Значение данного документа заключается, конечно, не в авторстве Заковского, известного специалиста в подобных делах, а в том, что содержание подготовленного текста нашло почти полное выражение в последующих решениях и практических действиях властных советских органов.
Согласно этой записке, массовое выселение кулаков на Север не должно было стать самоцелью правительства, так как «в лучшем случае может произойти не ликвидация, а переселение кулачества как класса»{113}. «Простое переселение и концентрация кулаков в разных районах Севера, — писал Заковский, — создаст своеобразные кулацкие республики, где более способная и изворотливая часть кулачества будет эксплуатировать разорившуюся часть. Часть кулачества, переселенная на Север, не имея эксплуататорских перспектив, будет заниматься бандитизмом, борьба с этим явлением на Севере сопряжена с огромными трудностями (опыт Якутии)».
Из этого Заковский делал вывод, что кулачество не должно быть оставлено «без нашего воздействия». Лучшей формой «воздействия» он считал организацию «трудовых колоний», в которых будет происходить «приспособление кулачества к трудовой жизни и политическим процессам, происходящими в них».
Задача «трудового перевоспитания» удачным образом совпадала с возможностью использования дешевого труда «перевоспитуемых» на самых тяжелых работах. «Трудовые колонии, — писал Заковский, — организуются в тех местах, где есть необходимость в рабочей силе по перспективным предположениям развития хозяйства: лесоразработки, лесозаводы, добыча слюды, графита, золота, строительство железных дорог»{114}.
Трудоспособное мужское население колонии валит лес и строит дороги, а члены их семей и иждивенцы в это время выполняют «твердые задания» на «предприятиях кустарного типа по переработке лесных отходов, мелкой химической промышленности, сбору экспортного сырья, грибов, ягод».
Чем больше кулаки должны были работать и чем меньше получать за свой труд, тем выше представлялся успех «перевоспитания». Для них норма производительности труда предусматривалась «в полтора-два раза выше существующих», а оплата — «около 50 % расценок существующих сейчас».
Заковский определял и юридическое положение сосланных. В его проекте «выселяемое кулачество лишается права голоса. Трудовая колония не имеет никаких выборных органов по линии управления таковой. Управление осуществляется назначенным по линии ОГПУ начальником колонии».
В таком положении кулаки должны были находиться «не менее трех лет». После этого срока формы управления «отдельных колоний» могли изменяться путем перевода в «коллективные хозяйства, совхозы или другого типа хозяйства» с одновременным решением вопроса об избирательных правах{115}. Заковский был практиком с богатым опытом различных ликвидаций, и его предложения имели для партии несомненное значение. Глубокое знание предмета этот «теоретик» депортаций широко использовал и в собственной деятельности на посту начальника ОГПУ в Сибири. Под его руководством на сибирских просторах был создан один из самых крупных центров ссылки в сталинском государстве, куда в течение десятков лет правительство выбрасывало тысячи неугодных граждан.
В Сибири имелось много подходящих мест для земледелия и устройства жизни семей крестьян-изгоев, но ОГПУ выбрало лишь такие, откуда бежать было трудно либо невозможно. Районами кулацкой колонизации стали зоны тайги, удаленные на сотни километров от основных путей сообщения и промышленных центров. В Восточной Сибири это — пространства вдоль реки Ангары и ее притоков к северу от Иркутска (Братский район), территория к северу от Канска (Кежемский и Шиткинский районы) и Ачинска, бассейн реки Енисей севернее Красноярска, вплоть до Карского моря. В Западной Сибири — лесные массивы Нарымского края, по берегам Оби, Кети, Парабели, Чулыма (современная Томская область), а также бассейн Оби и ее притоков на тюменском Севере.
Нарымский край служил главным районом крестьянской ссылки. В сравнении с другими областями Сибири, ОГПУ признавало его наиболее перспективным с той точки зрения, что Нарым использовался в качестве ссылки еще в царское время. Условия природы и климата здесь были суровы, но все же допускали возможность заниматься промыслами или сельским хозяйством, чтобы поддерживать минимальный уровень жизни людей. Кроме того, обилие водных путей, связанных с железной дорогой, позволяло производить перемещение сюда больших масс депортированных без излишних затрат. В 1930 г. здесь сосредотачивалась почти половина спецпереселенцев Сибири.
