Конан выпрямился, опираясь на меч, и тут-то на него в полной мере навалилась тошнотворная, чудовищная усталость. Привычное вроде бы сверкание снега под солнцем стало резать глаза, точно ножом, а светящееся небо словно бы съежилось и отдалилось. Конан отвернулся от истоптанного поля, где светловолосые и рыжие воины громоздились один на другом в объятиях смерти. Кое-как он сделал несколько шагов… Слепящая белизна снегов внезапно начала меркнуть перед глазами. Конан осел наземь и, опираясь на руку, встряхнул головой, как лев гривой, пытаясь прочистить глаза…
Постепенно дурнота оставила его, и мало-помалу зрение начало проясняться. Когда Конан смог приподнять голову и заново оглядеться, он сразу обратил внимание — с миром определенно творилось что-то не то! Что именно, он не взялся бы внятно объяснить, но земля и небо точно выглядели не так, как всегда. Однако размышлять об этом оказалось некогда. Перед ним стояла женщина, стройная, точно стебелек на ветру. И почти нагая, если не считать легкой накидки из тончайшего шелка. Ее тело отливало слоновой костью, а босые ножки показались Конану белей снега, который они бестрепетно попирали. Девушка смотрела на израненного бойца и негромко смеялась. Ее смех звучал бы нежней серебряного ручейка, не будь в нем столько жестокой насмешки.
— Ты кто?..— просипел киммериец.— Откуда ты здесь?..
— Разве это важно? — прозвенело в ответ.
Голос красавицы был мелодичней поющей арфы, но какое в нем слышалось бессердечие!
— Что ж, зови сюда своих воинов,— буркнул Конан, нашаривая оружие.— Может, у меня и язык на плече, но живым я не дамся… Ты ведь из ваниров, как я погляжу?
— Кто тебе это сказал? — наклонила головку красавица.
Конан присмотрелся… Ее струящиеся локоны действительно показались ему рыжими, но только на первый взгляд. Нет, они были не рыжими и не золотыми, но некоторым образом сочетали в себе оба цвета, и результат оказался великолепен. А как сияло в этих волосах солнце!.. Конан смотрел и смотрел, приоткрыв рот от восторга. Глаза девушки тоже нельзя было с определенностью назвать ни серыми, ни синими: в них сверкали, менялись, клубились и переливались цвета, которым он не смог бы подобрать правильного названия. Алые губы улыбались, и все тело от пальчиков ног до пышных волос так и дышало истинным совершенством. От вида такой божественной красоты у Конана кровь застучала в висках.
— Не пойму, кто ты,— признался он вслух.— То ли из рода ваниров, а стало быть, мой враг… То ли из Асгарда, где у меня друзья… Долго я странствовал, но такой, как ты, ни разу в жизни и не видел! Даже у прекраснейших дочерей белокурых асиров не бывает таких волос. Клянусь Имиром, я…
— Да кто ты такой, чтобы клясться именем Имира? — насмешливо перебила она.— Что можешь ты знать о богах, повелевающих снегами и льдом, ты, явившийся с юга искать приключений на холодной чужбине?
— Клянусь грозными богами моего родного народа! — воскликнул Конан рассерженно.— Да, я не родственник золотоволосым асирам, но пусть попробуют потягаться со мной на мечах, тогда и поговорим! Сегодня здесь пало восемь десятков добрых бойцов, когда храбрецы Вульфхере сошлись с волками Браги, а выжил один я! Скажи-ка мне, женщина, видела ты, как блестели кольчуги, как вооруженные воины шагали через ледники?
— Я видела, как сверкал иней под солнцем,— отозвалась она.— Я слышала, как шептал ветер, летя над вечными снегами.
Конан со вздохом покачал головой.
— Мы ждали, чтобы Ньерд со своими людьми присоединился к нам еще до сражения,— пробормотал он.— Боюсь, не угодили ли ребята в засаду… А Вульфхере и все наши мертвы… Слушай, откуда все-таки ты здесь взялась? Мы не видели поблизости деревень, боевой поход завел нас в самую глубь безлюдных земель, но ты не могла явиться издалека — по снегу-то голышом! Отведи меня к своему племени, если вы здесь держите руку асиров! Я устал до смерти и не на шутку изранен…
— Моя деревня далековато отсюда, тебе туда не дойти, Конан-киммериец, — рассмеялась красавица.
Широко раслaxнyв руки, она сделала несколько танцующих шагов перед ним, мерцающие глаза, полуприкрытые длинными шелковыми ресницами, сияли насмешкой.
— Скажи лучше, вправду ли я хороша?
— Как рассвет над снегами,— пробормотал Конан, и его взгляд загорелся охотничьим блеском.
— Тогда почему бы тебе не встать и не пойти следом за мной? — продолжала она.— Что ты за воин, если только и способен валяться в сугробе? Давай, ложись в снежные перины и умри вместе с остальными глупцами, черноволосый Конан… Ты все равно не сумеешь доковылять туда, куда я тебя повела бы!
Насмешка в ее голосе положительно сводила с ума. Выругавшись, Конан кое-как поднялся на ноги, синие глаза опасно заблестели, покрытое шрамами темное лицо перекосила гримаса, в душе смешались ярость и вожделение. Страсть, мучительная, как смертная боль, обуяла все его существо, заставив кровь варвара свирепым галопом помчаться по жилам, так что землю и небо перед глазами подернула алая пелена… Какие раны, какая усталость? Он о них даже не вспоминал.
Стремительно и молча он рванулся вперед, протягивая руки, но девушка легко увернулась и понеслась прочь, со смехом оглядываясь через плечо. Конан глухо зарычал и устремился в погоню. Он уже не помнил о битве, о мертвецах в кровавых доспехах и даже о Ньерде, не подоспевшем к сражению. Он видел перед собой лишь это белое точеное тело, что, казалось, не убегало, а невесомо уплывало над снегом… Все дальше и дальше через снежную пустыню, нестерпимо горевшую под солнцем…
Давно пропало из виду истоптанное, обагренное поле, но Конан с упорством истинного сына Киммерии не бросал преследования. Ноги в латных башмаках проламывали наст и глубоко увязали в искристом снежном прахе, он то и дело застревал в глубоких сугробах и на пределе сил выламывался из них… Девушка, напротив, невесомо неслась впереди, убегая с легкостью перышка, плывущего в пруду; босые ножки едва оставляли следы на рыхлой пелене, кутавшей наст. Как ни был разгорячен Конан, лютый холод так и кусал его сквозь кольчугу и добротную меховую одежду; девушка в своей прозрачной накидке, казалось, летела в веселой пляске под пальмами розовых садов солнечного Пуантена…
Все дальше вперед вела она Конана, и тот с упорством одержимого следовал за нею, только с пересохших губ срывались все более черные богохульства. Он скрипел зубами, пульсирующие вены надулись у него на висках…
— Все равно ты не убежишь от меня! — взревел он.— Если надумала завести меня в ловушку, я перебью твоих соплеменников, и ты увидишь их головы сваленными в кровавую кучу! Спрячься от меня, и я раскидаю эти горы, чтобы тебя отыскать! Я последую за тобой хоть в преисподнюю!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
