— Да, Нат. — Точно так же серьезно, как Ив отозвался Ян.
— Марк. Ты идешь со мной. Будешь если что прикрывать. Не вмешиваться, а именно прикрывать меня. Если что, то ментальное воздействие сведи к минимуму. Вперед. — И Нат с Марком стали отдаляться от нас и приближаться к эшафоту.
А на эшафоте, скорее всего, наконец, были удовлетворены количеством народу на площади, и вперед выступил глашатай со списком в руках. Он громко стал зачитывать имена и преступления стоящих на эшафоте осужденных. Первый мужчина был за кражу приговорен к отсечению кисти руки. Второй за разбой к отсечению руки по локоть. Третий был картежник и шулер и его приговорили к работам на руднике и отсечению всех пальцев на руках. Четвертый обвинялся в растрате и так же был приговорен к руднику и отсечении кисти руки. Все происходило под гробовую тишину, стоящую на площади. Никто не хлопал и не кричал. Все смотрели с отстраненным видом. Как будто происходящее происходило на другой площади, в другом городе, не в этой империи. Только слышались крики осужденных, жуткий стук топора, громкий голос глашатого, зачитывающего приговор и возгласы жреца, останавливавшего кровь и отдающего приказ оттащить осужденного. Но вот очередь дошла до единственной женщины, стоящей на эшафоте. Она осталась на нем последняя. Ее оставили под конец этого кошмара. С каждым новым осужденным слезы все сильнее лились по моим щекам, а Ив все так же крепко прижимал меня к себе. Я опустила голову еще в самом начале, и все это время слушала звуки. Я знала, что смотреть сил просто не хватит. Но вот глашатый громко зачитал.
— Лана Майя Мерси, за лечение без соответствующего благословления высшего жреца, неподчинение законам светлой империи, сопротивление, оказанное стражам правопорядка и оскорбления, высказанные в присутствии свидетелей уважаемым лицам города, приговаривается к пяти годам каторжных работ, десяти ударов плети и десяти золотых штрафа. Но в связи с отсутствием у обвиняемой денег, штраф в десять золотых заменяются двадцатью ударами плети. Итого обвиняемой будут нанесены тридцать ударов плети. В связи с тем, что обвиняемая является женщиной детородного возраста, и принадлежит к высшему светлому сословию, ей предоставляется шанс быть выкупленной из каторжных работ за пятьдесят золотых.
При этих словах я застонала и дернулась в руках Ива. Плеть с первого удара рассекает кожу до крови. К тому же ее как правило вымачивали в специальном растворе, который увеличивал болевой эффект и кровопотерю. Тридцать ударов превратят спину Майки в лохмотья, и она умрет от болевого шока, прежде чем кто-то что-то успеет понять. Если прибавить к этому кровопотерю, то у нее практически нет шансов живой спуститься с эшафота. Я стала вырываться из рук Ива, но тут к моему величайшему изумлению услышала совершенно пьяный голос Ната.
— Лохматого шопонога мне в глотку. Да здоровая же девка, а вы ее тут угробить решили. Она ж еще послужить же может. Ик. — Он совершенно пьяно рыгнул, отпихнул стражника и подошел вплотную к эшафоту.
Стражник ринулся было его вернуть на место, но был остановлен жестом жреца, распоряжавшегося казнью.
— Любезный, вы имеете что-то предложить? И выкупить осужденную с каторжных работ?
— С каторжных? Да она не осилит наказание. Я заплачу за каторгу и штраф. А вот ее труп покупать я не намерен. Зачем мне труп, я же не мясник в самом-то деле. И не могильщик. — И он пьяно расхохотался своей шутке, но стояла гробовая тишина и никто его не поддержал.
Казалось, что на площади все затаили дыхание и внимательно прислушивались к каждому слову жреца и Ната.
— А позвольте узнать, любезнейший, вы для себя хотите ее приобрести? — Продолжал допытываться жрец.
— Для себя? Да слизкого мерзлюка мне в глотку, меня ж моя старуха жёнка прибьет, если я эту девку в дом притащу. Да к тому же она посмела оскорбить уважаемых людей этого города. Мне такой хлам не нужен. — И Нат снова пьяно покачнулся, старательно удерживаясь за эшафот.
— А тогда, дорогой мой, зачем же она вам? — Не переставал выяснять детали жрец, все время поглядывая на балкон городской ратуши.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я ее оркам или троллям продам. А ежели они не купят, так любой бордель на спорных землях мне за нее заплатит. И назад свое я получу еще и с прибытком. — Продолжал громко горланить Нат.
— В бордель? Оркам или троллям? Светлую лану? — Было видно, что даже для жреца это было слишком.
