«Братский обычай», – подумал я и вдруг сказал:
– Две бутылки и две плитки пошлите…
– Гость сказал: две бутылки, – торжественно подтвердил Валико, и она отошла.
Через несколько минут парень из-за того стола укоризненно качал головой, а Валико горделиво и скромно опускал глаза. А потом он нам прислал две бутылки вина, а Валико укоризненно покачал головой и даже пригрозил ему пальцем, на что парень еще скромней и горделивей опустил голову.
Потом мы несколько раз подымались и важно пили за наших новых друзей, и за их старых родителей, и за прекрасную представительницу великого народа. Лучи заходящего солнца били ей в спину и просвечивались в ее волосах, а навстречу солнечным лучам лился поток комплиментов, обдавая ее лицо, шею и особенно открытые плечи.
– Выпьем за козлотура, – как-то интимно предложил Валико после того как, взаимоистощившись, замолкли наши коллективные тосты.
– Выпьем, – сказал я, и мы выпили.
– Между прочим, хорошее начинание, – сказал Валико, и на губах у него появилась загадочная полуулыбка, значение которой я понял не сразу.
– Дай бог, чтоб получилось, – сказал я.
– Говорят, в других районах тоже начинают. – Загадочная полуулыбка не сходила с его губ.
– Понемногу начинают, – сказал я.
– Имеет очень большое значение, – заметил Валико. Теперь глаза его блестели голубым загадочным блеском.
– Имеет, – подтвердил я.
– Интересно, что про козлотура говорят враги? – неожиданно спросил он.
– Пока, кажется, молчат, – сказал я.
– Пока, – многозначительно протянул он. – Козлотур – это не просто, – добавил он, немного подумав.
– Сначала все не просто, – сказал я, стараясь уловить, к чему он клонит.
– В другом смысле, – заметил он и, вдруг обдав меня голубым огнем своих глаз, быстро прибавил: – За рога выпьем отдельно?
– Выпьем, – сказал я, и мы выпили.
Валико почему-то погрустнел и стал закусывать шашлыком.
– Дочка есть, – сказал он, подняв на меня свои погрустневшие глаза, – три года.
– Прекрасный возраст, – поддержал я, как мог, семейную тему.
– Все понимает, несмотря что девочка, – с обидой заметил он.
– Это большая редкость, – сказал я, – тебе просто повезло, Валико.
– Да, – согласился он, – для нее мучаюсь. Но не думай, что жалуюсь, с удовольствием мучаюсь, – добавил он.
– Понимаю, – сказал я, хотя уже ничего не понимал.
– Не понимаешь, – догадался Валико.
– Почему? – спросил я и вдруг заметил, что ясные голубые глаза Валико стекленеют.
– Чтоб я этого невинного ребенка сварил в котле для мамалыги…
– Не надо! – воскликнул я.
– Сварил в котле для мамалыги, – безжалостно продолжал он, – и съел ее детское мясо своими руками, если ты мне не скажешь, для чего козлотуры, хотя я и сам знаю! – произнес он с ужасающей страстью долго молчавшего правдоискателя.
– Как для чего? Мясо, шерсть, – пролепетал я.
– Сказки! Атом добывают из рогов, – уверенно произнес Валико.
– Атом!
– Точно знаю, что добывают атом, но как добывают, пока еще не знаю, – сказал он убежденно. Теперь на губах его снова играла загадочная полуулыбка человека, который знает больше, чем говорит.
Я посмотрел в его добрые, голубые, ничего не понимающие глаза и понял, что переубедить его мне не под силу.
– Клянусь прахом моего деда, что я ничего такого не знаю! – воскликнул я.
– Значит, вам тоже не говорят, – удивился Валико, но удивился не тому, что нам тоже не говорят, а тому, что загадка оказалась еще глубже, чем он ожидал.
* * *Мы вышли из закусочной. Над нами темнело теплое звездное небо. Небосвод покачивался и то приближался, то отходил, но и когда отходил, он был гораздо ближе, чем обычно. Большие незнакомые звезды вспыхивали и мерцали. Странные, незнакомые мысли вспыхивали и мерцали в моей голове. Я подумал, что, может быть, мы сами приблизились к небу после такой дружеской выпивки. Какое-то созвездие упрямо мерцало над моей головой. И вдруг я почувствовал, что эти светящиеся точки напоминают что-то знакомое. Голова козлотура, радостно подумал, только один глаз совсем маленький, подслеповатый, а другой большой и все время подмигивает.
– Созвездие Козлотура, – сказал я.
– Где? – спросил Валико.
– Вон, – сказал я и, обняв его одной рукой, показал на созвездие.
