и звукам с халдейским Ваалом или Баалом.
В Белоруссии Велес является под именем Богана, и тамошние крестьяне говорят до сих пор еще о родившемся или умершем скоте: Боган родил теленка; Боган задушил овцу и т. д.; у поляков поклонение скотному богу раздробилось на несколько низших личностей, как то: Горданич – покровитель телят; Ратайнича – покровитель лошадей; Гардунитис – бог телят; Припаршис – хранитель поросят; Кремара и Крукис – боги свиней; Курвейчин или Ерайчин – бог ягнят; Валхина или Волчина – покровительница домашних зверей и Гуди – покровительница оленей и богиня лесов. Также у чехов существует поверие, что Пикулик кормит лошадей.
Вообще можно предположить, что в последнее время нашего язычества каждое животное имело, вероятно, своего особенного покровителя, который часто в то же время исполнял должность домового духа. Это доказывается и тем, что в России еще до сих пор разные животные имеют своих покровителей в святых нашей церкви. Так, святой Стефан наблюдает за лошадьми, святой Власий – за рогатым скотом; Никита – страж гусей; Сергий – покровитель кур; Анастасия – хранительница овец; наконец, святой Савватий и Зосима пекутся о пчелах. Посему, быть может, и ошибочно, Ткани в своем «Словаре славянской мифологии» упоминает о богах Созима и Зозима, покровительствующих пчеловодству у русских славян; у поляков же они носят, по словам его, имена Аусфея и Бибилиссы.
У юго-восточных славян, по словам Карамзина, обоготворяли пастухи Генилия (по-чешски Henidlo), но этот бог, как увидим далее, по значению своему принадлежит к богам солнца, и даже имя его вовсе не славянское.
Богами бесплодия, болезни и смерти животного царства являются Корчун или Крачун, Бадай или Бедай, Стршибек или Трибог и Маржана. У карпатских словаков до сих пор еще Крачун почитается особенным покровителем скота и домашних зверей и ежегодно празднуется накануне Рождества Христова. Но как корень его имени кор, так и совпадение его праздника с началом зимы ясно намекают на происхождение его от Хорста, вероятно, в значении бога болезни и бесплодия скота, который со временем, подобно своему первообразу в человеческой жизни, Хорсту, перешел в бога, покровительствующего размножению скота. Совершенно тождествен с Крачуном сербский и хорутанский Бадай, Бадняк или Бедай; имя его производят от слова бедный или бедовый, но по сходству звуков и значения с белорусским Баганом скорее должно считать корнем его имени русский глагол наш бодаться, бадать.
Как эпидемические болезни человечества чума, поветрие и проч. имели в славянском мифе свои особенные изображения, так и эпидемии скота олицетворялись в лице Стршибека, Тршибека или Трибога (Стрибог?), которого Средовский и Венелин означают латинским lues и немецким Seichgott. Многие считают его за трехголового кумира Трибога, напоминающего штеттинского Триглава; но вероятнее произвести имя его от древнего слова стри – воздух, от которого и славянский эол получил имя Стрибога, быть может, тождественного сначала с Стршибеком, богом ветров и поветрия, что совершенно соответствует значению lues или Seichgott.
Наконец, грозный момент смерти и процесс разложения олицетворялся как для человека, так и для всего животного царства в форме Морены, которая в последнем случае носила преимущественно имя Марцаны или Маржаны.
Глава VI
Боги растительного царства
Растительное царство разделяется по времени своего развития на две главные половины весеннего и осеннего плодородия, посевов и жатвы, олицетворенные в нашем мифе веснянками и оснянками. Первые слились у южных славян в личности богини весны, совершенно тождественной с весеннею Живой, носящей в этом значении по преимуществу имя Сиевы, т. е. Севы или Сейвины у хорутан. Оснянки же перешли, вероятно, в понятие бога или богини осени, хотя собственное имя этого божества вскоре совершенно заменилось именем Моры или Морены, однако же сохранился след его в названии народного праздника Рязанской губернии: Авсен или Овсен. По созвучию этому имени соответствует Освен, которого Гануш принимает за эхо, но вероятнее всего, что это одно и то же имя божества осеннего Асвена и Авесна (Освен – Овсен), о котором восклицает справедливо Макаров: «Уж не он ли наша Церера?» Когда же началось в нашем мифе преобладание религии солнца и вместе с нею появилось астрономическое времяисчисление, то боги весеннего и осеннего солнца овладели со временем значением Севы и Морены и, нисшедши с неба на землю, стали обоготворяться как боги земного плодородия. Таким образом Яр сделался богом весны и ярового хлеба; Световит же покровителем богатых и урожайных жатв. Но эти боги, собственно, сюда не принадлежат; ибо они, имея главным значением своим солнце, являются богами плодородия только в переносном смысле.
Понятия лета и зимы имели также, вероятно, своих представителей в славянской теогонии; но память о них почти совсем изгладилась, почему не без основания предположить можно, что эти понятия подчинялись более общим представлениям Живы и Моры. В первой эпохе нашего мифа мы встречаем, однако же, имена летниц и зимянок, Дамианович называет Хору богинею лета и супругою Похвиста; но как имя ее, так и аллегорическая связь с богом ветра дают нам право принимать ее за иллирийскую богиню осени; а как мы уже выше предположили филологическое тождество Моры, Воры и Хоры, посему нам не трудно принять, что Вора как богиня ада была тождественна у поляков с северной Морой и южной Хорой. По-видимому, принадлежат сюда упомянутые Карамзиным имена иллирийских богинь Даморы и Даворы, о которых хотя ничего не известно, но легко предположить, что они выражали время до осени (лето), что показывает приложенная к слову мора частица до. Сюда же, вероятно, должно отнести встречающуюся в Книтлингской Саге Пизамару и упомянутый Нестором киевский идол Семарглы (Замарглы или Зимарглы – Симарьглы), из которой Стрыйковский сделал весеннюю богиню Зимцерлу, из слов: зима и стерла. Гануш и Моне принимают Семарглу за богиню зимы, что и в самом деле вероятно по самому составу этого слова из за и мора или из зимней Моры, впрочем, это имя дошло до нас в весьма искаженном виде, так что собственного корня его почти определить невозможно.
Кроме этих временных богов плодородия, имеем мы еще множество имен коллективных духов производительной жизни земной растительности, как то: болгарские орисницы, русские рожницы, гречихи, полудницы, припольницы, полянки, леснянки, сербские довья-мужья и наши лешие, чешские бабы, герцеговинские стуачи и, наконец, русалки, мавки и сербские вилы, хотя последние и не собственно сюда принадлежат.
Неопределенность значения всех этих земных духов плодородия была причиною частого их смешения в народных поверьях славянина. Так русалки, вилы и мавки, хотя духи собственно водяные, являются нередко у нас аллегорическими изображениями растительной природы, они бегают по полям и рощам, качаются на деревьях и играют в тростниках, которые, как полуводяное растение, находятся под их
