Довольный Стрельцов (он у нас и за повара) уносит продукты и тут же начинает готовить обед. Раз Марк — значит, стоянка, пока он не улетит. А мы не отпустим его, пока он не пообедает с нами. В ожидании обеда Марк сидит на плоту и тихо — у него негромкий голос — рассказывает новости или мы ему рассказываем про свои происшествия. Их немало. Что ни день — приключения. То мы чуть не перевернулись на шивере, то был очередной порог, и мы спустили плот порожним, а сами тащили на спине вещи, приборы и продукты в обход, по каменистому берегу. А плот потом пониже порога вылавливал Стрельцов на резиновой лодке. Марк сердится, почему не подождали его. Он уже несколько раз переносил нас через трудные барьеры.
— Пришлось бы сутки ждать! — поясняет Мария Кирилловна. Марк очень смеялся, что мы с Кузей испугались гагар.
— Что-то сатанинское было в их хохоте! — уверяю я.
— Ничего похожего, — возражает Марк. — Вот я был в отпуске в Дагестане. Шакалы — да! Поистине смех дьявола. Сначала мне показалось, что смеются дети… много детей. Но сразу стало жутко — поистине сатанинский смех!
— Можно подумать, что вы с Тасей не раз встречали сатану, — замечает Мария Кирилловна. Подбородок ее вздрагивает, она от души смеется. Все начинают смеяться, будто невесть что остроумное сказали. Кажется, не только я, но и все в нашей маленькой группе чувствовали себя счастливыми.
Иногда вместе с Марком из вертолета появляется сам Брачко-Яворский. Профессора надо угощать его любимой ухой из хариусов. А несколько раз Марк захватывал с собой и Даню. То-то было шуму, смеху, радости. Только отправлять его назад было не легко. Он вцепился в плот и слезно умолял оставить его «хоть на день!..». Но Мария Кирилловна неумолима. Единственный сын!
Час-полтора — и вертолет улетел. Машина нужна лесхозу. Последние отзвуки моторов угасают за лесом. Какая-то особенная тишина опускается на тайгу. Очень грустно. Светлая грусть. Еще целых два дня. А может, и три…
Однажды Марк остался ночевать. С ним прилетели Андрей Филиппович и Даня. Мы долго-долго сидели в тот вечер у костра и беседовали. А утром они улетели: пилоты имели выходные дни, вертолеты — никогда, их еще мало.
Мария Кирилловна каждый раз спрашивала, нашли ли Харитона. И каждый раз Марк отвечал: «Нет, не нашли…»
Значит, Харитон еще бродит где-то по тайге. Как пуганый зверь, скрывается от людей. И все же я вздыхала с невольным облегчением. Мне хотелось, чтоб он сам пришел с повинной. Понял, на какой путь он встал…
Последние, самые поразительные, новости привез профессор.
Организуется новый лесхоз: территория — с добрую страну, а то и две (Голландия плюс Дания, например!), правление — на Вечном Пороге (там живут Марк и его отец!). Директором лесхоза назначена Пинегина (вот правильно!). Главным лесничим — Владимир Афанасьевич Корчак.
Ефрема Георгиевича назначают помощником лесничего. Лесничих пока не хватает. Будут просить в министерстве.
Мария Кирилловна настолько была взволнована, что ночью не могла уснуть, ворочалась с боку на бок. Наконец, смотрю, не выдержала: встала, оделась, перешла с плота на берег (мы с ней спим в шалаше на плоту) и села у тлеющего костра. Через минуту костер ярко вспыхнул — подкладывает валежник. Мне тоже что-то не спалось, лезли в голову всякие мысли… Надев прямо на ночную рубашку старенькое свое демисезонное пальто, я тоже подсела к костру.
— А вы почему не спите? — улыбнулась Пинегина.
— Из солидарности. — Мы посмеялись и подвинулись ближе друг к другу.
— Вот удивится Ефрем, как узнает, — вполголоса, чтоб не разбудить мужчин, заговорила Мария Кирилловна, — такая неожиданность. Поразительно.
— Что ж тут особенного? — возразила я. — У вас высшее образование, научные труды, огромный опыт в лесоводстве, вы член партии, наконец, кого же тогда и назначать?
Мария Кирилловна усмехнулась.
— Поразительно то, что люди, назначавшие меня на пост директора лесхоза, в разное время имели от меня всякие неприятности. И притом крупные. Всего лишь год, как я работаю спокойно: с появлением Жарова. Пока был прежний директор, я бомбардировала и Москву, и область письмами, телеграммами, телефонными звонками. Отпуск я проводила в хождении по соответствующим учреждениям. Ну, иногда рассердишься, наговоришь много лишнего. Обзовешь высокостоящего товарища бюрократом, варваром, которому будущие поколения не простят. Один такой деятель даже сострил: «А вас, что, эти будущие поколения уполномочили?» Да, говорю, я действую от их имени. Я думала, мне этого не простят.
