нашёл плавки, которых у моего предшественника была целая коллекция, и пошёл за отцом.
Перед выходом из дома он снял рубашку, штаны и ботинки, и положил их на диван в холле. Неужели отец всегда ходит в плавках?
Мы пошли к побережью. Без верхней одежды я за считаные секунды покрылся мурашками. А как подошли к воде, то у меня уже зубы стучали от холода.
— Акулы не чувствуют холода. Они спокойно выживают в воде температурой всего в двенадцать градусов. Кстати, сегодня именно такая, — усмехнулся отец.
— Ну я же человек, — сказал я, стуча зубами.
— Поплыли, недочеловек.
И отец спокойно шагнул в ледяную воду. И тут же нырнул.
Выбора у меня не было, пришлось с разбега нырять в воду. А то медленно заходить вообще самоубийство.
Ну почему нас не могли изгнать в тёплые края?
Я резко взбодрился и поплыл за отцом. И только минут через пять понял, что ни разу не высунул голову из воды, чтобы вздохнуть.
У отца хвоста не появилось, и слава Акуле, он просто быстро плыл.
А я учился плавать заново. Ведь такому в моём мире не учили. Да я вообще за прошлую жизнь всего раза три в море искупался во время коротких перемирий с некромантами.
И я прекрасно видел в воде без всяких очков. И в нос ничего не затекало, а то это я больше всего ненавидел при нырянии.
А сейчас было хорошо. И совсем не холодно. Так вот, о чём говорил отец в комнате.
Я Акулин, и уже даже начинаю в это верить. Не вживаться в роль, как на специальных заданиях, а именно быть тем, кем должен.
Мы плыли долго. Но это время пролетело незаметно. И даже в мутной воде холодного моря я различал морских обитателей, что сторонились нас, точно акул.
Лишь одна стая косаток решилась составить компанию. И я даже умудрился схватить одну за верхний плавник и с её помощью обогнать отца.
В прошлой жизни уже давно плыл прочь от этих хищных дельфинов, а сейчас ни капли не боялся. Словно мы с ними находились на одной ступени пищевой цепи. Два суперхищника.
Веселье длилось недолго, и вскоре косатки поплыли в другую сторону. А мы с отцом стали опускаться на глубину. И так метров триста до самого дна.
Где я и увидел её.
Она была, как настоящая, о чём говорили её светящиеся в мутной воде глаза. Статуя красивой женщины, сделанная из мрамора.
И почему-то мне показалось, что я где-то её уже видел. Может, это память тела просыпается? Мозг-то у парня не менялся. Должно было что-то остаться на уровне… Подсознания.
Отец смотрел на меня и чего-то ждал. Под водой не поговоришь, тут можно разве что пузырьки из разных мест пускать.
Но поскольку схемы пузырькового метода обмена информацией у меня не имелось, пришлось действовать интуитивно.
Меня заворожили глаза статуи, и я приблизился к ней. Они были такие чёткие, словно живые.
Нет. Не может быть.
Они и были живые.
Я вытянул руку и коснулся щёки этой статуи. Холодная, каменная плоть.
Но я был готов поклясться, что это не творение рук человека.
Слишком чёткие глаза, на веках которых видна каждая ресничка. Каждый волос на голове будто уже застыл под водой, своеобразными прекрасными волнами.
На её лице даже были поры, как у настоящей кожи. И на руках мелкие застывшие волоски.
Я коснулся её руки. И почему-то накатила грусть. Да такая сильная, словно я потерял дорого мне человека.
Отец коснулся моего плеча и указал в сторону. К нам подплывали большие белые акулы. В длину метров шесть, не меньше.
Но я их не боялся. Почему-то у меня сложилось впечатление, что они охраняют этот артефакт. Который я должен был украсть по своей первой сделке. А по второй…
Мы с Акулой договорились, чтобы я оставил артефакт в покое. Но, ведь если не украду я, то придут другие. Те, кто смогли проделать столь сложную схему по похищению моей души, точно не сдадутся.
Я уже решил для себя, что сохраню этот артефакт любой ценой. Не знаю почему, но он казался мне дороже собственной жизни.
Акулы покружили вокруг, а потом уплыли восвояси. Но я знал, что они всегда где-то поблизости, как самые верные охотничьи псы.
Когда я, наконец, отплыл от статуи, к ней приблизился отец. Точнее тот, кого мне было проще звать отцом, чем как-то иначе.
Этому меня учили в разведке ещё в юношестве, когда мы занимались вычислением возможных шпионов. Если хочешь по-настоящему вжиться в роль, то называй людей или вещи теми именами, которыми привык тот, кем притворяешься. Тогда вероятность спалиться на глупой оговорке даже по пьяни сводится к нулю.
Отец коснулся руки статуи, и его тело обмякло. Но я не спешил помогать. Был уверен, что сейчас он слышит Акулу. Но почему ему для этого пришлось плыть сюда? Ко мне же она приходит, когда захочет.
Минут через пять отец пришёл в себя и жестом указал, что можно плыть обратно.
До берега мы добрались куда быстрее, чем до артефакта. Во-первых, я приноровился в плавании, а во-вторых, мы нашли попутное течение. Лёгкое, но полчаса это нам сбавило.
На берег у поместья вышли измотанные. Ещё бы, такая тренировка, когда плывёшь без перерыва три часа.
У меня аж колени дрожали, а вот отец выглядел бодрячком. Но я всё же нашёл в себе силы спросить:
— Кем она была мне?
— Вот теперь я уверен, что ты ничего не помнишь. Потому что это из твоей памяти не мог выбить ни один психоз. Но она признала тебя, значит, сомнений в твоей личности быть не может.
— Акула признала?
— Нет. Твоя мать.
— Что⁈ Как… Да как она там оказалась?
И тут я понял, что все наши прежние разговоры были проверкой. Не зря же вчера он упоминал, что мать на Аляске и пристально наблюдал за моей реакцией, которой не было.
— Это плата за жизнь нашего клана. Когда рождается маг-универсал и достигает седьмого уровня силы, то ему или ей предстоит отправиться на дно морское, чтобы каждый из нас мог закрывать прорывы.
Мы неспешно побрели к поместью.
— И давно она там? — аккуратно спросил я.
— Шестнадцать лет. И останется там до тех пор, пока силы её не закончатся. А случится это тогда, когда на смену придёт новый универсал.
— Мне жаль.
Не знаю, зачем я это сказал. Но правда было грустно от обстоятельств. Это как родовое проклятье, только ещё хуже.
— Отец, об этом знают только члены клана или кто-то ещё? — прямо спросил
