Для Горена открытые ворота давали колоссальное преимущество: в такие дни он мог незаметно уезжать, правда, брать с собой Златострелого не получалось, ведь он был слишком приметным. Конь, рядом с которым Горен вырос, прожил уже около девятнадцати лет, но до сих пор, как ни удивительно, оставался быстрым и непобедимым. Хотя Горен сильно вырос и был слишком тяжелым для своего возраста, конь без труда носил его на спине и при этом летел быстрее ветра.
— В этом нет ничего странного, — только вчера объясняла сыну Дерата. — Он ведет свое начало от особой, очень древней породы. И наверняка проживет больше тридцати лет. И долго сможет стрелой носиться по полям.
— Но это ведь твоя лошадь, — смущенно напомнил Горен.
За эти годы суммы, которые предлагали за Златострелого, выросли до невероятных размеров; наверное, за такие деньги можно было купить крепость. Гвардейцы давно расстались с надеждой получить когда-то назначенный золотой адлер. Скачки же устраивали два раза в год в дни солнцестояния, одновременно проводили большую ярмарку и праздник в честь Стражей.
— Ты же хотел получить золото, — ответила Дерата. — Шесть лет назад ты стремился к этому больше других. И вот он твой. — Она протянула Горену поводья. — Иногда, сынок, требуется немного терпения, а потом можно получить награду. — Она погладила коня и ушла.
Взволнованный Горен смотрел ей вслед. В горле у него стоял огромный ком. За эти годы мать, как и он сам, стала старше, но при этом еще красивее, силы ее не были сломлены, походка оставалась плавной, быстрой и бесшумной. Она не перестала быть строгой и требовала от Горена больше, чем от других. Но иногда, как, например, сегодня, за свои усилия он получал щедрую награду и тогда понимал, что в груди у нее все еще живут теплые чувства, которые она, к сожалению, демонстрировала крайне редко. Ему очень хотелось знать, что творится у нее в душе, но он давно уже не осмеливался задавать вопросы.
Союзника Горен приобрел в лице Дарвина Среброволосого, который не прекращал предпринимать осторожные попытки сближения, но Дерата всегда была настороже и не позволяла застать себя врасплох. Казалось, она живет только ради своих обязанностей капитана и ради обучения Горена. Между Гореном и Дарвином царило абсолютное доверие, что утешало мальчика, не забывшего трудное, проведенное без отца детство. Он уже давно не слышал никаких насмешек; после той драки Захарий держался от него подальше, а все остальные были гораздо меньше и слабее его, к тому же они знали о его особом положении у правителя и не собирались портить с ним отношения.
«Ну, — думал Горен, несшийся по тропинке вдоль поля, — я владею Златострелым, самым ценным сокровищем во всем Лирайне. Это мой лучший друг, верный, гордый, смелый. Почему мама так сделала, да еще и как бы между прочим, ничего не пояснив? Я знаю, это ее манера. У меня сегодня день рождения, а утром она ничего не сказала, только больше обычного нагрузила работой».
И сегодня он ее не выполнит, но на этот раз ему было безразлично, что на него обрушится материнский гнев. У него было замечательное настроение, его несло на волне приближающегося лета, на сердце стало совсем легко. Отныне Златострелый принадлежит ему! До сих пор не верится. Вчера он испытал шок, а сегодня с головой окунулся в счастье. Светило яркое солнце, пахло свежескошенной травой, первые розы раскрыли свои ароматные цветки, в воздухе порхали радостно чирикающие птицы.
Сегодня Горен был самым богатым пятнадцатилетним мальчишкой на всей Фиаре, и сердце его подпевало птицам. Он нырнул в лес и понесся по звериным тропам. Он летел к Небесной Опоре (так называли дерево неизвестной породы, самое высокое в лесу). Его раскидистая крона касалась облаков. Кора была волокнистой и бархатисто-мягкой; если постучать по стволу, казалось, что внутри пустота. Узкие и тонкие светло-зеленые с белыми прожилками листья свисали на длинных черенках вниз. Вытянутые вверх ветви были похожи на поднятые к небу руки священника, исполняющего торжественный обряд. Значит, Небесная Опора появилась здесь первой, а потом уже вокруг нее вырос лес.
Горен подпрыгнул, вытянул руку, и его сильные пальцы схватились за нижнюю ветку. Мальчик был достаточно высоким, чтобы дотянуться, а тяжелые материнские уроки внесли свою лепту. Легко, словно белка, он раскачался на ветке, встал на ноги и ухватился за следующий сук. Как ласка, он лез наверх, все выше и выше.
У другого давно бы закружилась голова. Но Горену любая высота была нипочем. Вскоре верхушки других деревьев остались далеко внизу; эта часть ствола Небесной Опоры была молодой, с более тонкими ветками.
Теперь действительно стало опасно. В любой момент ветка могла обломиться под тяжестью Горена. Но именно это и любил он — эту неуверенность, от которой бьется сердце, эту узкую перемычку между небом и землей, прекрасный вид, открывающийся перед ним. В такие минуты он был доволен устройством мира.
В ясные дни далеко-далеко на востоке был виден Гвоздь — высокая узкая скала невзрачного серого цвета, мистический символ Фиары, о тайне которого почти не сохранилось никаких сведений.
Там, за лесом, насколько хватало глаз, чередовались покрытые травой холмы и длинные степи. На западе вдоль горизонта тянулось побережье, затянутое вечным туманом.
Горен подставил лицо ветру и тихонько запел. Голос его, все еще юный и чистый, постепенно становился по-мужски зрелым и низким.
Далекие звезды сияют в ночи,Прячась в тумане. Небо молчит.Меня затянула теплая ночь,Свет Финонмира мне сможет помочь.Добрый странник АонирЗащитит огромный мир,Озарит меня сияньемЗвезд могучих, самых дальних.Улыбнется Странник мне,Приближаясь на коне,Отнесет меня он к морюПо огромному, по полю.
Горен вслушивался в музыку своей песни, верхушки деревьев подхватили последние звуки, заставив их танцевать над самыми листьями, а потом они постепенно исчезли.
Он не знал, почему в голову пришла именно эта грустная песня, но ему понравились и ее мелодия, и мягкость слов. Он почувствовал себя чуть ли не героем. В свете заходящего солнца он представлял себе поле боя, слышал жалобные стоны и звон мечей, видел, как одни мужчины падали и умирали, а другие побеждали. Над полем с грустным свистом пролетал ветер, наполненный горем и страданием. Горену казалось, что он летит прямо к нему. Картина становилась все более отчетливой, краски темнели, солнце посылало вниз кровавые лучи. Ветер трепал черные волосы Горена, метался вокруг него. Горен видел в воздухе маленькие бурунчики, синие, красные, зеленые, они словно раскачивались на морских волнах. У них появились уста, которыми они шептали и шептали о том, что происходило, происходит и будет происходить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
