– Но это не значит, что мы тут баклуши бьем, – говорил капитан на одном из политзанятий. – Просто сегодня рыбаки стали хитрее. Они ставят лодки на фарватер, у самой границы, и закидывают сети на нашу сторону. Если подходит катер береговой охраны, они не идут на конфликт, а дают отрезать сеть или сами сбрасывают ее. Таким образом, за одну смену на корабле береговой охраны скапливается до трех километров китайских сетей – можно открывать лабаз и продавать обратно нарушителям! Учитывая, что смена длится двадцать дней, а сети бывают до трехсот метров длиной, получаем улов в одного нарушителя в день – вот и глядите сами. А осенью, в самый рыбный сезон, количество таких горе-рыбаков возрастает в разы. Но самое интересное происходит в начале зимы, когда на Уссури встает лед – так что вы как весенний призыв еще получите свою долю адреналина!
– А что такого происходит, когда лед встает? – наивно поинтересовался Денис у сержанта.
– Да здесь поблизости куча китайских психушек, – охотно пояснил тот. – В начале зимы у китайских психов начинает дружно рвать крышу, и они ломятся через границу в нашу сторону. Вместе с ними лезут и нелегальные гастарбайтеры, которые по тем или иным причинам не хотят себя утруждать выправкой документов для легального въезда в страну. Вот он, наш основной контингентик, – браконьеры да психи!
К начальству на заставе относились по-разному. Руденчика, скажем, боялись и уважали, но не любили: он слишком рьяно относился к своим обязанностям и требовал, чтобы каждое телодвижение служивого соответствовало уставу. Когда ему удавалось поймать «утекшего» в деревню или в Хабаровск солдата, не дождавшегося увольнительной, наказание бывало строгим и безжалостным. Тем не менее один Руденчик за этим и следил, а потому даже мимо его бдительных, но единственных очей, вполне можно было проскользнуть незамеченным. У Руденчика имелась единственная слабость – он любил собак. Лично ему принадлежала одна, которую солдаты окрестили Собакой Баскервилей. Невероятных размеров пес, ростом с приличного пони, с тяжеленными лапами, оставлявшими огромные следы, Один был помесью овчарки и волка и отличался свирепым нравом. Он спокойно бегал по заставе без поводка и намордника, наводя ужас на солдат – от одного тяжелого взгляда пса хотелось тут же сменить подгузник. Несмотря на это, Денис что-то не слышал о случаях покусов: как и его хозяин, Один был отлично вымуштрован и ничего не делал без приказа. Помимо него, на заставе имелся еще один свободно передвигающийся по территории представитель животного мира по имени Сом Иваныч. Сом Иваныч был пожилым пегим конем, и о нем на заставе и в ближайшем к ней поселке Казаково ходили легенды. Рассказывали, что после смерти хозяина конь ушел в лес. Была зима, и он прибился к стаду лосей и так прожил с ними целый год. Потом, в поисках людей, Сом Иваныч вышел к заставе, где его и поймал Руденчик.
Подполковника Крыласова Денис так и не сумел раскусить. Он представлялся ему головорезом, обожавшим своих контрактников и презиравшим срочников. Язвительный, громогласный и любящий словесно поиграть мускулами, Крыласов не пользовался популярностью у призывников: они считали его показушником. Кроме того, подполковник весьма болезненно относился к собственной персоне, а потому искал подвох в самых невинных высказываниях подчиненных и начальства.
Туман над рекой поднимался, и солнце начинало припекать. Где-то вдалеке зашевелились кусты, шелестя листвой, и Типчик заволновался, навострив уши-локаторы.
– Пошли поглядим? – предложил Денис, поднимаясь с корточек.
– П-пошли, – пробормотал Синица. По его тону и мученическому выражению лица Денис понял, что парень предпочел бы не двигаться с места. Не оглядываясь на спутника, он медленно двинулся в сторону леса.
* * *
Я сидела на широком деревянном крыльце медсанчасти, запрокинув голову и зажмурив глаза, наслаждаясь покоем этих ранних часов и приятным теплом, еще не перешедшим в невыносимую жару. «И как люди здесь умудряются не потерять квалификацию? – думала я. – Тут же совершенно ничего не происходит!» Начальник медсанчасти майор Губанов подтвердил это впечатление.
– Здесь редко что серьезное случается, Агния Кирилловна, – сказал он в первый же день. – Разве что несварение, но это в основном у мальчиков из хороших семей, а большинство лопают местную еду так, что за ушами трещит, да еще и добавки просят. Иногда кто-то схватит воспаление легких или бронхит, но сейчас лето, поэтому – сами понимаете, не сезон. Правда, давеча один прискакал с неприятным высыпанием на… в общем, притащил он его, судя по всему, из поселка.
