Всего этого Маша Невзорова не знала. Сейчас подкупленная охрана должна вывести Николая Васильевича из ворот Лефортовской тюрьмы. Как действовать дальше, они согласуют вместе…
Николай Васильевич Чернуха решился на побег не сразу… Ройс подкупил охранника, и тот передал инженеру несколько писем Невзоровой. Письма были убедительны для Чернухи скорее трогательной наивной страстью тона, нежели логичной необходимостью этого рискованного шага… Много лет жизнью Николая Васильевича никто не интересовался. А с горячим сочувствием женщины Чернуха вообще встретился впервые.
Ромуальд Львович Давидович без умолку твердил инженеру о прелестях молодой журналистки.
– Только вы увидите этого ангела, всякие сомнения рассеются как дым, – то шептал, то переходил на крик от волнении Давидович.
А сомнения у инженера возникали:
– Нет ли тут подвоха. Уж больно все фантастично. Даже, если девушка так добра и благородна, хотя Давидович мог растаять от любой «смазливой юбки», за ней стоят неизвестные силы.
Николай Васильевич был человеком честным и прпнципиальным в своих убеждениях, но не был наивным. Он понимал, что кем бы ни был представлен этот шанс – это же шанс!
Из тюрьмы его добровольно Иванов не выпустит, даже если и захочет. Чернуха понимал, то лично к нему президент не испытывает неприязни. Инженер даже ощущал некоторое завистливое уважение к своей персоне со стороны президента. Но ситуация такова, что из тюрьмы ему не уйти. Если его хотят убить, так для чего такие сложности…
– Какой вы счастливец! Сейчас на свободу… А встреча со спасительницей?! Ах, как бы мне хотелось быть на вашем месте, – Давидович не находил места от возбуждения.
– Бежим вместе, – повторил свое предложение Чернуха.
– Нет, я бежать не могу. Но за меня не тревожьтесь. Обо мне знает весь мир. Я выйду из камеры только победителем. Обещайте мне одно, что по мере сил будете напоминать мировой общественности о судьбе заключенного Давидовича. Заключенного по причине зверского расизма. Заставить человека менять фамилию! Вы только подумайте?!
– Ромуальд Львович, я никогда не забуду вашей доброты и поверьте: сделаю все, что будет в силах.
– Я вижу, Николай Васильевич, вас удивляет, что я, еврей, делился с вами последним куском?! – вся фигура Давидовича выразила при этих словах гнев и обиду.
– Вы меня неверно поняли. При чем тут еврей? Я благодарен вам как человеку и не вижу в этом ничего для вас обидного…
– Тогда другое дело, – успокоился Давидович. – Я так говорю, потому что знаю: русские никогда нас не понимали! Поверьте, большинство нормальных евреев в данной ситуации поступили бы так же. Еврей может легко поделиться последним куском, но тут же заработает на родном брате, если представится случай… Делать дело, зарабатывать, это призвание нации. Не от еврейской жадности. От азарта. Вам не объяснить…
За время, проведенное в камере, Чернуха столько узнал про евреев и еврейство, что мог бы теперь читать на эту тему лекции. Но сейчас, зная, что, может быть видит соседа в последний раз, Николай Васильевич понял, что этот смешной в своей гордости человек, стал для него близким. Но Чернуха не любил сентиментоз. И, когда охранник открыл дверь и сделал Чернухе многозначительный знак, инженер облегченно вздохнул. Он крепко пожал руку Давидовичу и молча вышел за охранником.
– Теперь одиночество… – сказал сам себе Давидович и пустил слезу.
Оказавшись за воротами Лефортовской тюрьмы, Николай Васильевич сразу увидел Машу. Девушка шла к нему навстречу решительным шагом. Одной рукой она придерживала шапочку, чтобы не сорвало ветром, другую протянула Николаю Васильевичу:
– Невзорова, – и добавила, сильно покраснев, – Маша.
Инженер пожал маленькую ручку. Взял у нее тяжелую спортивную сумку и одел себе на плечо.
– Думаю, так будет удобнее.
– Скорее, – сказала Маша и буквально потащила за собой Николая Васильевича.
Решительными действиями разведчица кроме всего, хотела скрыть свое смущение от встречи. На удивление, внешность Николая Васильевича оказалась именно такой, как представляла девушка. Только она считала его высоким, а Чернуха имел рост средний. Но был худощав и потому казался выше и гораздо моложе своих пятидесяти двух лет, Лицо инженера носило отпечаток тон интеллигентной простоты, которая встречается у русских не часто, но, если встречается, неуловимо притягивает к себе. А?