Сколько мы — работники лесничества — потратили сил и здоровья, пока научили лесозаготовителей беречь лес, думать не только о сегодняшнем дне, но и о будущем! Смотришь, такой высокий, хороший подрост, а его нещадно губят. А ведь чтоб посеять и вырастить такой подрост, надо лет пять-шесть, а то и больше. Ведь что было: у лесозаготовителей своя технология, как бы «кубиков» побольше дать, а там буквально хоть трава не расти. А у нас своя: как сохранить подрост, семенные деревья, красивые урочища, древние кедровые рощи, не оголить берега рек. Взываешь к совести, справедливости, благородству, а в ответ слышишь: «Вы нам морали не читайте, с нас план спрашивают. Нам надо рубить, где поближе да получше, скорее и больше!»
Бросаешься к директору леспромхоза, ко всякому другому, власть имеющему… Да что говорить! Боролись и победили! Конечно, много не вернешь. Был чудесный сосновый бор за Кенжой… Теперь там осинник, кустарники. А ведь будут города! Уже открыты месторождения киновари, олова, свинца. Два-три поколения пройдет, пока вырастет такой сосновый бор.
Мария Кирилловна зябко повела плечами. Я подбросила в костер валежника.
— Теперь деревья валят на узких полупасеках вразвал и трелюют по двум волокам вершиной вперед, — снова заговорила Мария Кирилловна о подросте. — А на других участках, в иных условиях, лесозаготовки ведутся поперечно — ленточным способом. Валку деревьев ведут с двух узких просек вершиной на волок, трелевку — вершиной вперед. Это позволяет сохранить подрост. Теперь лесорубы трудятся на совесть. Лозунг у них: «срубил дерево — посади два!». Но чего это стоило новому директору… В соседнем лесничестве до сих пор лесорубы подроста не сохраняют, волоки заранее не подготавливают, деревья трелюют за комли, валят как попало. Какая уж там передовая технология! Теперь на новом месте, с новыми людьми, все начинать сначала. Люди здесь разные… Многие из заключения — уголовники. К каждому свой подход… Справлюсь ли я?
— Конечно, справитесь!
— Начинать, как говорится, на пустом месте…
— Это еще интереснее, Мария Кирилловна!
— Да, пожалуй…
Мария Кирилловна посмотрела на меня, усмехнулась, хотела что-то сказать, но промолчала. Я почувствовала, что краснею.
— Это вы подумали: легко ей говорить, а сама уедет к осени в Москву… Ведь подумали, правда?
— Подумала, Тася, простите!
— Ну, вот! — Я наклонила пылающее лицо к костру. — А мне, Мария Кирилловна, как раз хотелось бы работать на Ыйдыге. Берите меня лесничим!
Пинегина живо обернулась ко мне.
— Это вы серьезно, Тася?
— Вполне серьезно.
— Но как же так вдруг…
— Совсем не «вдруг»! Наоборот, для меня и моих родных было неожиданностью, что меня оставили при кафедре. Для моих товарищей тоже. Студенты не считали меня особенно умной…
— А вы сами тоже так думаете?
— Конечно, нет! Я гораздо умнее, чем кажусь. Не смейтесь! Профессор-то это знает. Он думает, что из меня выйдет настоящий ученый.
— Что вы под этим понимаете?
— Настоящий ученый? Ну, который не может не заниматься наукой! Не ради научных степеней, званий, зарплаты и тому подобного, а ради самого узнавания. Настоящий ученый остается ученым в любых условиях. У нас был знакомый биолог, так он в ссылке экспериментировал на тараканах. Ему хотелось разобраться, кто прав в вопросе о наследственности, ведь есть несколько точек зрения. Он развел в избе целое скопище тараканов. И жена терпела его и тараканов — ради науки! Ни одного таракана нельзя было задавить: они все были меченые.
— О! И что же с ними потом сталось?
— С тараканами?
— Нет, с этим биологом и его женой.
— Когда его вызвали в министерство и восстановили на прежней работе, он еще года четыре жил в Казахстане, так как надо было довести опыт с тараканами. Вот что значит настоящий ученый. На всякие жертвы способен ради науки. Я тоже способна на жертвы (кроме тараканов). По-моему, ученому-лесоводу полезно лет десять-пятнадцать поработать в лесу. Разве не так?
— А потом?
— Время покажет, что из меня выйдет… И где я буду тогда нужнее — в лесу, или на кафедре, или в научно-исследовательском институте. Лесничество же не монастырь; если уж постричься, то навеки. Впрочем, Ярышкин наш из монастыря и то ушел!
