— Слушаюсь, герр адмирал, — отчеканил Тюммель и повесил трубку.
Когда он вышел в коридор, Абендшен ему сказал:
— Как видите, ваше начальство оказалось более сговорчивым. Несколько дней вам придется провести в нашей комнате ожидания. Сегодня беседы у нас с вами не получилось. Подумайте, как сделать так, чтобы завтра она была более продуктивной.
— Может быть, мы с вами уладим все вопросы прямо сейчас? — предложил Тюммель.
— Извините, — покачал головой Абендшен, — сейчас у меня есть другие неотложные дела.
Прага, 17 октября 1941 года
Франк уже собирался покинуть кабинет Гейдриха, когда тот его остановил.
— Послушайте, Карл, что там у вас с этим майором из абвера?
— С ним ведется работа, герр обергруппенфюрер.
— Меня интересует не процесс, а результат, — нахмурился Гейдрих, — Канарис уже два раза мне звонил и интересовался. Расскажите мне подробнее.
— Вот уже полгода мы получаем косвенные данные, что здесь, в Праге, работает английский агент, — ответил Франк, — Агент высокого уровня, который если не сам вхож в высшие коридоры власти Рейха, то, по крайней мере, имеет там хорошие связи. Я подключил к этому делу одного из самых талантливых наших следователей, гауптштурмфюрера Абендшена. И вот недавно мы вышли на этого майора Тюммеля. Абендшен просто убежден, что этот Тюммель и является тем агентом. Сложность заключается в том, что по его словам, да и по заверениям Канариса, этот майор занимается дезинформацией и связан с подпольем, исполняя свои прямые обязанности.
— Надо сравнить ту информацию, которую он туда передал с той, которую должен был передать. Я могу запросить Канариса предоставить нам эти сведения, — предложил Гейдрих.
— У нас нет точных данных о той информации, которую он передал, — покачал головой Франк. — У нас есть радиоперехваты, но мы их пока не сумели расшифровать. По нашим подозрениям, мы оставляли его несколько раз без связи, но при этом ни разу не сумели захватить радиста или шифровальные блокноты. Нам пока не от чего оттолкнуться. Абендшен в данный момент работает с ним по другой линии. И мы ждем, что вот-вот должен появиться новый английский радист. На это мы нацелили всю нашу службу перехвата.
— Шире используйте пеленгаторы, — заметил Гейдрих. — Эти машины очень эффективны в поиске радистов.
— Мы используем, герр обергруппенфюрер, но их у нас очень мало. Нам трудно перекрыть весь район возможного появления радиста. У нас всего лишь четыре таких машины.
— Я распоряжусь, чтобы сюда перебросили еще четыре из Берлина, — пообещал Гейдрих, — Там в них сейчас нет такой большой необходимости: мы провели несколько успешных операций, и теперь в Берлине радисты редкость.
— Мы будем вам очень благодарны, герр обергруппенфюрер.
— Так что мне передать Канарису?
— Что мы еще недельку-другую подержим этого майора у себя.
— Постарайтесь получить положительный результат, — предупредил Гейдрих. — Канарис зол, как удав — если мы продержим этого майора зря, он не преминет раструбить о нашей промашке на всех углах.
Прага, 25 октября 1941 года
Франтишек Павелка сошел с поезда в Праге, в руках у него был небольшой чемоданчик с рацией. С тех пор, как он добрался до Праги в первый раз, прошло уже более двух недель. На конспиративной квартире, адрес которой он получил в Лондоне, его встретили необычайно осторожно. Подпольщики очень боялись провокаций. Проверка тянулась более недели: его расспрашивали разные люди. Вопросы были самые неожиданные: спрашивали о знакомых местах в Чехии, интересовались теми, кто служит в Освободительной армии. В конце концов, ему поверили, и он получил задание привезти рацию и подготовиться к работе.
Сейчас он направлялся на одну из уже известных конспиративных квартир, а завтра его вместе с рацией должны будут переправить на новую квартиру где-то в пригороде. Там он должен будет начать работу. Он уже считал первую часть задания выполненной.
Франтишек смешался с толпой, сошедшей с поезда, и шел по перрону в направлении вокзала. У самого выхода с перрона он заметил эсэсовский патруль. Они стояли по двое с каждой стороны перрона и внимательно, как это делают встречающие, боящиеся пропустить того, кого встречают, следили за толпой. Время от времени они останавливали кого-нибудь из приехавших, быстро проверяли документы и отпускали. У Франтишека уже два раза за эту поездку проверяли документы, и оба раза все обходилось благополучно. Правда, теперь вместе с паспортом требовали введенную недавно по настоянию Гейдриха трудовую книжку, но Павелка объяснял ее отсутствие тем, что едет устраиваться на работу. Оба раза такое объяснение вполне устраивало проверяющих.
