Моя семья: жена (Кузьмина Наталья Ивановна), 12-летний сын (Толкачев Олег){80}.
На всякий случай Адольф Толкачев еще раз указал свой домашний телефон: 255–44–15 и домашний адрес: площадь Восстания, 1 – заметная высотка рядом с посольством, он жил там с 1955 года. В здании было несколько выходов, поэтому он добавил: “Вход в центре здания со стороны площади”.
Толкачев также проинструктировал, как ему звонить, чтобы не быть раскрытым. Если звонит мужчина, он должен назваться Николаем. Если женщина – Катей. Толкачев писал, что “многие часы бродил по улицам” в поисках машин с дипломатическими номерами США и, даже обнаружив таковую, часто не решался оставить записку из страха, что попадется. Он писал, что теперь отчаянно ждет положительной реакции на свои столь длительные усилия и если в этот раз ее не получит, то бросит свою затею{81}.
В записке Толкачев предоставил драгоценные новые сведения, намного превосходящие все то, что можно было бы собрать иными методами. Он воспроизвел цитаты из сверхсекретных документов и рассказал новые подробности о системе обнаружения целей в нижней полусфере. В записке была чрезвычайно важная идентифицирующая информация: почтовый ящик института, где работал Толкачев, – А-1427.
Теперь ЦРУ могло подтвердить, что Толкачев – разработчик в одном из двух НИИ, где создавались советские военные радары, прежде всего размещаемые на истребителях, – в Научно-исследовательском институте радиостроения, известном под аббревиатурой НИИР. От его квартиры до института было примерно двадцать минут пешком.
Пришло время дать ему положительный ответ. Наконец-то московская резидентура снова была в игре.
Оперативника, звонившего Толкачеву из телефона-автомата, звали Джон Гилшер. Это был красивый, спокойный и сдержанный мужчина 47 лет, с темными бровями и седеющими волосами, которые он зачесывал назад. Он любил природу и когда-то мечтал стать лесничим, но события в России распорядились его жизнью иначе.
Семьи и состояния родителей Гилшера, его дедов и бабок были разрушены российскими катаклизмами прошлого столетия – войнами, революцией и эмиграцией. Его родители, Георгий и Нина, дети из аристократических семей, выросли в Петрограде, когда жизнь двора уже угасала. Они знали друг друга с детства. Георгий учился в Императорском лицее, затем служил в министерстве финансов. Когда большевики захватили власть, он воевал с ними в составе одной из белых армий, поддерживаемых американцами и британцами. Его брат тоже служил у белых и погиб в начале войны. Георгий единственный из всей семьи пережил войну. Он бежал вместе с побежденными белыми в Константинополь, в 1923 году оказался в Нью-Йорке, где воссоединился с Ниной, которая со многими мытарствами сумела уехать из страны после пяти лет нищенского, отчаянного существования в послереволюционном Петрограде. Они поженились в Нью-Йорке в 1927 году; Георгий стал работать технологом в компании Ingersoll Rand, выпускающей промышленное оборудование.
У них было трое детей, Джон был вторым сыном в семье. Он вырос на 122-й улице в Нью-Йорке в предвоенные годы. После Второй мировой войны семья переехала на Лонг-Айленд. В летнюю жару они уезжали к тете в Корнуолл, штат Коннектикут. Хотя в России их семьи были весьма обеспеченными, в Америку они прибыли без гроша, и в первые годы им приходилось туго. Когда Джон и его брат были маленькими, они, как вспоминала сестра, часто щеголяли в чистых, отутюженных матросских костюмчиках, которые должны были свидетельствовать о достатке в семье. На самом деле у мальчиков не было другой одежды, и эти костюмчики мать стирала и гладила каждый вечер. Дома говорили по-русски, отец любил вести беседы с друзьями о литературе и политике в Старом Свете. У него был дневник, куда он записывал памятные события в истории России, в том числе даты принятия указов, дни рождения знаменитых писателей и других известных людей, а также святых на каждый день. Он собирал русские марки и водил сыновей по музеям. Джон Гилшер никогда не был в России, но она была вокруг него{82}.
В 1945 году, когда Джону было пятнадцать лет, отец внезапно умер от сердечного приступа. Гилшер поступил в Коннектикутский университет и получил стипендию на изучение лесоводства. Летом он помогал матери, устраиваясь на временную работу (как-то ему довелось чистить угольные печи). Его брат поселился далеко от них, на Аляске, и Джон ездил к нему в гости, где был заворожен огромным небом и необъятными просторами. Когда началась война в Корее, Джон записался в армию, но на службе выполнял задания Агентства национальной безопасности. В 1955 году, закончив службу, он перешел на работу в ЦРУ и получил назначение в Лондон, где работал на прослушке берлинского туннеля.
