Обеденный зал был пуст, гулкое эхо шагов заполошно металось под высоким потолком. Странно, раньше эха не было. Были голоса, звон посуды, бряцанье ложек. Была жизнь…
— Что вы здесь делаете?!
Задумавшись, Туча не сразу заметил, что в доме он больше не один. На пороге, придерживаясь рукой о дверной косяк, стоял немолодой уже мужчина. Льняной, чуть помятый щегольской костюм, шляпа, очки в круглой оправе, как у Леннона или как у Берии. Сравнение с Берией подходило этому человеку больше. Антон Венедиктович Шаповалов, последний представитель древнего рода, сверлил Тучу подозрительным взглядом.
— Добрый день! — Он шагнул навстречу бывшему начальнику и идейному вдохновителю лагеря для трудных подростков. — Я здесь осматриваюсь.
— С какой такой стати, позвольте полюбопытствовать? На каких основаниях?
— На правах нового владельца. — Туча выдавил из себя вежливую улыбку. — А вы не узнаете меня, Антон Венедиктович?
Шаповалов осматривал его долго, с ног до головы ощупывал недоверчивым взглядом.
— Мы знакомы? — Воинственности в его голосе поубавилось.
— Я Степан Тучников, вы должны меня помнить.
— Степан? Степа! — Шаповалов шагнул к Туче так порывисто, что тот на всякий случай попятился. — А я смотрю, машина незнакомая у ворот и калитка нараспашку. Тут же уже много лет никого, с тех самых пор… — Он запнулся. — Ну, ты помнишь, наверное.
— Я помню. — Туча кивнул.
— Заглянул проверить, все ли в порядке. Душа у меня болит за поместье. Вот что они сделали, эти бюрократы?! Какой-то нелепый несчастный случай — и все! Все закрыли, уничтожили. Сколько я жалоб написал, сколько петиций. Ты не представляешь, Степан. — Шаповалов говорил пылко, торопливо. — Каждый год пытался добиться правды. Дом ведь без хозяина пропадает, всему присмотр нужен. Мне все время отказывали, а полгода назад сказали, что есть уже у поместья хозяин. Значит, это ты?
— Значит, я.
— Зачем? Зачем тебе эта развалина?! Я же читал, ты богат, по заграницам все больше…
— Ностальгия.
— И у тебя ностальгия? — Шаповалов невесело усмехнулся. — Значит, правильно я вас тогда воспитывал, если ты до сих пор помнишь, если приехал и купил поместье.
Воспитывал… Казарменная муштра и заплесневелый карцер — вот единственное, что Туча помнил из «воспитания», но спорить не стал. Зачем?
— А что же не появлялся так долго? — Его молчание Шаповалов принял за согласие. — Целый год потерян. Тут капитальный ремонт нужен, реставрация.
— Будет, — сказал Туча неожиданно для самого себя. — И ремонт будет, и реставрация. Я позабочусь.
— Хорошо, — Шаповалов кивнул. — Хорошо, что это ты хозяин. Ты будешь бережно, с уважением. Я тебя знаю. Это ведь не просто дом, для меня это родовое гнездо.
Вот и началась песня про родовое гнездо. Скучно, а с другой стороны, Шаповалов и раньше относился к поместью с особенной трепетностью. А у него бизнес и хронический цейтнот.
— Антон Венедиктович, у меня к вам деловое предложение.
— Слушаю! — Шаповалов подобрался, в глазах его зажегся огонек интереса.
— Мне нужен человек, который все здесь знает, который любит поместье. Я не смогу бывать здесь слишком часто, а ремонтно-восстановительные работы кто-то должен контролировать. Вы не согласитесь стать смотрителем усадьбы? Или управляющим, как вам будет угодно.
Он согласился сразу, не раздумывая ни секунды. Туче показалось, что даже финансовая сторона вопроса его практически не волновала. Наверно, не предложи он Шаповалову ни копейки за его услуги, тот все равно бы согласился.
Шаповалов оказался хорошим управляющим, въедливым, рачительным и очень обязательным. Сроки реставрации укладывались в график, каждую неделю на стол к Туче ложился подробнейший финансовый отчет. Ни разу ему не пришлось пожалеть о том своем спонтанном решении. Шаповалов был отвратительным человеком, но великолепным хозяйственником. Без его помощи ремонт в поместье затянулся бы на годы, потому что в жизни Тучи появилась Ангелина и на какое-то время ностальгия ушла на второй план. Даже дневник Андрея Шаповалова он прочел не сразу, а только лишь спустя месяцы, когда душевные волнения улеглись, а в личной жизни наступило хотя бы подобие первоначального спокойствия.
Первые признаки неминуемо надвигающейся бури появились год назад. Тучу начал преследовать запах, тот самый ненавистный запах гари. Он будил его посреди душной средиземноморской ночи, чудился в аромате Ангелининых духов, невидимыми когтями разрывал грудную клетку, удавкой захлестывался на шее и тянул, тянул обратно в Макеевку.
Туча сопротивлялся сколько мог, а когда наконец понял, что эта битва бессмысленна, попросил Алекс собрать сведения о Гальяно, Матвее и Дэне. Возвратиться в поместье они должны все вместе. Почему-то Туча был в этом абсолютно уверен. Алекс обещала помочь, а если за дело бралась Алекс, то дело это можно сразу считать сделанным. Вот такая чудесная была у нее особенность.
Конечно, правильнее и разумнее стало бы связаться с ребятами самому, но Туча не мог. Вот просто не мог снять трубку и сказать: «Привет, друг! Давно не виделись. Давай встретимся!» Прятался за вечную свою загруженность, прикрывался предстоящей операцией, откладывал, откладывал… Наверное, просто боялся, что старые друзья его не вспомнят. А если и вспомнят, то сделают вид, что не узнали, или и вовсе откажутся от встречи, потому что он предатель, он бросил их в самую темную ночь, не помог Дэну, не уберег Ксанку. Зачем он им такой?
Алекс взялась за дело со свойственной ей решительностью. Уже через пару недель на столе перед Тучей лежало досье на каждого из их четверки. Он перелистывал страницы, вчитывался в сухие, лишенные эмоций строчки, всматривался в знакомые, но все равно изменившиеся почти до неузнаваемости лица. У каждого из них имелась своя собственная налаженная жизнь, двое из них, Дэн и Матвей, были женаты, Гальяно тоже уже целый год встречался с девушкой, а он собирался все испортить, затянуть обратно в их страшное, одно на четверых, прошлое. Они не согласятся…
Они согласились, и Туча вдруг почувствовал одновременно и безмерное облегчение, и необъяснимую тревогу. Теперь он знал наверняка — самая темная ночь в их жизни неминуемо повторится…
МАТВЕЙ
Обедали в том самом зале, который служил в лагере столовой, только вместо маленьких столиков здесь теперь стоял один огромный, неимоверной длины стол, сервированный как для встречи английской королевы. Да и интерьер изменился в лучшую сторону или, как подозревал Матвей, вернулся к своему первозданному состоянию. Словно в противовес этой пугающей роскоши еда была самой обыкновенной, без изысков, но все равно невероятно вкусной.