Маша завела Николая Васильевича в подъезд. Подъезд имел два выхода. Один на улицу, другой в проходной двор. Она давно приметила этот подъезд. Здесь надо было срочно переодеть заключенного. Невзорова достала из сумки спортивный мужской костюм и протянула инженеру. Чернуха сбросил тюремные лохмотья и, подавляя неловкость из-за больной руки, кое как заменил туалет.
К Маше Николай Васильевич проникся с первого взгляда. И тому виной были вовсе не женские чары, а близость, которая иногда встречается между людьми при знакомстве. Сразу легко и просто, и, кажется, что знакомы много лет. И ничего не надо объяснять или говорить.
Но Маша хотела объясниться.
– Я не журналистка. Я – разведчица из Петербурга.
Поскольку реакции не последовало, Маша продолжала:
– Я вошла в доверие к агенту жидо-масонов. Это они организовали ваш побег. Их квартира в Лаврушинском переулке и они нас там ждут через полчаса. Почему на всю дорогу нам отвели только полчаса, я не знаю. Но я не хочу на их квартиру. Мы должны убежать и от них. Жидо-масоны велели вас соблазнить и вытянуть тайну Алмазного фонда.
Николай Васильевич внимательно оглядел Машу:
– Соблазнить меня может быть и удастся, но шифр минной установки не вытянуть никому. Если вы меня ради этого вытащили из камеры, то напрасно трудились…
– Милый Николай Васильевич, если бы я желала следовать плану жидо-масонов, разве я вам стала бы все это рассказывать?
Чернуха согласился с резонным ответом и выслушал все, что знала девушка.
– Понятно. Скажи, Маша, а как мы должны были добраться до квартиры в Лаврушинском?
– На углу Лефортовского вала и Яузы нас ждет автомобиль Ройса. Он может быть сам за рулем, а может и не быть. Ключи от машины у меня в сумке…
– Пойдем. Машина нам нужна. Без машины не убежать. С Ройсом она или нет.
Они уже хотели выйти из подъезда, как услышали на улице приглушенные голоса.
Николай Васильевич и Маша затаились в углу подъезда. Несмотря на шум ветра и речь, состоявшую из набора матершины, Чернуха, поморщившись, все же уловил некоторый смысл.
А смысл состоял в том, что люди на улице безрезультатно ждали начальства и думали: ловить его, Чернуху, и Машу, или еще ждать…
– Кто они? – строго спросил Николай Васильевич, – глядя Маше прямо в глаза.
– Я не знаю, – прошептала девушка. – Я правда не знаю.
– Ты, когда шла к тюрьме, никого не встретила на улице?
– Один дед гулял с собачкой. Я спутала дорогу и он мне показал… – Маша покраснела.
Только теперь она поняла, что за ней давно следят.
– В хорошую историю мы с тобой попали. Ладно, Москву я знаю как свои пять… Пошли через проходную.
Они осторожно миновали проходной двор и, прижимаясь к, домам, проходными дворами и переулками выбрались на Яузскую набережную. Маша посмотрела на часы и заметила, что двадцать минут из отпущенного Ройсом времени, уже прошли. Она огляделась и узнала дом на углу, где должна стоять машина. «Полонеза» Ройса на месте не оказалось.
– Машины нет, – сказала Маша, чуть не плача.
– Бежим до того моста по набережной. Если перейдем, нас не поймают.
Они добежали до моста. Мост оказался разрушенным. Пролет обвалился ближе к середине. Провал был велик и перепрыгнуть через него не смог бы даже мастер данного вида спорта, До следующего моста оставалось метров триста. Но набережную перед мостом перегораживала громада летательного аппарата пришельцев, которая так и торчала здесь второй месяц.
– Что это там? – спросил Чернуха. – Раньше здесь было свободно.
– Это летающая тарелка. Она тут давно. Мне Ройс показывал…
Сзади на набережной послышался стук копыт и крики. Возок с надписью «Вторсырье», на сей раз запряженный парой лошадей, вез не только военизированного извозчика, но и десяток охранников. Руководил тюремной командой субъект в шинели без погон.
Николай Васильевич и Маша побежали вперед. Аппарат пришельцев совсем рядом. Две маленькие фиолетовые лампочки освещали странный металл обшивки. Зевак вокруг в этот ранний час не было. Сидел только сторож с берданкой. На радость беглецов сторож спал мертвым сном. Чернуха и Невзорова уже миновали аппарат и, когда до следующего моста оставалось метров двадцать, Маша дернула за рукав инженера: на мосту стояли громилы из группы захвата Дыбенко. Пожилой Ахмедов молча улыбался.
Маша и Николай Васильевич замерли возле космической коробки пришельцев. Сзади настигал тюремный возок. Уже был слышен храп непривычных к скачкам усталых лошадок. Впереди – громилы. А рядом – безмятежно спящий сторож с берданкой.