– Значит, уже переименовали? – спросил Валико, глядя на небо.
– Да, – подтвердил я, продолжая глядеть на небо. Это была настоящая голова козлотура, только один глаз его все время подмигивал, и я никак не мог понять, что означает его подмигивание.
– Если что не так, прости, – сказал Валико.
– Это ты меня прости, – сказал я.
– Если хочешь посмотреть, как спит козлотур, поедем, – сказал Валико.
– Нет, – сказал я, – у меня срочное задание.
– Если ты меня простишь, я уеду, – сказал он, – потому что еще успею в кино.
Мы обнялись, как братья по козлотуру. Валико влез в машину.
– Никуда не уходи и жди зугдидскую машину, – сказал он.
Я почему-то надеялся, что у него не сразу заведется мотор. Но он сразу его завел и еще раз крикнул мне:
– На другую не садись, жди зугдидскую!
Шум мотора несколько минут доносился из темноты, а потом смолк. Звезды, одиночество и теплая летняя ночь.
По ту сторону шоссе темнел парк, а за ним было море, оттуда раздавался приглушенный зеленью парка шум прибоя.
Мне захотелось к морю. Я встал и пошел через шоссе. Я помнил, что мне надо дождаться автобуса, но почему-то казалось, что автобуса можно подождать и у моря.
Я пошел по парковой дорожке, окруженной черными силуэтами кипарисов и светлыми призраками эвкалиптов. С моря потягивало прохладой, листья эвкалиптов издавали еле слышный звон. Время от времени я поглядывал на небо. Созвездие Козлотура прочно стояло на месте.
Я был не настолько пьян, чтобы ничего не соображать, но все же настолько пьян, что думал: все соображаю.
На скамейке у самого моря сидели двое. Я немедленно подошел к ним. Они молча уставили на меня голубоватые лица.
– Подвиньтесь, – сказал я парню и, не дожидаясь приглашения, уселся между ними.
Девушка кротко засмеялась.
– Не бойтесь, – сказал я мирно, – я вам что-то покажу.
– А мы и не боимся, – сказал парень, по-моему, не слишком уверенно. Я оставил его слова без внимания.
– Посмотрите на небо, – сказал я девушке нормальным голосом. – Что вы там видите?
Девушка посмотрела на небо, потом на меня, пытаясь определить, пьяный я или сумасшедший.
– Звезды, – сказала она преувеличенно естественным голосом.
– Нет, вы сюда посмотрите, – терпеливо возразил я и, пытаясь точнее направить ее взгляд на созвездие Козлотура, слегка придержал ее за плечо.
– Пойдем, а то закроют, – угрюмо напомнил парень, стараясь избежать катастрофы.
– Что закроют? – вежливо повернулся я к нему. Мне приятно было чувствовать, что он боится меня, и в то же время сознавать, что я предельно корректен.
– Турбазу закроют, – сказал он.
Я почувствовал, что между созвездием Козлотура и турбазой есть какое-то таинственное созвучие, как бы опасная связь.
– Интересно, почему вы вспомнили турбазу? – спросил я у парня, кажется, строже, чем надо.
Парень молчал. Я посмотрел на девушку. Она зябко закуталась в шерстяную кофту, накинутую на плечи, словно от меня исходил космический холод.
Я посмотрел на небо: морда козлотура, очерченная светящимися точками, покачивалась, то приближаясь, то удаляясь. Большой глаз время от времени подмигивал. Я понимал, что подмигивание что-то означает, но никак не мог догадаться, что именно.
– Козлотуризм – лучший отдых, – сказал я.
– Можно мы пойдем? – тихо сказала девушка.
– Идите, – ответил я спокойно, но все-таки давая знать, что я в них разочарован.
Через мгновенье они куда-то провалились. Я закрыл глаза и стал обдумывать, что означает подмигиванье козлотура. Равномерные удары волн обдавали меня свежей прохладой и на миг заволакивали сознание, а потом оно высовывалось из забытья, как обломок скалы из пены прибоя.
Внезапно я открыл глаза и увидел перед собой двух милиционеров.
– Документы, – сказал один из них.
Я автоматически вынул из кармана паспорт, протянул его и снова закрыл глаза. Потом я открыл глаза и удивился, что они все еще тут. Мне показалось, что прошло много времени.
– Здесь спать нельзя, – сказал один из них и вернул мне паспорт.
– Жду зугдидскую машину, – сказал я и снова закрыл глаза, вернее, прекратил усилия удержать их открытыми.
Милиционеры тихо рассмеялись.
– А вы знаете, который час? – сказал один из них. Я почувствовал неприятную ненормальность в левой руке, вскинул ее и увидел, что на ней нет часов.
