Изображения чередовались, будто в колоде карт. Были тут и ослепительные пепельные блондинки, и полные неги восточные лики, и гречанка, и славянка, и пламенная рыжая красотка с зелёными кошачьими глазами, и роскошные каштановые кудри из кольца в кольцо… И кого тут только не было! Невольно Кошко вспомнилось одно криминальное дело, что пришлось ему несколько лет назад вести в одном очень дорогом доме терпимости, где всё просто утопало в роскоши и красавицах, но даже те изысканные красотки не шли ни в какое сравнение с красавицами кабаре «Медуза». Похоже, что Славин далеко не так прост, как это кажется на первый взгляд, – ведь сумел подобрать такой коллектив, что захочешь – не придерёшься! Этим и обеспечил бешеную популярность заведению. Не зря посетители слетаются в это кабаре как мухи на мёд! Причём публика тут, надо сказать, в основном – весьма достойного уровня.
– Да, – Кошко, не торопясь и аккуратненько подровняв все уголочки, сложил все фотографии опять в пакет. – Дело это – не простое! А теперь, думаю, пришло время допросить Нинель Аглинцеву. С неё и следовало бы начать, да поначалу как-то не сложилось, так что давайте навёрстывать упущенное!
Вскоре танцовщица кабаре Нинель Эмилиановна Аглинцева появилась перед Кошко. Она хоть и была напряжена, но испуганной не выглядела, поскольку знала уже, что господин Кошко занимается расследованием убийства Александры Горец, и она уже несколько раз видела его в кабаре.
– Прошу Вас, мадемуазель, присаживайтесь! Допрос не займет много времени, но некоторые вопросы нам необходимо с Вами выяснить.
– Я всё понимаю, Аркадий Францевич! Благодарю, – с изяществом балерины Нинель грациозно присела на край кресла.
– Вы уже говорили следствию о том, что первой обнаружили мертвую Александру Горец в её гримерке. Расскажите мне, пожалуйста, ещё раз про это событие во всех подробностях.
– Да мне вообще-то и добавить нечего. Как обычно после конца выступления, все расходились по своим гримёркам. На ходу разговаривали, делились впечатлениями, восторгались цветами и торопились – каждая к своему месту, чтобы быстрее переодеться, и домой! Я уже начала переодеваться, как вдруг вспомнила, что мы с Сашенькой хотели вместе поехать в итальянский магазинчик, чтобы посмотреть там туфли работы Антонелли. Его обувь – это просто нечто невероятное! Вот нам и захотелось посмотреть на это чудо, а может даже и купить! Ну и зашла я к ней – время уточнить для похода в магазин. Уточнила… чуть в обморок не упала… Да я сама чуть не умерла со страха, как это увидела!
– Хорошо, хорошо, об этом мы знаем! А припомните, Нинель Эмилиановна, – может кроме Вас в тот момент еще кто-нибудь по коридору проходил? Или уходил?
– Нет, никого не видела, – устало выдохнула Нинель. – Разве что в то время, пока я у Александры находилась… Но об этом, наверное, лучше других девушек порасспрашивать… А я – нет, ничего больше не могу сказать…
– Постарайтесь вспомнить, Нинель Эмилиановна: когда Вы закричали, и все девушки сбежались на Ваш крик, – может, кто-то выбежал к Вам в каком-нибудь необычном виде или появился с другой стороны, а не вместе со всеми?
– О чём Вы говорите? – не совсем поняла Нинель. – Какой вид? Какая другая сторона? Все выскочили из гримерок как на пожар! Кто полураздетый, кто полуодетый! Уж поверьте, тогда совсем не до того было, чтобы высматривать, – кто с какой стороны пришёл!
– Ладно, пока это оставим. А скажите, пожалуйста, Вы сами подозреваете кого-нибудь в этом убийстве?
– В смысле…?
– Кого Вы бы сами считаете убийцей? Могла это быть какая-нибудь из ваших танцовщиц? Наверняка Вы об этом думали, и не раз! Так как, Нинель Эмилиановна? – Кошко внимательно следил за мимикой женщины.
– Аркадий Францевич, это не просто, – вот так бездоказательно кого-нибудь обвинять! Конечно, у Сашеньки была серьезная конкурентка на роль Эсмеральды, это наша Аза Кирских. Но предположить, что она подкараулила Александру с ножом в руках, да ещё и хладнокровно зарезала её чуть ли не у всех на глазах, – это, знаете ли, слишком! И вообще у Саши со всеми были хорошие отношения, она была совершенно не конфликтным человеком! Но с её поклонниками я не знакома и вполне допускаю, что это может быть чья-то ревность. Но чья, – мне не известно! Да и посторонних никого в тот вечер там не было. Как, впрочем, и обычно… Короче говоря, я не знаю, что думать и кого можно подозревать! Никого я не подозреваю…
– А Вы сами-то уверены в том, что говорите?