Да уж, и зачем здесь, спрашивается, анестезиолог? Впрочем, в медсанчасти оказался недокомплект из-за того, что один из врачей и медсестра покинули заставу за два месяца до моего приезда – иначе мне бы ни за что сюда не попасть, а так с руками, можно сказать, оторвали! Сестричка поехала рожать на «большую землю», а врач ложился в больницу на обследование по поводу предстательной железы. Так что мое желание отправиться в Казаково было буквально встречено бурными аплодисментами. Когда Андрей разрешил мне воспользоваться его связями, он не предполагал, что я сама вознамерюсь ехать – речь, по правде сказать, шла о Денисе и Никите. Однако Андрей не знал о моих обстоятельствах, и что мне просто необходимо уехать из Питера, чтобы все обдумать. Кроме того, я боялась отпускать Дениса одного – даже в сопровождении Никиты: почему-то мне казалось, что я сама смогу лучше позаботиться о нем, ведь именно об этом просила меня его покойная мать. Заведующая отделением отпустила меня с неохотой: работы в больнице всегда много, а анестезиологов не хватает. Вот так и получилось, что именно Елена Георгиевна Охлопкова стала вторым, после Лариски, человеком, посвященным в мою «страшную тайну». Пришлось рассказать ей о своей беременности и о том, что в случае положительного разрешения проблемы я все равно вынуждена буду уйти в декретный отпуск. Но я никак не рассчитывала, что начальница закатит мне в кабинете настоящую истерику. Она орала так, как никогда не позволяла себе даже моя мать: странно и удивительно было видеть столько энергии и ярости в обычно хладнокровной, как удав, женщине. Огорошенная таким взрывом эмоций, я не сразу поняла его причину, но потом до меня дошло: Охлопкова требовала, чтобы я обязательно оставила ребенка.
– Вы не представляете, Агния Кирилловна, как я сейчас сожалею о том, что в свое время избавилась от ребенка! Теперь, по крайней мере, я не осталась бы одна… У вас, конечно, ситуация другая: вы замужем, есть сын, и все же ребенок – это такой подарок, такая радость – как же вы можете даже думать о том, чтобы его убить?!
Странно слышать такие слова от врача: она называла тривиальный аборт убийством! Судьба Охлопковой и в самом деле не из простых. Она всю жизнь любила одного человека, на двадцать пять лет старше ее, своего научного руководителя. Он отвечал ей взаимностью, но был обременен семьей. Вот так и получилось, что соединиться в гармоничном союзе эти двое сумели лишь на склоне лет, когда жена избранника Охлопковой умерла, а дети выросли. Учитывая его возраст, семейное счастье оказалось недолгим: они прожили вместе лет пять, не больше, а потом и он отправился в мир иной. У Елены Георгиевны осталась лишь одна отдушина в жизни – ее работа, и эту работу она исполняла исключительно добросовестно. Но то, что она однажды избавилась от ребенка, стало для меня откровением: начальница ни с кем не делилась подробностями своей личной жизни. И вот теперь она ругала меня, как мать ругает дочь, а я чувствовала себя не взрослой сорокалетней женщиной, а двадцатилетней девчонкой, которая может испортить себе жизнь абортом!
– Конечно, я отпущу вас в отпуск, – сказала она напоследок. – Но сделаю это при одном условии: вы как следует обдумаете то, что я сказала. И надеюсь, примете правильное решение.
Вот так я и оказалась в поселке Казаково, что под Хабаровском, в сотнях километров от дома. Олегу я соврала. Он сам говорил о том, что мне следует развеяться, отправившись в путешествие, и я сказала ему, что решилась. Но ни в Турцию, ни в Испанию я, разумеется, не поехала, а выдумала подругу, роль которой сыграла Вика, личный секретарь Лицкявичуса. Она прислала мне по «мылу» письмо с приглашением в гости, и я со спокойной душой продемонстрировала его мужу. «Ну что ж, – сказал он, – Хабаровск так Хабаровск». Окончательное решение мне помогла принять вице-губернатор Кропоткина. Узнав о том, что несколько юных жителей нашего города погибли при странных обстоятельствах, она немедленно дала добро на расследование и обещала всяческую помощь. «Вице-губернатор терпеть не может военных, – говорил Андрей. – Это – одна из причин, почему она не любит и меня. Не знаю, откуда родом ее ненависть, но в Кропоткиной ты наверняка найдешь союзницу, если упомянешь о том, что военная прокуратура пытается замолчать, что происходит на этой заставе под Хабаровском!» Он как в воду глядел. Впрочем, как всегда.
