— Хорунжий, мать твою?!! — рявкнул уже буреющий ординарец.
— Всё, всё, уже бегу…
…Дядюшка Василий Дмитриевич ждал моего появления с недовольной физиономией, лёжа на походной оттоманке, попивая густейший турецкий кофе. Меня он приветствовал небрежным кивком и уже привычным ворчанием:
— Иловайский, у тебя, вообще, совесть есть или где? Да чтоб заслуженный генерал битый час дожидался, покуда какой-то хорунжий на его приказ внимание обратить изволит?! Ох, быть тебе поротому, ох вот прям щас возьму плеть ногайскую и своей рукой так всыплю по-отечески, что…
Я молча развернулся к нему спиной, начиная демонстративно расстёгивать штаны, типа бейте!
Дядя ахнул, выплюнул кофе обратно в кружку и заорал:
— А ну прекрати заголяться, ирод! Вот мне радость на старости лет задницей твоей бесстыжей любоваться! Натягивай портки и слушай, зачем звал!
— Как скажете, а зачем звали?
— Прохор доложился, что ты с ним в ночь на волков идёшь.
— Иду, — не стал спорить я, но про себя ещё раз отметил маниакальную заботу верного денщика. Доложил, стало быть, начальству…
— Отговаривать не буду, — сразу развеял мои опасения дядюшка. — Раз люди в страх впали, значит, наипервейшее дело военному человеку их от страха избавить. Пистолеты мои с собой возьмёшь, старые османские, убойная сила в них великая. Заряди серебром, береги до последнего и уж пали в упор, чтоб не мазать!
— Когда я мазал-то?
— А месяц назад кто казачков подбил в Вильгельма Телля играть?! — строго припомнил он. — Кто пьяному сотнику Черкасову яйца куриные на папаху ставил да на спор с десяти шагов пулею сбивал, не ты?
— Я. — Оставалось только удивляться, откуда это дядя всё знает. — Но при чём тут мазать-то, я ж ни разу не промахнулся!
— Так-то оно так, а только у сотника вся башка в желтке была, и доныне его в полку иначе как «яйцеголовым» и не величают! А у него два «Георгия» за храбрость, шрамы боевые, заслуженный казак… был, покуда с твоими шуточками не ознакомился…
— Я больше не буду.
— Эх, кто бы врал, Иловайский. — Дядюшка привстал, тяжело дотопал до походного сундучка, достал из него пару длинноствольных пистолетов и протянул мне: — На уж, поохоться, а с Прохора я семь шкур спущу, ежели не убережёт…
Порыскав по карманам, он протянул мне пять-шесть мелких серебряных монет, не наших, румынских или турецких.
— Поруби помельче да и заряди. Мне хвост волчий принесёшь.
— Неужели носить будете? Не под мундир вроде…
— Пошёл вон, балаболка! — опять начал срываться генерал, и я поскорее удалился.
Старый денщик ждал меня за дверями, отлично, охота так охота…
— Ну так что? Идём в лес, паря, пока дядька не напарил! Лучше к зверю в поле, чем под арест в неволю.
Я кивнул, да и кто бы спорил?
* * *
Ещё около часа ушло на хлопоты и сборы, а уже в сумерках вышли за околицу. Старый казак уверенно вёл меня путаными тропками куда-то к лесу, где на опушке и произошла трагедия. Мне доводилось слышать, что преступник часто возвращается на место преступления — мало ли, вдруг забыл чего? Но вот будет ли возвращаться лесной хищник туда, где недавно задрал человека…
Прохор шёл молча, сосредоточенно вглядываясь в густеющую темноту. Ружьё он снял с плеча и держал в руках стволом вверх. Сабли мы не брали, у него был дагестанский кинжал, у меня кроме пистолетов пластунский бебут, кривой и тяжёлый. На охоту длинных клинков не берут, бессмысленно, а с волком вообще врукопашную редко кому удаётся схватиться. Он же быстрый, как молния, и прикус особенный — не рвёт, а режет! Если собака тяпнет, так может и до кости прокусить, но волк полоснёт — разрез как от цыганского ножа…
— Вот оно здесь всё и было. — Старый казак вывел меня на какую-то поляну.
Место открытое, трава где примята, где вырвана с корнем, земля мягкая, но отпечатков звериных лап вроде и незаметно. А вот человеческих хватало…
— Я тут днём был. Пастушка девчонки утречком нашли, когда по ягоды в лес пошли. Слава богу, сами ничё не тронули, за мужиками побежали…
— Ну сейчас-то темно, видно мало, а днём какие следы были?
— Верно мыслишь, ваше благородие, волчьих следов не было! — хмуро кивнул Прохор. — Пастух босой ходил, девчоночки в лаптях, а кто бедолаге горло резал, тот словно по воздуху пришёл.
— Отчего ж тогда трава смятая?
