5
Несколько озадаченный суматохой, начавшейся в монастыре, Френсис в тот же день вернулся в пустыню, чтобы в неприкаянности и одиночестве продолжить великопостное бдение. Он-то думал, что все поразятся найденным реликвиям, а монахов почему-то взволновал только старый бродяга. Френсис рассказал-то о нем только потому, что старик случайно или по воле провидения помог найти подземелье и чудесные реликвии. Послушник считал, что встреча с паломником всего лишь незначительный эпизод в этой истории, а главное в ней - священная находка. Однако его товарищи гораздо больше заинтересовались стариком, и даже настоятель беседовал с ним не о ящике, а о страннике. Они все прямо засылали его вопросами о паломнике. А что он мог ответить? "Я не заметил". "Я не посмотрел". "Может, он и говорил, да я не помню". Некоторые из вопросов были чудные. И вот теперь Френсис спрашивал сам себя: "Мне что, нужно было смотреть во все глаза? Я вел себя как дурак, да? Зря не прислушивался к его словам? Неужто я, одурев от солнца, пропустил мимо ушей что-нибудь важное?"
Френсис мрачно размышлял обо всем этом, а вокруг его нового пристанища бродили волки и наполняли ночь своим воем. Размышлял и днем, когда ему надлежало бы молиться и духовно совершенствоваться. В этом Френсис исповедался приору Чероки, когда священник приехал к нему в свой очередной субботний объезд. "Не забивай себе голову романтическими бреднями других послушников, у тебя и своих бредней хоть отбавляй, - посоветовал священник, как следует отчитав исповедующегося за пренебрежение благочестивыми думами и молитвами. Твоих приятелей не заботит истина, им бы только какое-нибудь чудо посногсшибательней. Все это чушь! Могу сообщить тебе, что достопочтенный отец Аркос запретил послушникам разговоры на эту тему. - Немного помолчав, Чероки имел неосторожность добавить: - Ведь в старике не было ничего сверхъестественного, верно? - Причем в голосе его слабо, но отчетливо прозвучала нотка надежды.
Брат Френсис не знал, что ответить. Если и было что-то сверхъестественное, он не заметил. Однако, судя по количеству вопросов, поставивших его в тупик, он вообще не заметил очень многое. Теперь Френсис чувствовал, что виноват, почему он оказался таким ненаблюдательным? Помнится, обнаружив убежище, он испытал благодарность к паломнику. Но чудесное событие Френсис истолковал исключительно в собственных интересах - ему так хотелось получить какой-нибудь знак, что намерение провести всю жизнь в монастыре рождено не его волей, а милостью Божией, подсказавшей рассудку решение. Он был так поглощен самим собой, что не понял куда более важного смысла происшедшего.
"И как ты оцениваешь свое мерзкое тщеславие? "
"Мое мерзкое тщеславие делает меня похожим на кота из басни, который решил заняться орнитологией, господин аббат".
Действительно, разве страстное желание Френсиса принять монашеские обеты не напоминало историю о знаменитом коте? Тот решил посвятить себя орнитологии, дабы возвысить собственную орнитофагию - отныне он станет вкушать Passer domestiens, (воробей домашний), а не каких-то вульгарных "воробушков". Если природа создала кота птицеедом, то Френсиса его собственное естество неудержимо влекло к знаниям. В ту пору школы были только в монастырях, поэтому он и надел рясу послушника. Зачем же теперь воображать, будто посвятить свою жизнь Ордену ему повелели Природа и сам Господь?
И чем бы еще он мог заниматься? На родину, в Юту, Френсису пути не было. Еще ребенком его продали шаману, который воспитал бы из него своего слугу и ученика. Но мальчик сбежал, и теперь на родине его ждал бы суровый суд собственного племени. Он осмелился похитить собственность, принадлежавшую шаману, - то есть самого себя. Вообще-то в племени Юта воровство почиталось делом благородным, но украсть у колдуна, а потом еще и попасться - хуже преступления быть не могло. Да и не захотел бы теперь, после монастырской школы, Френсис возвращаться к убогой жизни невежественного пастушеского племени.
