— Высадите ее, — глядя в сторону, сказал он.
— Старый, ты что! Ее еще кому-нибудь сдадут!
— Она здесь живет. Высади ее. Нам уезжать нужно. И так нарисовались во весь фасад...
— Надо же что-то сделать! В милицию давай ее отвезем!
Тыбинь покачал головой и сплюнул на снег. Морзик и сам понял, что сморозил глупость.
— Ничего нельзя сделать. Ты разве еще не бывал в ситуации, когда ничего нельзя сделать?
— Не бывал! — упрямо, с вызовом ответил Черемисов.
— Но ведь мы же защищаем разные там государственные секреты, а тут такое простое дело!.. — вытянув шею, влез Ролик.
— Цыц! — презрительно цыкнул в его сторону Тыбинь. — Я сказал — высадите ее. Завтра Клякса обоим по выговорешнику влепит!
Его напарники упрямо молчали. Морзик принялся издевательски насвистывать, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, поглядывая по сторонам как ни в чем не бывало. Ролик ногтем смущенно скреб примерзший лед на крыше “Жигулей”.
— Дурачье. И что вы предлагаете делать?
— Для начала отвезем ее куда-нибудь, а завтра решим...
— Ладно, поехали к тебе. Только поверьте моему ментовскому опыту, ничего из этого не выйдет! Это только в книжках хорошо спасать проституток!
— Эй-эй, Миша, постой! Ко мне сегодня нельзя... В другой день, завтра, только не сегодня!
— Ну, тогда к нему! — Тыбинь повернулся к Ролику.
— Я живу у родственников, вы что? — по-восточному воздел руки стажер. — Меня самого вот-вот прогонят!
Старый поглядел на них со злой усмешкой.
— Так чего вы мне мозги долбите?! Робин Гуды хреновы! Высаживайте девчонку к едреной матери сейчас же!
— А может...
— Ни хрена не может!
— Ну и черт с тобой!
Обозлившийся Черемисов обернулся к Ролику.
— Давай, выгребай деньги, какие есть. Снимем ей номер на ночь, а завтра покумекаем, что делать...
Они шуршали бумажками, бренчали мелочью, роняя монеты в снег. Тыбинь закурил, ждал. Прохаживался, чтобы успокоиться. Один раз открыл дверцу заглянул в темный салон. Девочка смирно сидела на заднем сиденье, держа сумочку обеими руками на коленках и глядя прямо перед собой.
Друзья-разведчики приуныли: их карманного запaca явно не хватало для благотворительного предприятия. Творить добро оказалось совсем непросто, куда сложнее, чем бороться со злом.
Морзик, шевеля толстыми губами, морща нос и считая в уме, подошел к Тыбиню.
— Слышь... одолжи хоть рублей триста...
Старый смотрел на него с сожалением, как на убогонького. Сложил железные пальцы в маленький плотный кукиш, показал. Отстегнул кобуру, сунул Морзику в руки.
— Сдашь оружие, снаряжение, материалы и машину. Напишешь за меня сводку наблюдения за сегодня. 3автра нам во вторую смену, поэтому приезжай с утра пораньше, забирай ее и вези куда хочешь! Только запомни: в конце концов ты привезешь ее сюда же, вот в этот двор.
— Миша! Дай я тебя поцелую!
— Пошел вон. И еще: никому ни слова, понял! И ты тоже, пацан, слышь?! Смеяться ведь будут...
Он сокрушенно поправил шапку, не веря, что согласился.
— Все, поехали. Хватит на сегодня куролесить. С вами не соскучишься, блин... Сидел бы с Кирой — этот урод и не подошел бы...
VI
Подобно многим одиноким россиянам, оперуполномоченный Тыбинь вполне наплевательски относился к своему здоровью — и весьма трепетно к заведенному порядку и привычным предметам обихода. Хуже зубной боли раздражало его, доставляя физические страдания, разрушение его маленького мирка, состоящего из недоступных чужому пониманию мелочей. Никто из разведчиков не засиживался в его уютной малогабаритной служебной квартирке в неприметном общежитии на Комендантской площади. Кира бывала тут... но уже давно не заглядывала.
Поднимаясь по темной узкой лестнице на четвертый этаж, Михаил Иванович испытывал несвойственные его могучей и несколько угрюмой натуре суетливость и беспокойство. Поэтому он громко и недовольно сопел, звучно топая подошвами по бетонным шершавым ступеням. Девочка шла за ним покорно и почти неслышно. Оглядываясь на поворотах лестничного марша, Тыбинь мучительно пытался припомнить, убрал ли он с утра в шкаф свое застиранное нижнее белье богатырских размеров или оставил его валяться на журнальном столике у телевизора. Сама необходимость напрягать память по этому поводу возмущала его.
Открыв дверь, он, не зажигая свет, поспешно прошел через крошечную прихожую и принялся в потемках шарить в углу. На пол свалилась и, судя по звуку, разбилась любимая хрустальная пепельница.