— А оттого что катали паренька здесь и кидали, будто играючи. У него вся рубаха да портки зеленью с кровью перепачканы. Но что зря языком молоть, костёр развести надобно, да и ждать…
Понятно, проверенный метод охоты на живца. Один человек сидит у костра, словно бы спит, а сам палец с курка не убирает. Другой в это время на дереве сидит, во все глаза смотрит. Как тока опасность, он товарищу знак подаст, а потом одновременно в два ствола и вдарят!
— Давай-ка ты вон на то дерево лезь, ножки свесь, а дойдёт до беды — сигай вниз и сюды!
Я прикинул расстояние до указанной берёзы и отрицательно помотал головой:
— Слишком далеко. И зверя толком не разгляжу, и стрелять неудобно, могу зацепить…
— Так ближе-то и нет ничего.
— Давай просто сядем спина к спине. На двоих сразу волк напасть не решится, начнёт ходить кругами, выдаст себя, а стрелять в отблески пламени звериных глаз — дело нехитрое. С пяти шагов не промахнусь…
Старый казак пожал плечами, подумал и признал мою правоту. Я насобирал сухой травы и, стукнув кресалом, развёл огонь. Мелких веточек было маловато, Прохор закинул ружьё за спину, пошёл за сухостоем к той же берёзе, нагнулся и… пропал!
— А-а-а!!! — не своим голосом заорал я, выхватывая из-за пояса дядюшкины пистолеты. До берёзы добежал в секунду, не более, — у белёного ствола молча замерли две лысые низкорослые фигуры с поднятыми руками. Мой денщик в бессознательном состоянии валялся рядом…
— Иловайский, тока не убивай! — жалобно попросили упыри. — Мы его не со зла и не харчей ради, а по ситуации. Палкой сзади по чугунку огребли, через полчасика в себя придёт, одной шишкой и отделается. Чё ты сразу в обиженку?!
Я матом наорал на Моню и Шлёму, потом кинулся к Прохору, перевернул его на спину и ощупал голову. Крови не было, высокая папаха смягчила удар. Жить будет. А вот кое-кто из здесь присутствующих уже нет…
— Хозяйка за тобой послала, — быстро заговорил Моня, не сводя свинячьих глазок с подрагивающего в моей руке пистолета. — Дела страшные в Оборотном городе творятся. Вроде как ей помощь твоя нужна. Сказала, что должок за тобой…
— Я ей нужен? — Передо мной мигом встали просящие глаза Катеньки, бровки домиком, губки бантиком и две здоровущие слезы, рискованно покачивающиеся на её длинных ресницах…
— Пошли, что ли, хорунжий, — поторопил грубоватый Шлёма. — Нешто дел у нас других нет, как тя вокруг села вынюхивать? А старикан твой мощный на свежем воздухе полежит, небось не простудится. Счастье ему, что чумчар рядом нет, никто уши не обгрызёт… Ну, шевелись давай!
— Да на! — опомнился я, и упырь мигом словил кулаком в лоб. — Мы ж с ним на охоту пошли! Тут в округе волк страшный бродит, пастуха утром зарезал, люди по ягоды идти боятся. Как его здесь в бессознательном состоянии брошу?!
Мужички дружно почесали лысые репы.
— Слышь, хорунжий, ты это… того… не серчай, — повинился Моня. — Давай мы денщика твоего на берёзу повыше закинем, да и привяжем, чтоб не рухнул. Ежели какой волк и придёт, так они, поди, не обезьяны бразильские, по деревьям не лазают.
— А к Хозяйке всё ж таки сходи, ждёт ведь девка, — обиженно добавил Шлёма.
Я устало покачал головой, прикинул высоту берёзы и толщину ствола и вынужденно признал, что это единственно разумный выход. В шесть рук, матюкаясь и проклиная всё на свете, мы кое-как, ни разу не уронив, втащили невероятно тяжёлого Прохора едва ли не на верхушку высоченного дерева и надёжно закрепили там его же поясом. О том, что он скажет, когда придёт в себя, я старался не думать…
Оба кровососа, вытерев руки об рубахи, церемонно предложили мне пройти с ними недалече. Оказывается, в полуверсте от поляны была заброшенная могила какого-то волостного почтальона, застреленного бурыми крестьянами лет сорок назад, во время очередного бессмысленного бунта. Вот там и находился ближайший вход в Оборотный город. Я так понимаю, попасть в него можно практически через любое кладбище, но дороги туда разные, и не всякому они открываются. Кроме характерника, конечно…
Проблема в том, что мне так и не удалось пока осознать в себе качества именно характерника, то есть человека, с одного взгляда разбирающегося в людях, угадывающего любую нечисть и способного заранее предсказать тот или иной поворот судьбы.
Нет, в глаз мне бабка плюнула, и близко не знаю, как оно сработало, но сквозь личины я теперь видеть могу, уже неплохо. А вот умение разбираться в людях и предвидение будущего пока никак не проявлялись, что досадно. Хотя бы в том смысле, что мой же денщик верит в меня гораздо больше, чем я сам…