Перед отъездом в Лондон он познакомился и влюбился в красивую молодую женщину Кэтрин, по прозвищу Кисса. Она также происходила из русской дворянской семьи. Ее отец бежал от большевиков и поселился в Белграде, где и родилась Кисса. Семье снова пришлось срываться с места во время потрясений Второй мировой; на этот раз они бежали в Соединенные Штаты. Еще подростком Кисса успела пострадать от бесчинств как коммунистов, так и нацистов, и она жаждала лучшей жизни. Она познакомилась с Джоном летним вечером в Вашингтоне, где училась в Университете Джорджа Вашингтона. Они были обручены в течение двух лет, пока он служил в Лондоне, а она заканчивала учебу, и поженились там же, в Лондоне, в 1957 году. У Джона начиналась карьера в ЦРУ, но во время медового месяца он строил планы, как бросит разведку и осуществит свою мечту – будет лесничим на Аляске. Но Кисса этим планам решительно воспротивилась. И всю свою профессиональную жизнь Гилшер проработал в ЦРУ.
Джон говорил по-русски с легким акцентом, как уроженец Прибалтики, но превосходно владел языком, что оказалось чрезвычайно ценно в первые годы холодной войны. В 1950-х и начале 1960-х он участвовал в двух важнейших операциях ЦРУ против Советского Союза: это были берлинский туннель и разработка Пеньковского.
В 1977 году, когда Хэтэуэя назначили шефом московской резидентуры, он взял себе в сотрудники Гилшера. До того они не служили вместе, но Хэтэуэй знал о языковых способностях Гилшера. В один прекрасный день, когда Кисса и дети были на летнем отдыхе в их доме в Коннектикуте, Джон позвонил и сообщил новость: их отправляют в Москву. Киссу новость обрадовала, несмотря на очевидные трудности. Они возвращались в страну своих предков, но не как потомки дворян, а чтобы заняться шпионажем против Советского Союза. У них не было сантиментов по этому поводу: Россию их дедов давно уничтожили большевики. Джон работал против советской страны уже 22 года, правда, за ее пределами. В этот раз все было иначе. Прежде он был офицером-переводчиком и разбирался с устными и письменными материалами. Теперь он впервые должен был стать оперативником, работать с реальными агентами в Советском Союзе. А Кисса должна была помогать ему{83}.
В Москву они прилетели 16 июля 1977 года. В аэропорту Шереметьево их встречал сотрудник посольства. После того как они прошли паспортный контроль и забрали свою собаку из ветеринарного пункта, встречавший сообщил шокирующую новость: Марти Питерсон поймали при закладке передачи и она улетает из Москвы, прямо сейчас, из этого же аэропорта. Джон мгновенно понял, что это значит: Огородник раскрыт и, вероятно, погибнет.
Несколько недель спустя в московском посольстве случился пожар, потом схватили еще одного агента, вслед за чем Тернер дал отбой всем операциям. Гилшер оказался в резидентуре не в лучшее время. Помещения были переполнены, и повсюду шли ремонтные работы.
За Гилшером КГБ вело тщательное наблюдение, более плотное, чем за большинством американцев. В его квартире были “жучки”. Когда Джон и Кисса хотели поговорить о чем-то конфиденциальном, они писали друг другу записки, причем осторожно – кладя лист бумаги на деревянную или металлическую поверхность, чтобы не оставить на следующем листе следов, которые могли впоследствии разобрать сотрудники КГБ. Джон регулярно повторял Киссе, что они должны жить в Москве тихой, будничной жизнью, воспроизводя свой график снова и снова, чтобы КГБ не замечал ничего необычного. Он опирался на уроки Хэвиленда Смита из 1950-х. Киссу эти ограничения раздражали; она была столь же живой и общительной, сколь Джон – сдержанным.
Слежка КГБ порой была удивительно примитивной. Не раз Джон и Кисса открывали шкаф в поисках пальто и обнаруживали, что его нет – видимо, его забирали, чтобы вставить туда микрофон. Позже пальто загадочным образом возвращалось на место. Одним летним вечером Гилшеры решили встретиться с друзьями в подмосковном ресторане и обсудили поездку по телефону, который, как они знали, наверняка прослушивает КГБ. По дороге Гилшеры насчитали не меньше трех машин наблюдения спереди и сзади. Потом они немного заблудились. Тогда одна из машин наблюдения неожиданно свернула на боковую дорогу. И Гилшеры, не зная, куда им ехать, просто последовали за ней. Слежка привела их прямо к ресторану.
