«Ермоловы» были предусмотрительно припасены впрок и периодически извлекались, по мере необходимости, из подвала Чечено-Ингушского обкома партии. Через день после каждого взрыва новая голова опять робко выглядывала из-за стены… видно, в надежде устрашить, наконец, непокорных.
Я не верила рассказам до тех пор, пока не увидела это уникальное сооружение своими глазами, зайдя за стену. Россия в миниатюре? Ревностно поглядывая на бюст генерала, дежурный тут же поднял телефонную трубку, а второй милиционер встревоженно заспешил ко мне…
«…Селение Урус-Мартан приказано истребить, вепиколепные сады вырублены. На обратном пути сожжено селение Рошничу.
…Второго числа мая войска перешли через реку Аргун у селения Беглекой (ныне Белгатой). Село сожжено, сады вырублены.
… Таким образом кончилась экспедиция против чеченцев. Люди, живущие по реке Мичиг, остались непокоренными, но они, кроме воровства и разбоев, ничего более сделать не в состоянии. Потух мятеж во всех прочих местах»
(Записки Ермолова).
Но мятеж продолжался.
«В Чечне только то место наше (русское), где стоит отряд, а сдвинулся он — и это место тотчас же занимают чеченцы. Наш отряд, как корабль, прорезывал волны везде, но никогда не оставлял после себя ни следа, ни воспоминания»
(Л. Н. Толстой).
Российский корабль, идущий по морю крови, оставлял после себя страшный след: вырубленные сады и леса, истребленный скот, потравленные посевы, со-жженную и засеянную мертвыми телами «туземцев» землю и незаживающие раны в душах оставшихся в живых на века.
Именем генерала Ермолова — Ярмол — чеченцы презрительно стали называть собак.
В целом горцы воевали, соблюдая определенные нормы морали, например, не глумились над трупами, обращались достаточно гуманно с военнопленными, почему и не боялись русские солдаты сдаваться в плен, не истребляли мирное население.
Бестужев-Марлинский, сам много лет воевавший на Кавказе и погибший в схватке с горцами, писал о них: «Вторгались в дома, уносили все, что поценнее или что второпях попадало под руку, но не жгли домов, не топтали умышленно нив, не ломали виноградников».
«Зачем трогать дар божий и труд человека», — говорили — и это правило горского разбойника, не ужасающегося никаким злодейством, есть доблесть, которой могли бы гордиться народы самые образованные, если ее имели».
Глава 7
Заканчивался очередной отпуск — экскурс в историю чеченского народа и начиналась обычная гарнизонная жизнь. Морозным декабрьским вечером 1970 года в районном роддоме города Усолье-Сибирское появился наш первенец, которого назвали Овлуром, именем одного из предков. Джохар приехал навестить меня, но его не пустили. Я услышала только, как внизу, на первом этаже, сестра кричит ему вслед: «Подождите, у вас родился мальчик!» Он так давно желал это услышать! Взволнованный, не видя ничего вокруг, Джохар пошел не в ту сторону, а когда опомнился, понял, что заблудился. С трудом нашел вокзал, но поезд уже ушел. Зал ожидания и кассы были закрыты, а поездов, судя по расписанию, до трех часов не предвиделось.
Джохар быстро шагал по перрону, растирая уши и щеки, но сибирский мороз все крепчал. Постепенно он Перестал чувствовать руки и ноги и, поняв, что замерзает, решил постучаться в ближайший к станции дом. Подошел к занесенной снегом двери, постучал — никто не откликался. Постучал в замерзшее окно — ни звука.
Тогда он толкнул дверь, подавшуюся с легким скрипом.
Вошел в прихожую и… едва успел отклонить голову от занесенного топора! Его появление «подтвердило» многолетние подозрения старого хозяина относительно неверности жены. Красивый молодой офицер с франтовскими усиками, кавказец, типичный опереточный герой-любовник — именно таким, вероятно, и рисовался старому ревнивцу разоритель семейных очагов и покоритель женских сердец. И вот он сам, из плоти и крови, стучит в его дверь!..
До утра Джохар мирил хозяина с женой, а уж потом, выяснив едва не ставшее роковым недоразумение, хозяева поздравили его с новорожденным и накрыли на стол.
Джохар, как, впрочем, и все чеченцы, с большой нежностью относился к нашим детям, но бывал с ними предельно сдержан и строг, когда к нам приходили гости. Он объяснил мне, что обычай скрывать свои чувства к близким сложился в результате постоянных войн, на которые был обречен его народ на протяжении всей истории. Мужчина-чеченец должен быть готов в любой момент оставить семью, все самое дорогое и идти сражаться за Родину. «Я не принадлежу себе», — с грустью говорил иногда он.
Перед рождением сына мы получили однокомнатную квартиру в трехэтажном доме. Расставили новую полированную мебель, присланную моими родителями: трехстворчатый платяной шкаф, раскладной диван, стол со стульями, голубой кухонный гарнитур и холодильник. Паласом нам служил отрез толстого серого материала, выданного Дуки на шинель. Голые стены в комнате я украсила фресками в духе мифических подвигов Геракла. На центральном панно гуашью был изображен облаченный в звериную шкуру Джохар, душивший огромного пятнистого удава. Всем своим видом — открытая пасть, высунутый язык и вытаращенные глаза — несчастное пресмыкающееся демонстрировало, что находится при последнем издыхании. На боковых панно — дикие козочки, пантеры, высокие кувшины и другая восточная атрибутика.
Два раза в неделю, как правило, вечером Джохар уходил на полеты. В такие морозные ночи, когда пальцы пристывали к железной дверной ручке и военный аэродром продувался всеми ветрами, заиндевевшие самолеты казались мне огромными холодильниками. Я молилась Богу, чтобы с ним не случилось ничего плохого, и не могла сомкнуть глаз до тех пор, пока он не возвращался. Едва заслышав на лестнице шаги, я бежала к двери и, обняв его, задавала один и тот же вопрос: «Ну как?» Он отвечал, смеясь, всегда одной и той же шуткой: «Как птичка, как птичка!»
Командиром полка был полковник Питкин. Распекая подчиненных, он никогда не повышал голоса, а его изречения немедленно становились афоризмами. В полку его очень любили, и нередко Дуки, подражая тонкому голосу старого командира, выдавал его очередную шутку на построении. «Ну что ж ты, сам с рюмку, а пьешь с ведро?» — укорял Питкин перед всем строем маленького тщедушного прапорщика, «перебравшего» накануне Джохара он любил и направил его как лучшего летчика в Военно-воздушную академию имени Гагарина в город Монино, под Москвой.
Дуки успешно сдал экзамены, и вскоре мы переехали туда всей семьей. Два больших четырехэтажных дома были семейными общежитиями для слушателей академии. Мы жили на втором этаже в одной из комнат, двери которой выходили в длинный коридор с общими кухней, умывальником и туалетом. Одиннадцать семей жили в нашем отсеке. Праздники отмечали всегда вместе одной дружной семьей. Три года пролетели незаметно. Там же родилась наша дочь Дана, и мы вернулись домой уже с двумя детьми.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
