Молодые офицеры мексиканской армии роптали на генерала и резко критиковали его план. Но он, смеясь, отвечал, что нет причины, которая требовала бы перехода к более активным действиям, и что война есть не более, как игра в кошки-мышки, в которой верх берет более ловкий и терпеливый, и что, наконец, из пустого хвастливого тщеславия едва ли будет разумно подвергать опасности исход предприятия, который при самом малом терпении может и должен быть успешным.
Последующие события показали, что генерал оказался прав и что план, им принятый, был хорош.
Проведя некоторое время в состоянии вынужденного бездействия, неприятель пытался атаковать в нескольких местах позиции армии правительства и выманить последнюю из укрепленных районов, но генерал Рубио удовольствовался лишь тем, что нанес техасцам несколько крайне чувствительных ударов, но не сделал ни шага вперед.
Караван с серебром, который конвоировал капитан Мелендес, имел большое значение в глазах нуждавшегося в деньгах правительства. Требовалось во что бы то ни стало спасти и доставить в Мехико в целости и сохранности пересылаемые пиастры, так как за последнее время пересылки денег из Техаса сделались чрезвычайно редкими и в скором времени грозили прекратиться совсем.
Со стесненным сердцем увидал генерал Рубио, что ему приходится отступать от выработанного им плана. Он не сомневался, что инсургенты, уведомленные о приходе каравана, употребят все усилия, чтобы перехватить его и завладеть им. Они также чувствовали нужду в деньгах, и миллионы, предназначенные для республиканского правительства, могли принести им громадную пользу. Необходимо было предупредить и спасти караван. Генерал собрал значительные силы и, лично предводительствуя ими, подошел к выходу из ущелья, в котором, по сведениям, доставленным шпионами, инсургенты готовились устроить засаду. При этом он послал к капитану Мелендесу верного (как ему, по крайней мере, казалось) человека предупредить о своем приближении, а также и о том, чтобы он держался настороже.
В «Пограничных бродягах» мы уже рассказали, как развивались события и насколько посланец генерала Рубио оказался достойным оказанного ему доверия.
Мексиканский лагерь расположился на живописной равнине, как раз против ущелья, из которого генерал ждал появления каравана.
Был поздний вечер, прошло уже с час, как закатилось солнце. Дон Хосе-Мария, обеспокоенный запозданием капитана и предполагая возможность непредвиденного осложнения, разослал во все стороны разведчиков. С минуты на минуту ожидая известий, он быстро ходил взад и вперед по палатке, обуреваемый все возраставшим волнением. По временам он останавливался, хмурил брови и прислушивался к тем звукам, которые без всякой видимой причины рождаются в ночной тиши и затем вновь смолкают, как бы проносясь на крыльях джиннов — меньших божеств мексиканской мифологии, которых и доныне еще слышит в горах суеверный мексиканский народ.
Несмотря на свою долгую военную карьеру, генерал Рубио был еще далеко не старым человеком, ему было сорок два года, но треволнения военной жизни оставили глубокие следы на его лице и он казался гораздо старше своих лет. Он был высокого роста, строен, его сухое мускулистое сложение и широкая грудь выдавали огромную силу. Коротко подстриженные волосы начинали седеть, но черные умные глаза блистали огнем юности, энергии и отваги.
Вопреки обычаю высших мексиканских офицеров нацеплять на себя при каждом удобном случае всевозможное шитье, золотые позументы и прочую мишуру, его костюм отличался суровой простотой, от которой еще более выигрывала его воинственная осанка.
На столе посредине палатки лежала развернутая карта; генерал часто останавливался и наклонялся над ней. Тут же была небрежно брошена сабля и пара пистолетов.
Раздался конский топот, сначала отдаленный, но затем быстро приблизившийся. Часовой у входа в палатку крикнул: «Кто идет?» Всадник остановился, спрыгнул на землю и через минуту перед генералом предстал человек. Это был дон Хуан Мелендес.
— Наконец-то, это вы! — воскликнул генерал, и черты его прояснились.
Но, увидев, что лицо капитана носило следы глубокой печали, он вдруг остановился на полпути к нему, и его с новой силой охватило не успевшее затихнуть волнение.
— О-о! — заговорил он. — Что такое, капитан? Не случилось ли какого несчастья с караваном.
Молодой офицер опустил голову и не отвечал ни слова.
— Что это значит, господин капитан? — продолжал уже гневно генерал. — Может быть, вы онемели?
Капитан сделал усилие над собой и отвечал:
— Нет, генерал, я не онемел.
— Ну, а караван?.. Где караван? — волновался генерал.
— Перехвачен! — глухо отвечал дон Хуан.
— Voto a Dios! — воскликнул генерал, бросая на дона Хуана уничтожающий взгляд, и в невыносимом горе и раздражении топнул ногой. — Караван взят неприятелем, а вы живы и пришли, чтобы передать мне известие об этом?
— Я не мог заставить врага убить себя.
— Вы, кажется… извините меня… — с иронией ответил на это генерал, — не могли даже заставить врага нанести себе царапины.
— Это правда.
Генерал прошелся несколько раз по палатке, гнев и волнение душили его.
— Ну а ваши солдаты, senor caballero, — заговорил он через минуту, остановившись и в упор смотря на офицера, — ваши солдаты… — без сомнения, они разбежались, как трусы, при первом выстреле?
— Мои солдаты все до единого пали в бою, генерал.
— Как! Что вы говорите?
— Я говорю, генерал, что мои солдаты, до последнего, пали в бою, защищая доверенные им государственные деньги.
— Гм! Гм! — переспросил генерал. — Они пали… все?
— Да, генерал, все они пали в кровопролитной схватке. Я один остался в живых, а те пятьдесят храбрых, преданных долгу людей — мертвы.
Последовало короткое молчание. Генерал слишком хорошо знал капитана, чтобы усомниться в его храбрости и верности присяге. Он понял, что тут кроется какая-то тайна.
— Но я ведь послал вам проводника, — сказал он наконец.
— Да, генерал, но этот-то проводник и завел нас в западню, приготовленную инсургентами.
— Con mil diablos! 10 Если этот несчастный…
— Он мертв, — прервал капитан, — я убил его.
— Отлично, но одно обстоятельство остается для меня во всем этом непонятным.
— Генерал, — с воодушевлением воскликнул молодой человек, — хотя караван с серебром и потерян, но битва эта покрыла славой мексиканское имя, честь наша спасена, мы уступили подавляющему превосходству сил.
— Посмотрим, капитан, вы — один из тех людей, которые стоят выше всяких подозрений, людей, которые никогда не решатся запятнать свою честь подлой изменой. Тем не менее, я должен испытать перед лицом всех ваших товарищей вашу верность присяге, и вы должны представить доказательства, что вы, со своей стороны, сделали все возможное, что повелевал вам долг. Расскажите откровенно, без уловок, что произошло, я вам поверю. Расскажите все, не опуская мельчайших подробностей, и я увижу тогда, чего достойны вы — сочувствия в постигшем вас горе или наказания.
