цепляясь за его плечи и уплывая, нет, со страшной скоростью проваливаясь в ужасную бездну порочного желания. Дрянь я, какая же блудливая дрянь! — Нельзя…
Бормотала, а сама подставлялась под его ласкающий мою шею, плечо, обнажившееся в сползшем вороте свитера, рот. Гнулась, втиралась в него, в его жесткие ладони, грубо шарившие повсюду, тискающие то грудь, то ягодицы, сама вдавливалась животом в выпиравший твердый член. И внезапно оказалась без всего этого безумия, плюхнувшись задницей на лежанку.
— Тормозим, Сашк. Выбраться сначала… — дыша, как и я, взахлеб, рыкнул Николай, отступив от меня, и зыркнул хищно, что аж сжалась вся от дикой смеси страха и предвкушения. — Потом… заебу.
Он отвернулся, взявшись ковыряться на полках, что вдоль стены, а я сидела, пялясь ошалело в его широченную спину, давясь дыханием и возвращающимся чувством тотального стыда. Да как же так-то? Не я это. Не я!
Николай вернулся ко мне с ворохом чужой одежды в руках, и на миг я испытала импульс ломануться от него. Сломя голову прочь, куда угодно, только бы от этого мужчины, одним касанием способного уничтожать все то, что я знала о себе как о женщине, о верной, любящей жене. О человеке с четкими принципами и понятиями о порядочности, морали. Нормальности. Он дотрагивался, и я становилась безмозглой нуждающейся грешной плотью. Все исчезало. Жизнь моя обычная, Гошка, боль и унижение от тех отморозков, скорое неизбежное возвращение в реальность, где я должна буду теперь до скончания века жить с осознанием собственного предательства.
— Так, давай-ка посмотрим, во что обрядить тебя, чтобы не замерзла, — Николай бубнил, разворачивая вещи, не глядя на меня. Его дыхание еще не совсем выровнялось, и на скулах горели красные пятна. — Вот, давай сначала в пару слоев нательное на тебя наденем. Свитер сними.
Я послушалась. Все стало плохо. Мы застыли опять. Я — голышом сидящая на лежанке. Он — на корточках передо мной. Взгляд остекленевший шарит по моему телу. По синякам. По коленкам сбитым. По соскам, съежившимся и торчащим. А меня снова уносит. От боли и дурноты в тягучую трясину вожделения. В животе тянет, поясницу сводит от желания прогнуться, подставиться под этот его взгляд-прикосновение.
— Одевайся, Сашк, — мотнул головой Николай, разгоняя этот наш общий жаркий морок. — Вот ведь штырит…
Я стала натягивать чужие, пахнущие пылью вещи. Чихнула.
— Чистое все тут у Яра, просто лежит черт-те сколько, — нахмурился мужчина, взявшись натягивать на меня одну за другой три пары теплых носков. — Обуви никакой, правда, нет лишней, кроме резиновых сапог. Но в них ты утонешь. Так что на мне опять поедешь.
Я только кивала, послушно позволяя рядить себя, что ту капусту, соглашаясь со всем. Потому что я ему доверяла. Он знал, как и что надо делать. Он меня спасет, выведет. Я ему верю. А себе вот больше нет. Кто я теперь? Незнакомка для самой себя.
— Ты сказал про пять лет назад. Мы разве знакомы? — неожиданно вспомнила я, когда уже стояла в его теплой куртке в дверях, наблюдая, как Николай делает последние приготовления. Залил печку, сложил по карманам всякие мелочи, похоже, ключи и документы моих похитителей, патроны. Взял обрез, повесил мне на плечо. Сунул за пояс себе пистолет, тоже, видимо, добытый у них.
— Я тебя знаю, — неопределенно дернул плечами он и подтолкнул на выход, мешая внимательней всмотреться в лицо. — Мы свадьбу вашу с этим… Гошей охраняли, кукла.
Он на секунду скривился брезгливо.
— Так, ну двинули с богом, — он легко вскинул меня на плечи и зашагал по хрустящему снегу. Лежать поперек его плеч, будто тюк какой-то, было неудобно, да и ломота и озноб с болью подступили с новой силой, но я жаловаться не собиралась.
— Я тебя не помню, — прошептала виновато. Отчего — и сама не понимаю. Просто… как можно было его не заметить? Не запомнить? Вот такого… огромного. И это совсем не о физическом объеме, росте, мышцах.
— Ну и хер с ним. Зато теперь не забудешь. — Это однозначно. Никогда. — Держись давай, Сашк, резво надо нам.
Я только и могла, что схватиться за его плечо и держаться, когда он с шага перешел на бег. Мельком только скользнула взглядом, ища следы вчерашнего кошмара, но ничего не увидела. Даже остов сгоревшей машины снегом запорошило.
— Ориентир на берегу не запомнила? — спросил Николай минут через десять перемещения вдоль шумной реки.
— Обрыв. Там был обрыв. Я с него упала, когда бежала от этих… — Меня передернуло от воспоминания о всех унижениях и ужасе.
— Забудь! — отрывисто велел мой спаситель, и я опять послушалась. Велела себе чувствовать только тепло, исходящее от него, а не тот холод и страх, через который прошла.
— Ага, а вот и наши колеса, Сашк! — радостно сообщил мне еще минут через двадцать бега трусцой Николай.
Подошел к джипу, что так и стоял с распахнутыми дверями. Снял меня с плеч и пересадил на застывшее кожаное сиденье. Сел за руль.
— Вот, бля, — прошипел сквозь зубы. — Аккумулятор сдох.
— У них музыка орала тогда. Наверное, поэтому.
— Херня-война. Ща все решим.
И он решил. Понятия не имею как, но джип таки завелся после того, как он поколдовал с ним.
— Ну что, кукла, домой? — подмигнул мне Николай и кратко улыбнулся.
А я так и зависла с открытым ртом. Потому что, ей-богу, этот проблеск радости на его мрачном лице я буду помнить. Вечно.
ГЛАВА 10
Все. Моя ты, Сашка. Этот взгляд окончательную точку поставил. Хотя и тех обжиманий перед выходом хватило бы. Мои лапы к ней притягивает, что ту железную стружку к магниту. Обратно не отодрать — только краями в хлам изрежешься. А как притянутся, так она вся плавится, течет по мне, совсем дураком делая. Так что да. Этот твой взгляд завороженный, Сашка, считай, подпись кровью под договором с дьяволом, с чудовищем. Его не разорвать уже, кукла моя солнечная. Сожрет тебя монстр, заглотит целиком, девочка, в себе спрячет, никому ничего не оставив. Монстрам тоже нужно солнце, только мы жадные эгоистичные твари, хотим его исключительно для себя и носить предпочитаем в себе, остальные мимо.
— А вдруг нас остановят?! Что мы будем… — глянула на меня Сашка, встрепенувшись, когда я вырулил с гравийки на асфальт. До этого сидела нахохлившись всю трясучку. Херово ей, видно. Найду ту тварь, что на эти пилюли блядские ее подсадил — во все дыры дурь ему позаколачиваю.
— Разберусь. Поспи.
— Мне надо первым делом к отцу в больницу.
— В больницу —