Куда же тогда податься? Континент был малонаселенным. Френсис вспомнил карту, висевшую на стене в библиотеке: редкие закрашенные пятна, где располагались области, пусть не цивилизации, но хотя бы относительного порядка, где существовало хоть какое-то подобие законности, а не просто дикарство и дикость. На прочем пространстве разрозненными кланами жили люди лесов и равнин - не столько даже дикарские племена, сколько просто маленькие общины охотников, собирателей, примитивных земледельцев. Уровень рождаемости был столь низок (если не считать мутантов и выродков), что численность населения едва-едва сохранялась от поколения к поколению. За исключением обитателей нескольких приморских областей, жители континента занимались исключительно охотой, земледелием, войной или колдовством. Других "профессий" не существовало, а последняя считалась, самой перспективной для юноши, желающего чего-то добиться в жизни.
Учеба в монастыре не дала Френсису никаких навыков и знаний, которые могли бы пригодиться в темном, невежественном, тяжко живущем мире, где не ведали грамоты. Зачем общине был нужен грамотный юнец, не умевший пахать или воевать, или охотиться, или искусно воровать, или находить воду и залежи металла? Даже в немногочисленных княжествах, где существовало нечто вроде государственного устройства, грамотность Френсиса была бы никому не нужна, кроме церкви. Бароны иногда нанимали на службу писцов, но это случалось крайне редко, и вакансии, как правило, занимали монахи или специально обученные в монастырях миряне.
Более всего писцы и секретари были потребны самой Церкви, негустая иерархическая сеть которой охватывала весь континент. Подчас она достигала и заморских берегов, но тамошние епархии, по сути дела, были совершенно независимы от Нового Рима, хоть номинально и признавали власть Святого Престола. Объяснялось это не схизмой, а просто безбрежностью океана, пересекать который удавалось нечасто. Для поддержания порядка по всей этой обширной сети нужна была система связи. Так Церковь - ненамеренно и даже случайно - стала единственным передатчиком новостей и сведений из одного края земли в другой. Если на северо-востоке континента начиналась эпидемия чумы, то со временем об этом узнавал и юго-запад из рассказов посланцев Нового Рима.
А если где-нибудь на северо-западе дикие племена угрожали нашествием какому-нибудь христианскому княжеству, со всех амвонов юга и востока зачитывалось папское послание, предостерегавшее об опасности и обещавшее апостольское благословение людям любого сословия, "искусным в обращении с оружием, кои имеют средства пуститься в дальний путь и благочестиво решатся прийти на помощь возлюбленному сыну Нашему такому-то, законному правителю той земли, и служить ему верой и правдой столько времени, сколько понадобится для защиты христиан от языческой орды, варварское жестокосердие которой общеизвестно, ибо она, к величайшему прискорбию Нашему, замучила, убила и пожрала живьем тех пастырей Божьих, коих Мы направили к ним со Словом, дабы дикари вступили агнцами в Божье стадо, пастырем которого на Земле являемся Мы. И хоть Мы не оставили надежды и молений об обращении сих детей тьмы в светлую Веру Христову и мирное присоединение их к державе Нашей (ибо не следует изгонять пришельцев из сей пустой и обширной земли, а, напротив, всячески приветствовать приходящих к нам с миром, пусть бы даже не принадлежали они к видимой Церкви и Божественному ее Основателю, а лишь бы в сердцах их был записан Закон Природы, духовно роднящий с Христом любого из людей, хоть бы и не слышавших Его имени), все же уместно и разумно будет, если Христианство, не оставляя молений о мире и обращении язычников, выступит на защиту северо-западного края, где скапливается орда и участились набеги дикарей. А посему на каждого из вас, возлюбленные дети Наши, кто возьмет оружие и отправится на северо-запад, дабы присоединиться к тем, кто готовится оборонять свои земли, дома и церкви, простираем Мы в знак особой милости Апостольское Наше Благословение".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
