской Миссии, госп. Р.Б. Локкарту, У.Л. Хиксу и Д. Герстину. Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий" [34]. Локкарт и Садуль слали своим правительствам донесения, что "интервенция союзников в помощь белым против большевиков будет обречена на неудачу и может спасти положение лишь интервенция в помощь большевикам против немцев"; надо "использовать… их новую революционную армию для этого дав им возможность провести всеобщую мобилизацию, — …не в старой царской войне, но в новой революционной войне с цитаделью реакции, Германией, и тем спасти молодую революционную республику [35]. Соответствующие предложения были сделаны большевикам официально и англичанами, и французами, и американским послом Френсисом [36].
Обычно историки отмечают лишь одну из причин этого: попытки восстановить русский фронт против Германии, разорвать немецко-большевицкий союз. С учетом данных проф. Саттона (свидетельствующих о стремлении "сильных мира сего" освоить Россию экономически) ситуация выглядит и сложнее, и понятнее.
Стоит также отметить, что тогдашнее коммунистическое руководство было составлено по двум разным линиям: из кадров Ленина (которых финансировали и перебросили в 1917 г. в Россию немцы) и кадров Троцкого (которых финансировали и тогда же переправили в Россию на пароходе американские банкиры). Возможно, разные обязательства Ленина и Троцкого перед своими деньгодателями в какой-то мере сказались и на их разном отношении к Брестскому миру (Троцкий пытался его сорвать, что было в интересах Антанты; и вообще Троцкий выступал за союз с Антантой против Германии [37]). Интересно в этом контексте и убийство летом 1918 г. германского посла Мирбаха будущим троцкистом Я. Блюмкиным (что обострило германо-большевицкие отношения), и покушение Доры (Фани) Каплан на "германского агента" Ленина (тут тоже много неясного, тем более что покушавшаяся была немедленно ликвидирована). Все это еще предстоит расследовать историкам, как и тот факт, что обе (германская и американская) линии финансирования революционных партий осуществлялись через одни и те же банки в скандинавских странах (Варбург и др.), — вероятно, с общей координацией (вплоть до предоставления немцам из США кредитов на эти цели).
Разумеется, в смуте тех времен ставка западных финансовых кругов на большевиков не была стопроцентно последовательной; ведь западные правительства должны были считаться и с распространенными в военной среде антибольшевицкими настроениями, и с уже упомянутым эгоизмом невмешательства у населения своих стран… Но в числе этих факторов ставка "сильных мира сего" на большевиков тоже присутствовала, проявляясь иногда в большей степени, иногда в меньшей, что зависело и от поведения самих большевиков (более всего этому мешал идейный антикапитализм многих из них).
