Но, пребывая с нею,
40 Мы истину с тобой не утаим.
Пусть мне дарует с помыслом благим
Прощенья знак, — извечно милость свята.
Пусть будет мир, любезная баллата;
Не посрами возвышенного слога!
Эта баллата разделена на три части: в первой я говорю, куда надлежит ей идти, и ободряю ее, чтобы она с большей уверенностью в себе отправилась в дорогу; я также указываю, какое общество ей лучше всего избрать, если она желает, чтобы счастье и безопасность ей сопутствовали; во второй части я говорю, что именно следует ей изъяснить; в третьей я разрешаю ей покинуть меня тогда, когда она сама пожелает, поручая ее шествие объятиям фортуны. Вторая часть начинается: «С Амором так гармонию сложив...»; третья: «Пусть будет мир...»
Мне можно возразить, что неясно, к кому обращены мои речи во втором лице, так как сама баллата не что иное, как слова, мною произносимые. Подобные сомнения будут разрешены, и все объяснено в моей книге, но в другом, еще более вызывающем споры месте[51]. Тогда поймут сомневающиеся ныне, а также те, кто будут возражать мне подобными доводами.
XIII. После этого видения, когда я произнес слова, которые Амор мне внушил, многие, и различные, помыслы[52] стали бороться во мне, искушая меня, и я не знал, как мне от них защититься. Среди них четыре, казалось мне, особенно препятствовали жизненному покою. Один говорил: «Прекрасна власть Амора, ибо от всего низкого отвращает она намерения верного». Другой утверждал: «Нехороша власть Амора: чем с большей верностью верный ей подчиняется[53], тем сильнее муки, которые надлежит ему перенести». Третий помысел внушал мне: «Сладостно слышать имя Амора; поэтому невозможно, сдается мне, чтобы проявления его не заключали в себе в большинстве случаев блаженство; разве не написано: «Nomina sum consequentia rerum»[54].
Четвертый помысел твердил мне: «Госпожа, из-за которой столь сильно преследует тебя Амор, не схожа с иными дамами — она не изменяет легко свое сердце». И каждый помысел столь мне противодействовал, что я был подобен тому, кто не ведает, по какой дороге должен он идти, и тому, кто желает отправиться в путь и не знает, куда он стремится[55]. А если бы я стал отыскивать общий для всех мыслей, всем приемлемый путь, я избрал бы путь мне враждебный, ибо должен был бы призвать Госпожу Милосердия и пасть в ее объятия[56]. Находясь в таком состоянии, я решил написать стихи и произнес следующий сонет, начинающийся: «Лишь о любви...»
Лишь о любви все мысли говорят,
И столь они во мне разнообразны,
Что, вот, одни отвергли все соблазны,
4 Другие пламенем ее горят.
Окрылены надеждою, парят,
В слезах исходят, горестны и праздны;
Дрожащие, они в одном согласны —
8 О милости испуганно твердят.
Что выбрать мне? Как выйти из пустыни?
Хочу сказать — не знаю, что сказать.
11 Блуждает разум, не находит слова,
Но, чтобы мысли стали стройны снова,
Защиту должен я, смирясь, искать
14 У Милосердия, моей врагини.
Этот сонет делится на четыре части: в первой я говорю, что все мои мысли твердят об Аморе; во второй я утверждаю, что мысли эти различны, и повествую об их многообразии; в третьей части я показываю, в чем все они сходятся; в четвертой я говорю о том, что, желая написать стихи об Аморе, я не знаю, откуда я должен почерпнуть их содержание, и что, если я хочу воспользоваться всеми мыслями, мне надлежит обратиться к моей врагине — Госпоже Милосердия; я называю ее «Госпожа» как бы из горделивого презрения. Вторая часть начинается так: «...и столь они...»; третья: «...дрожащие...»; четвертая: «Что выбрать мне?»
XIV. После битвы противоречивых помыслов[57] случилось, что благороднейшая госпожа была в том месте, где собралось много благородных дам. Туда меня привел один из моих друзей, полагая, что доставляет мне большую радость, так как я буду в обществе, где столько дам являют свою красу. А я, как бы не ведая, куда меня ведут, доверясь тому, кто привел своего друга на грань жизни и смерти, сказал ему: «Зачем пришли мы к этим дамам?» Тогда он сказал мне: «Для того чтобы достойно служить им». На самом деле собравшиеся там сопровождали одну из благородных дам, которая в этот день вышла замуж, а по обычаю города приличествовало, чтобы она, когда впервые сядет за стол в доме новобрачного, была в окружении других дам. Полагая, что делаю приятное моему другу, я предложил остаться вместе с ним, чтобы служить этим дамам. И как только я решился так поступить, мне показалось, что я ощущаю чудесный трепет в левой стороне груди, тотчас же распространившийся по всему телу. Тогда я прислонился к фреске, которая шла вокруг по стенам зала, чтобы скрыть свое волнение. Боясь, чтобы другие не заметили мой трепет, я поднял глаза на дам и увидел среди них Беатриче. Тогда столь сокрушены были мои духи силою, которую Амор получил, увидев меня столь близко от благороднейшей госпожи, что в живых остались лишь духи зрения, но и они пребывали вне их органа, ибо Амор соизволил оставаться в их благороднейшем месте, дабы видеть чудотворную госпожу. И несмотря на то, что я стал другим, чем был ранее[58], я испытал великую боль, которую причиняли мне малые духи, горько стенающие[59] и говорившие: «Если бы Амор не изгонял нас своими молниями из наших мест, мы могли бы остаться и видеть чудесное явление этой дамы, подобно другим равным нам, присутствующим здесь». И я говорю вам, что многие из дам, заметив, как я изменился, начали смеяться надо мной вместе с Благороднейшей. Тогда друг мой, желавший мне добра и обманутый в своих ожиданиях, взял меня за руку, увел от взоров этих дам и спросил, что случилось со мной. Когда я пришел в себя и возродились мои поверженные духи, а изгнанные вернулись в свои владения, я сказал моему другу: «Ноги мои находились в той части жизни, за пределами которой нельзя идти дальше с надеждою возвратиться». И, покинув его, я удалился в комнату слез, в которой, плача и стыдясь самого себя, говорил себе: «Если бы дама знала мое состояние, я не думаю, чтобы она так насмехалась