— Черт!
Девочка, оставаясь в коридоре, провела рукой по стене прихожей, нашла выключатель и включила свет. Тыбинь с ворохом цветастых семейных трусов в руках растерянно зажмурился, поспешно сунул их на полку и дверцей шкафа больно прищемил палец.
— М-м!.. Проходи, не стой. Еще соседи увидят...
Она вошла, забавно топая маленькими сапожками, оживленно оглянулась.
— Ничего так... уютненько... как раз по тебе квартирка...
Голос у нее был какой-то необычный. Тыбинь подозрительно посмотрел на нежданную обузу, отвлекся на осколки старой пепельницы и окурки на ковре, вздохнул и пошел на кухню за совком.
— Разувайся... нечего в обуви топтаться. Папа с мамой не учили?
Квартирка и впрямь была слишком тесна для его могучего тела, но он приноровился, привык. Втянув живот, старательно огибая углы, он протиснулся назад в комнату, кое-как сгреб с ковра стекло и мусор. Когда он вернулся, избавившись от совка и веника, девочка, скинув сапожки, в пальто и шапке стояла у окна и смотрела в темноту, смешно потирая ступню о ступню, — на черных колготках виднелась дырочка на пятке. Там, за окном, долгой россыпью горели фонари, желтели кругами среди белого снега улиц. Михаил Иванович и сам подолгу смотрел на них вечерами...
— Что ты там увидала?
— Фонари... — восторженным шепотом сказала она. — Люблю фонари, особенно желтые. Когда я была маленькая и ждала маму с работы, то забиралась на кухне на стол и смотрела на фонари...
— Ну-ну... — проговорил Тыбинь как можно небрежнее. — Как тебя зовут?
— Рита...
— Раздевайся, Рита. Есть хочешь?
— А что у тебя?
— Ну... яйца, колбаса...
— А бананов нет?
— Извини, нет, — буркнул Старый, изумляясь нахалке.
— А водки нет?
— Перебьешься насухую! Вот белье, стели себе на диване. Хочешь есть — приходи на кухню, не хочешь — спать ложись. Все! Нет, еще: руками тут ничего не лапать, поняла! Я вас, шалав малолетних, знаю как облупленных! Утром все проверю — и карманы, и сумочку! Поняла?! Ну, блин, Морзик, подставил...
Насупившись, он затопал на кухню, по пути запер входную дверь, а ключ положил в карман. Она окликнула его.
— Эй! А тебя как зовут?
— Дядя Миша. Чего еще?!
— Телевизор включить можно?
— Включай... только тихо. Час ночи уже.
Обиженный, он переоделся в ванной, чертыхаясь от тесноты и неудобства, и ужинал в одиночестве. Присутствие девочки в комнате ощущалось через стену, озадачивало. Ишь, фонари она любит...
У Тыбиня никогда не было детей. Он чувствовал себя непривычно и странно. Что-то было не так. Сбросив домашнюю расслабленность, оперуполномоченный сдвинул брови и подпер маленькими ручками тяжелый подбородок. Он не боялся кражи: тайничок со всем необходимым был умело оборудован в филенчатой кухонной двери. И все же...
Стало слышно, как в комнате раздалась негромкая музыка — это заработал телевизор.
— Надо же, фифа! — хмыкнул Михаил Иванович, гоня прочь оперскую подозрительность, — Бананы ей подавай!
В близком черном окне он видел свое лицо — старое, тяжелое, властное. Сочетание детского нахальства и непривычного тонкого понимания казалось ему симпатичным, однако... “Наркоманка она, что ли?” — по инерции размышлял он, отдаваясь во власть старых милицейских стереотипов — “Что-то не так с этими бананами...”. Он побрел привычной тропой протокола, как обычно делал, запоминая ориентировки розыска. Имя, фамилия... Пол... Возраст... Возраст?!
Ему отчетливо увиделись ему ее изящные женские кисти с тонкими ухоженными ногтями, сцепленные поверх смешной детской сумки. Довольно усмехаясь, Старый выбрался из-за стола, шумно протопал в комнату и без церемоний включил свет. Гостья уже разделась, улеглась на диване. Она зажмурилась от света, уткнув лицо в одеяло. Поверх постели разметались длинные вьющиеся русые волосы, открывая тонкую гибкую шею с родинкой.
— Тебе сколько лет, подруга? — сурово спросил Старый. — Хватит дурку валять!
Он двумя пальцами потянул за простыню, закрывавшую лицо. Рита, придерживая край длинными ногтями, выглянула из-под одеяла.
— Молодец, дядя Миша! Догадался! Некоторые так и не догадываются!
— Отвечай на вопрос, — сурово сказал Тыбинь.
— Не рычи, не боюсь. А сколько ты мне дашь? Я ведь паспорта с собой не ношу!
— Лет пять я бы тебе вкатил, это точно! Вставай, одевайся.