Вот и на этот раз один из эсэсовцев поманил его пальцем. Франтишек без всякого страха подошел к патрулю.
— Что угодно пану офицеру? — вежливо поинтересовался он.
— Документы, — коротко бросил тот.
И хотя эсэсовец бросил всего одну фразу, Павелка сразу понял, что тот вполне сносно говорит по-чешски, очевидно это был кто-то из судетских немцев.
— Вот, пожалуйста, — протянул ему свой паспорт Павелка.
Немец бегло просмотрел паспорт.
— Трудовая книжка, — протянул он руку.
— Я приехал в Прагу к родственникам, — начал пояснять Павелка. — Хочу здесь устроиться на работу. Здесь больше возможностей.
Немец задумался. Теперь на Павелку внимательно смотрел и второй эсэсовец. Заметив замешательство, через толпу к ним стал пробиваться эсэсовский офицер, которого Франтишек сначала и не заметил. Очевидно, это был старший патруля. Когда офицер подошел к ним, первый эсэсовец передал ему паспорт Павелки и начал что-то быстро объяснять своему командиру. Говорил он гортанно, резко и быстро, по-северному, и Франтишек улавливал только отдельные слова, но все же и из этого понял, что солдат пересказывает его объяснения. Офицер коротко кивнул головой и что-то отрывисто приказал.
— Откройте чемодан, — попросил патрульный.
— Зачем? — опешил Павелка.
— Откройте чемодан, — снова строго приказал солдат.
Теперь в живот Павелки смотрел ствол автомата. На курсах парашютистов им рассказывали, как надо действовать в таких случаях, были даже и упражнения. Тогда все происходило с шутками и всегда удачно. Павелка в развороте ударил левым локтем по стволу автомата, а при завершении поворота рассчитывал ударить правым под ребра эсэсовцу. Но тот оказался сообразительным и ловким: от удара он увернулся. Тут же вмешался второй солдат: он сильно, действуя как копьем, ткнул стволом автомата Франтишека в бок. От острой боли тот замер и через секунду почувствовал, как в месте удара одежда становится мокрой. В этот момент ему уже заламывали руки за спину. Злополучный чемодан валялся у его ног.
Павелку поволокли в сторону вокзала. Там его затащили в помещение гестапо и бросили на длинную дощатую скамью. Офицер направился к телефону, а тот эсэсовец, который требовал открыть чемодан, встал в трех шагах от скамьи, держа автомат наизготовку.
Франтишек откинулся к стене и решил посмотреть на свою рану. Удар был настолько сильным, что ствол автомата не только прорвал куртку, но и распорол кожу на боку, сразу под реберной клеткой. Павлека провел рукой по ране и посмотрел на ладонь — она была вся в крови. Тогда, делая вид, что вытирает ладонь о брюки, он осторожно из часового кармана брюк достал ампулу с ядом. Потом поднес руку к лицу, словно хотел посмотреть, хорошо ли ее вытер, и в тот момент, когда рука была у него перед глазами, он быстрым движением отправил ампулу в рот.
Попыток гестаповцев спасти его он уже не чувствовал.
Прага, 28 октября 1941 года
Абендшен стоял в кабинете Франка по стойке смирно, хотя это ему и не совсем удавалось: его манеры, как он ни старался, всегда оставались немного гражданскими.
— Гейдрих при каждой встрече спрашивает меня о результатах работы с Тюммелем, — раздраженно говорил Франк. — Нам нужен какой-то результат. Лучше положительный. Каковы ваши успехи?
— Пока, можно сказать, топчемся на месте, герр группенфюрер, — посетовал Абендшен, — Позавчера патруль задержал английского радиста. Теперь у нас есть шифровальный блокнот: с его помощью криптографы уже пробуют расшифровать предыдущие радиограммы. Есть надежда, что это им хотя бы частично удастся. Полагаю, что радист шел к Моравеку, то есть тот опять остался без связи.
— А что говорит сам радист? — полюбопытствовал Франк.
— К сожалению, радист успел принять яд, — хмуро признался Абендшен, — Его даже не успели предварительно допросить в вокзальном участке.
— Раззявы, — выругался группенфюрер. — Пора бы привыкать к тому, что мы все чаще будем сталкиваться с профессионалами, а не с евреями-учителями, играющими в шпионов.