– Надеюсь, Вы не меня подозреваете в убийстве? – вспыхнула Нинель, и глаза её гневно сверкнули.
Но Кошко на это ничего не ответил. Не поднимая на девушку глаза, он что-то молча записывал.
– Я не убивала Александру Горец! – возмущенно вскрикнула Нинель. – Я никогда не смогу поднять руку на человека! Меня нельзя подозревать! Ведь я балерина, а не мясник какой-нибудь!
…Как будто то, что она балерина, являлось самым веским подтверждением её непричастности к убийству Горец!
Кошко выждал ещё минуту и задал очередной вопрос:
– Ответьте, пожалуйста, – в каких отношениях Вы были с Александрой Горец?
– В нормальных. В приятельских, – сердито ответила Нинель без запинки.
– Ладно, хорошо. А теперь постарайтесь получше вспомнить, – в последнее время, незадолго до своей смерти, Горец говорила Вам что-либо об антикварных украшениях?
– Н-нет… Не припоминаю такого, – подумав ответила Нинель, а потом совершенно уверенно добавила, – нет, ничего такого не было!
– А Вам никто не предлагал купить подобные изделия?
– Да откуда у танцовщицы такие деньги, чтобы предлагать ей купить антикварные украшения? – усмехнулась девушка заданному вопросу.
– Согласен. Но, допустим, не у танцовщицы, а у её состоятельного покровителя. Ведь может материально обеспеченный человек захотеть побаловать свою возлюбленную, – уточнил Кошко.
– Ну… про других не знаю, а про себя могу сказать! Я, Аркадий Францевич, не для того работаю в кабаре, чтобы быть содержанкой. И если полиции это интересно, то знайте, – многие из балерин придерживаются именно такой точки зрения!
– Я совсем не хотел Вас обидеть, Нинель Эмилиановна! Но Вы ведь тоже хотите, чтобы преступник был найден и наказан? Поэтому простите уж за все нескромные вопросы! Вполне понятно Ваше стремление к независимости, и я это полностью приветствую, но всё-таки прошу Вас поразмыслить, – у кого в кабаре, по вашему мнению, может быть достаточно средств, чтобы выкупить старинный французский бриллиантовый гарнитур?
– Странный вопрос, Аркадий Францевич, но постараюсь ответить, – Нинель оживилась и после короткого раздумья начала перечислять, – думаю, что это может директор кабаре… Возможно, Славин… Возможно, кто-то из постоянных посетителей, – на второй этаж нередко приходят очень даже состоятельные люди… Но чтобы танцовщица? Помилуйте…
– Что же, допустим, Вы правы, НинельЭмилиановна. На сегодня к Вам больше нет вопросов. Подпишите, пожалуйста, вот здесь! И можете быть свободны.
Обмакнув перо в чернила, Нинель размашисто поставила свою подпись и гордо удалилась, оставляя после себя едва уловимый аромат свежести, как напоминание о грядущей весне.
Вера Леонтьевна Шубина прибыла в кабаре вместе со своим коллегой по ремеслу, Глебом Кальяновичем Ломовым. Перед отправкой их на задание над ними хорошо потрудились специалисты по преображению, так что в этой шикарной паре с манерами аристократов и с выражением на лице лёгкого презрения ко всему на свете никто не смог бы заподозрить рядовых тайных агентов полиции. Услужливый официант, увидев непростых посетителей, сразу предложил им один из лучших столиков и предупредительно подал меню.
Изящно взяв лорнет и при этом капризно оттопырив мизинчик, Вера Леонтьевна стала внимательно, но как бы между прочим, рассматривать посетителей, при этом старательно делая вид, что с интересом наблюдает за сценой. Оркестр играл вдохновенно, дирижёр был мастером своего дела, и потому зажигательные ритмы канкана, чувствительные романсы, цыганские песни и песенки из модных оперетт оглушительно гремели, звенели и наполняли весь зал, а яркие наряды танцовщиц и соблазнительные па кружили головы и воображение разгорячённой публики. Так что на Веру Леонтьевну особо никто внимания не обращал, чем она и поспешила воспользоваться.
За первым столиком перед самой сценой она заметила юриста Зуева Аркадия Феоктистовича, делившего стол с каким-то офицером, который самозабвенно хлопал в ладоши в такт музыке и не отрывал восторженного взгляда от калейдоскопического мелькания юбок и блеска сцены. Справа за кулисами мелькнули фигуры Славина и Бельского.
В глубине зала, за столиком у стены, приметила она и одиноко сидевшего Ефремова Максима Константиновича. Он держал в руке бокал шампанского, но при этом абсолютно выпадал из всеобщего бесшабашного веселья. Взгляд его был мрачен и суров, и по всему его поникшему облику чувствовалось, что он не разделяет настроение зала. Вот уж действительно, – кто и тосковал по ушедшей навеки красавице Зинаиде Колосок, – так это он, чего нельзя было сказать о моментально утешившемся Зуеве.