— Ну, так она большего и не заслуживает. Вы же сами огласили ее обвинения. Согласитесь, глубокоуважаемый высший жрец. Городу выгодно получить в казну пятьдесят золотых, а оскорбленным почтенным лицам штраф. Зачем вам труп девки, когда за нее можно получить шестьдесят монет золотом в казну? — Все это он произнес громко, чтобы его услышал каждый на площади.
Жрец и в помине не был высшим. Он и на среднего то не тянул. Но Нат сегодня уже произвел стражника в офицеры, и меня такое повышение низшего жреца не удивило. После последних слов Ната, жрец горделиво выпятил подбородок и снова посмотрел на балкон ратуши. Я проследила за его взглядом и только сейчас заметила там уважаемых лиц города. Они горделиво восседали там, увешенные драгоценностями, в дорогих мехах и бархате. Весь балкон светился от обилия украшений. Создавалось впечатление, что они пришли смотреть оперу, а не на страдания людей. И тут я увидела, как сидящий в центре тучный мужчина с тремя подбородками кивнул, а глаза его зло заблестели. Ему пришелся по душе спектакль Ната и мысль о том, что Майка окажется в борделе определенно согрела душу этого мерзавца. Увидев этот кивок жрец еще больше приосанился и что-то прошептал на ухо глашатому. Тот снова выступил вперед и громко объявил.
— Лана Майя Мерси за лечение без соответствующего благословления высшего жреца, неподчинение законам светлой империи, сопротивление оказанное стражам правопорядка и оскорбления, высказанные в присутствии свидетелей уважаемым лицам города приговаривается к десяти ударам плети и штрафу в шестьдесят золотых монет.
— Ну это дело. Сразу чувствуется деловая хватка почтеннейшего градоначальника. Такой всегда знает, как выгодно продать даже самую мерзкую из девок и получить заслуженную прибыль в казну. Буду в столице и спорных землях обязательно восхвалю эти качества вашего начальства. Уверяю, император ценит таких людей. — С этими словами, произнесенными снова очень громко, Нат отвязал кошель с пояса и небрежно принялся отсчитывать золото.
А палач между тем подошел к Майке и потянул ее к столбу, установленному на эшафоте. Он поднял ее руки и за кандалы прикрепил к вбитому крюку. Крюк был вбит достаточно высоко. В результате ножки Майки едва касались пальчиками досок эшафота. Она была не выше меня. В светлой Академии мы, бывало, всегда шутя мерились, кто сегодня подрос хоть на немного. Нат уже отсчитал деньги. Жрец проворно ссыпал их в мешочек и подвесил к поясу. Потом повернулся к столу в глубине эшафота, что-то там подписал и вручил Нату бумаги.
— Штраф уплачен полностью. Палач, можешь приступать к вынесению приговора. А потом она ваша, уважаемый.
Палач подошел к Майке и, дернув за ее мешковатую жреческую хламиду, обнажил ее спину. Она была страшно худой. Ее ребра можно было пересчитать под тонкой кожей. Она и десяти ударов не вынесет в таком состоянии. Я снова дернулась, но руки Ива крепко держали меня. Он вдруг повернул меня к себе лицом и прижал мою голову к своей груди.
— Ана, девочка моя. Не нужно тебе туда смотреть. Нат сделал все, что мог. Мы не можем ей больше ничем помочь сейчас. Ты вылечишь ее, как только мы уйдем отсюда. Потерпи. Скоро все закончится, и я уведу тебя.
— Я могу… — Попыталась я возразить.
— Ана, ты сейчас ничего не можешь. Слишком много народу. Любое заклинание заметят. Мы не можем рисковать. Поверь мне. Я бы рад еще что-то сделать. Но мы не можем. — Он прижимал мою голову к своей груди и ласково гладил меня по волосам.
И тут прозвучал первый свист плети и удар. За ним последовал громкий девичий крик. Он разнесся по всей площади и вся толпа громко охнула. Потом второй свист и снова удар. Майка снова закричала. Я тесней прижалась к Иву и зарыдала. Я кусала губы, чтобы ни дай свет не заплакать в голос и не привлечь к нам внимание. Палач не торопился. Он будто растягивал удовольствие для уважаемых лиц города, сидящих на балконе. На седьмом ударе Майка не закричала. Когда я также стояла на площади под плетью, потеряла сознание на восьмом. Палач все-таки сжалился и не дал жрецу привести ее в чувство. Он успел сделать еще два удара, когда тот подошел. Жрец оторвал голову девушки от столба и заглянул Майке в лицо. Потом махнул рукой палачу и просвистел последний удар, в полной тишине. Палач приподнял руки Майки за кандалы и снял ее с крюка.
