У промышленников я хотя и встретил интерес к политической обстановке в России, но одновременно обнаружил полное незнание положения, а у некоторых даже нечто вроде политической слепоты. Я оставлял повсюду свои докладные записки и меморандумы. (Только благодаря этому, между прочим, сохранилась часть моих записей военного времени.)
* * *
Через несколько дней после этой "экскурсии", главным образом по Рейнской области, я получил приказ на выезд, но уже не в штаб группы армий "Центр", а в Верховное командование сухопутных сил (ОКХ).
R восточнопрусском городе Ангербурге я явился к подполковнику Дицу, начальнику Отдела регистрации военной добычи при Генеральном штабе сухопутных войск. Трофейный сборный пункт! Я сразу вспомнил о танках и тракторах, массами брошенных русскими при немецком наступлении. Решили, наконец, теперь, через десять месяцев, использовать такие трофеи?
Оказалось, что под трофеями понимались здесь письма полевой почты, доклады, книги и газеты, опросы военнопленных и приказы по Красной армии, которые, после их обработки Отделом Генерального штаба Иноземные войска Востока{11}, должны были давать сведения об организации, вооружении и настроениях в армии противника, а также и об оперативном положении.
"Сюда, значит, - думал я, - попадают и все доклады, отправляемые 'наверх' полками, дивизиями и армиями. Здесь их обрабатывают и докладывают Верховному командованию сухопутных сил".
Подполковник Диц оказался любезным кавалерийским офицером. Он, однако, не знал ни слова по-русски и честно признался, что он тут "не на своем месте". Он добавил с сарказмом, что к нему поступает материал большей частью устаревший, в лучшем случае лишь военно-исторического значения.
Я был удручен. В то время как в штабе фронта я мог непосредственно участвовать в событиях, здесь я, очевидно, буду копаться в бумажных залежах.
Сотрудниками "трофейного пункта", который вскоре был переименован в "Группу III" Отдела Генерального штаба Иноземные войска Востока (ФХО) при ОКХ, были балтийские и русские немцы: инженеры, пасторы, адвокаты, коммерсанты, профессора, музыканты, журналисты и учителя - разношерстное общество, отличавшееся, однако, высоким образовательным уровнем, опытом и чувством ответственности.
- Мне жаль, - сказал Диц, - что эти способные люди погребают свои знания, работая на корзинки для бумаг.
До конца войны я числился в штате Генерального штаба как офицер Отдела ФХО, руководимого генерал-майором Рейнхардом Геленом.
Независимый образ мыслей, товарищеское взаимопонимание, верность убеждениям и готовность к откровенной дискуссии характеризовали атмосферу этого единственного в своем роде полувоенного "клуба". В нем могли не только созревать идеи, независимо от соответствия их партийным установкам, но создаваться и предпосылки для осуществления этих идей. Конечно, нужно было постоянно считаться с наличным в каждый данный момент "тактическим положением" в борьбе между множеством "компетентных" ведомств.
Вскоре Группа III была подчинена сотруднику генерала Гелена полковнику Генерального штаба барону Алексису фон Рённе. Рённе, родом из Курляндии, хорошо владел русским языком. Сжато, ясно и целеустремленно указал он нам новый курс, при помощи которого он наметил вывести Группу III из бумажного мелководья в открытое море действий.
На облик этого офицера и борца за свободу проливает свет один эпизод, происшедший в начале нашей совместной работы. Однажды, после общего ужина в офицерском собрании, Рённе, сославшись на мою статью в "Дойчес официрс-блатт"{12}, вдруг спросил меня: почему я во всех своих проектах и меморандумах постоянно стою на стороне русских. Я ответил:
- Во-первых, потому что я чувствую себя ответственным за это перед Богом; во-вторых, оттого, что я верю, что послужу этим немецкому народу; и в-третьих, так как русских я также...
Рённе прервал меня:
- Только не скажите, что вы русских тоже любите. И во-первых: Бог упразднен; во-вторых: один только фюрер определяет - как следует лучше всего служить немецкому народу, и, наконец, в-третьих: если бы вы сказали, что вы любите русских, тогда вам здесь было бы не место...
Я был глубоко задет и не находил слов для возражения. Но я и не успел бы ничего сказать: как стая голодных волков, набросились на полковника мои товарищи - капитаны Шаберт, Керковиус и Экерт. Капитан Экерт был пастором в Курляндии, и барон Рённе принадлежал либо к его приходу, либо к одному из соседних. Поэтому Экерт называл его не "господином полковником", а на курляндский лад - "бароном Рённе".
В течение часа, пожалуй, шла перепалка между остроумно нападавшим генштабистом и столь же четко парировавшими его аргументы "членами клуба". Когда мы в эту светлую лунную ночь прощались на старой городской площади Ангербурга, Рённе неожиданно заявил:
- Благодарю вас за дискуссию, господа. Я вообще-то разделяю взгляды Штрикфельдта и ваши, но мне доставило большую радость с вами поцапаться.
Так был скреплен наш союз, на горе и радость, с Алексисом фон Рённе, который сохранился до его трагической гибели после 20-го июля 1944 года.
* * *
Регулярно Рённе делал для своих офицеров обзор положения на фронте. Группы армий "Север" и "Центр" за это время стабилизовали позиции, тогда как группа армий "Юг", в нескольких сражениях, вновь захватила инициативу в свои руки. Несмотря на опыт зимы 1941-42 гг., когда Красной армии удалось добиться серьезных прорывов германского фронта, Гитлер никак не был склонен стабилизовать положение на Востоке. Наоборот, он всё расширял масштабы операций. Группа армий "Юг" перешла в наступление на Кавказ и на Сталинград. Целью было овладеть нефтяными промыслами Кавказа и перейти через ряд основных перевалов в Закавказье. Одновременно занятием Сталинграда должна была быть прервана связь между югом и центром России.
Говорили, что фельдмаршал Лист и многие генералы - а также Верховное командование сухопутных сил - докладывали о своих соображениях против этой операции: наличные силы ни в коей мере не соответствовали заданиям, при которых наступавшей стороне приходилось занимать огромные территории. Дело шло о фронте протяженностью в 3500-4000 километров.(Лист, впавший в немилость и отстраненный Гитлером от командования 10 сентября 1942 года, рассказывал мне, уже в плену, о своих спорах с Гитлером и Кейтелем. К этому рассказу я еще вернусь ниже.)
В одном из своих фронтовых обзоров Рённе сказал:
- Я опасаюсь, что нам теперь будет недоставать двух миллионов человек русских и украинцев, то есть антибольшевиков. Ведь для них борьба против Сталина имеет смысл, и за это они стали бы воевать. А идти завоевывать Кавказ вместе с итальянцами, венграми и румынами должно казаться им совершенно бессмысленным делом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