Каждая операция по выселению на север отличалась своими особенностями, но в целом все они представляются не иначе как голый эксперимент и неприкрытое насилие. Особенно цинично проводилась депортация 1930 года. Ограбленных крестьян выселяли в середине зимы, с совершенно очевидными последствиями для большинства их семей. При этом условия выживания людей были искусственно осложнены различными ограничениями. Запрещалось вывозить в ссылку домашний скот, за исключением лошадей, иметь имущество, рабочий инвентарь и одежду «сверх нормы». Заброшенных в снежную пустыню спецпоселенцев откровенно обрекали на массовую гибель.
Из свидетельских показаний этого периода последствия депортации рисуются в самых трагических тонах.
«Высланные на болото лишенцы, — писал из Тарского района Омского округа один очевидец, — живут на положении диких зверей, так как никакого хозяйства вести там невозможно. Вывезенные туда лошади за весну были съедены, другой скотины туда брать не позволяли. Сельскохозяйственный инвентарь и телеги брошены хозяевами. Отцы побросали там свои семьи, которые теперь умирают с голоду, а сами всевозможными путями бегут. Пойманных возвращают обратно на болота. Местная власть до того распоясалась и восстановила против себя крестьянство в селах Рязаны, Муромцево и близлежащих деревнях, что в марте вспыхнуло восстание…»{116}.
После 1930 года массовые депортации в зимних условиях больше не проводились, но последствия других переселений были не менее кошмарны.
В течение 1930–1931 гг. в отдаленные районы Сибири, включая Якутию, ОГПУ насильно переселило более стая крестьянских семей общей численностью около полумиллиона человек. По регионам они распределялись таким образом:
Западная Сибирь — 82457 семей — 363238 чел., Восточная Сибирь — 25348 семей — 91714 чел.{117}
Огромный людской поток, внезапно заполнивший пути сообщения и пересыльные пункты в городах Сибири с первых месяцев 1930 г., представлял собой хаотичную, едва управляемую массу. Местные власти находились в растерянности и принимали решения без каких-либо расчетов. Не имея средств для доставки всех спецпереселенцев на север, в пункты предполагаемых поселений, руководители Сибири в спешке искали способы скорейшей изоляции депортированных, чтобы не допустить их массового вымирания и распространения эпидемических заболеваний. Реальную социальную опасность представлял также рост преступности.
Выход был найден в следующем. Часть крестьян, в основном работоспособных мужчин, крайком партии и ОГПУ решили передать «социалистическим стройкам» — предприятиям угледобычи в Кузбассе, Кузнецкстрою, Комбайнстрою, кирпичным заводам и рудникам Союззолото. Но и этот план использования кулаков провалился уже летом 1930 г. В результате разделения семей, а также отсутствия на стройках элементарных условий жизни и оплаты труда большая часть крестьян разбежалась. С предприятий Западной Сибири бежало 22 тысячи кулаков{118}. К концу года лишь половина из них была поймана и возвращена в ссылку.
В сентябре 1930 г. Западно-Сибирский крайком партии принужден был изменить тактику организации спецпоселений и использования переселенцев. Было решено снять основную часть кулаков — глав семейств — с работ на стройках и отправить в тайгу для воссоединения с семьями. Крайком постановил также, что «основной линией в расселении кулачества должно быть сельскохозяйственное освоение необжитых северных районов края и занятие кустарным промыслом, а также использование кулаков на лесозаготовительных работах»{119}.
Положение спецпереселенцев, выгружавшихся в дремучей тайге, где чаще всего не имелось никаких следов жизни людей, было чем-то средним между положением первобытных людей, отшельников отвергнутых обществом и положением заключенных. Весь смысл их существования состоял только в одном — приспособлении к условиям суровой природы и стремлении не умереть от голода или мороза до наступления следующего дня. Островки этой мученической жизни, разбросанные по всему сталинскому государству, были своего рода заповедниками, где непрерывно шел поразительный социальный эксперимент по естественному отбору людей, за ходом которого обладатели власти, подобно исследователю, вели наблюдение из своих кабинетов, внося в текущий эксперимент различные поправки.
