— Вот этот остался, — кивнул за плечо Кумарин. Двое солдат в подозрительно чистом обмундировании тащили пленного эсэсовца в сторону дороги. Акцией командовал офицер в фуражке с красным околышем — надутый, важный индюк, преисполненный чувства ответственности за важную миссию. — Штыков шестьдесят их было, — сказал Кумарин. — Не исключено, конечно, что отдельные попрятались — по сараям, подвалам, будут пытаться выбраться из поселка, затеряться в лесах, пробиться к своим. Пусть контрразведчики их ищут…
— А вас за что в эту роту, товарищ капитан? — осмелел Зорин.
Ротный не разгневался, хохотнул отрывисто-сухо.
— Родина и партия послали, сержант. — «Вот именно — послали», — подумал Зорин. — Приказы Родины не обсуждаются. А в направлениях подобного рода имеются свои плюсы, если присмотреться. Это вы здесь отбываете — а офицеры служат.
— Офицерам хорошо в штрафных ротах, — подал голос Гурвич. — Правда, товарищ капитан? Я слышал, срок выслуги для вас сокращается вдвое. И денежное содержание вдвое выше. И при назначении пенсии месяц службы в штрафной роте засчитывается за шесть. А убить ведь и в регулярной части могут, правда, товарищ капитан?
— Разговорились вы что-то, — опомнился Кумарин. — Ладно, бойцы, десять минут отдыха, и объявляется общее построение. Зорин, разрешаю сформировать свое отделение — на собственное усмотрение. Должно же в этом бардаке быть хоть что-то боеспособное… Нет, вы только полюбуйтесь! — Капитан всплеснул руками.
Ревели мощные моторы. Гул разрастался по всей округе, воздух вибрировал. На площадь выезжали прославленные танки Т-34. Их было много. Один, громыхая и лязгая, подъехал к штабу, хотел продвинуться поближе, да постеснялся танкист давить тела, которые еще не убрали. Остановился, заглушил мотор. Распахнулся люк. Вылупилась озадаченная физиономия в шлемофоне. Два танка подъехали с западной стороны. У обоих башни пришли в движение, хоботы стволов устремились на сгоревшее здание штаба. А сзади продолжало грохотать, третировать барабанные перепонки — танки один за другим появлялись на арене отгремевшего боя. Вонь солярки, отработанного машинного масла окутала окрестности.
— Теперь мы точно битву выиграли, — проворчал капитан. — Могу представить, как они спешили. Аж броня вспотела…
Первым засмеялся Гурвич. Затем, переглянувшись, Липатов с Ралдыгиным. Хмыкнул Костюк — и захохотал, гулко, хрипло. А несколько мгновений спустя и все солдаты штрафной роты катались по траве и умирали от хохота, а танкисты хлопали глазами из своих люков и, кажется, начинали обижаться…
* * *
В ту же ночь позиции танковой дивизии Ваффен-СС к западу от Калиничей были подвергнуты массивной бомбардировке. Штурмовики Ил-10 выныривали из облаков — шли звеньями. Поливали из пулеметов, стреляли из подкрыльных пушек и, израсходовав боезапас, уходили на базу. Из-под облаков выныривало следующее звено, с ревом шло к земле… Немцы практически не оказывали сопротивления — обе зенитные батареи советские летчики разнесли в пух и прах. Связи с полком люфтваффе, дислоцированным севернее, у СС не было. Да и сам полк понес серьезные потери, аэродром и взлетная полоса превратились в кашу. Фашистское командование успело поднять в воздух несколько истребителей Фокке-Вульф-190, но серьезного сопротивления советской авиации они оказать не сумели. За штурмовиками шли бомбардировщики и окончательно перепахивали местность. Под покровом ночи немцы начали сниматься с позиций. Потрепанные танковые части, батареи «фердинандов» — с погашенными огнями уходили по проселочным дорогам. Наутро началось наступление усиленной танковым полком дивизии в рамках общего наступления 1 — го Украинского фронта под командованием маршала Конева. Штурмовые роты после артиллерийско-минометной подготовки сбили посты боевого охранения и пробили оборону противника в районе деревень Бурмистрово и Корюжевка (наступать через минное поле на этот раз приказа не давали), смяли фашистов и устремились на запад. Вся тактическая зона немецкой обороны была прорвана. За час инженерный батальон соорудил понтонную переправу через реку Вия, и покатились танковые колонны. Немцы отступали — пусть не хаотично, но быстро.
Про обескровленную роту штрафников, казалось, забыли. В строю осталось девяноста бойцов — с учетом получивших легкие ранения, «не совместимые с пребыванием в лазарете». Но уже к полудню следующего дня поступил приказ из штаба корпуса: доукомплектовать подразделение, одеть, обуть, накормить и через два дня подтянуть к линии фронта, которая стремительно откатывалась на запад. Дни текли для Зорина как в тумане. Все это было непривычно, дико, но лучше, чем лежать с пулей в затылке в подвале под комнатой вынесения приговоров. Роту дислоцировали в чистом поле недалеко от деревеньки со странным названием Кусачее. Он слышал, что штрафные роты подчас снабжают лучше регулярных частей, но как-то не верилось. Он убедился, что это так. Начальство спешило — требовалось в сжатые сроки сотворить из кучки оборванцев сильную боевую единицу, способную выполнять поставленные задачи. Прибывали обозы с оружием, с куревом, с новеньким обмундированием — таким же, как в строевых частях, но без знаков различий. Тянулись полевые кухни. Привезли походную баню. Доставили пополнение. Прибыли молоденькие офицеры — выпускники офицерских школ из призыва двадцать шестого года. Прибыл новый военком капитан Боев — угрюмый, хрипящий бронхитом, смотрящий на солдат как на врагов всего живого; «свеженький» агитатор — выпускник политучилища с немецкой фамилией Шнайдер. В отдельной палатке обосновался уполномоченный контрразведки Чулымов — большой, угловатый, с пронзительным «чекистским» взглядом. Все новоприбывшие проходили через его «чистилище» — с каждым он имел беседу, на каждого заводил дело — независимо от уровня «благонадежности». Вызвал и Зорина.
Он отогнул край палатки.
— Разрешите?
Что-то вкусно булькнуло, бзынькнуло. Гэбист закашлялся, спрятал что-то под столом. Но не смутился, прошелся по вошедшему ощупывающим глазом. Этот глаз работал за двоих — над веком второго был выпуклый шрам, и поэтому глаз мог смотреть только вниз (если вообще куда-то смотрел).
— Я внимательно ознакомился с вашим делом, Зорин, — процедил Чулымов. — Похоже, вы тот еще субъект…
— Прошу прощения, товарищ старший лейтенант госбезопасности, — скромно потупился Зорин, — а с делом майора Глахотного вы тоже ознакомились?
— А вы наглец, — покачал головой контрразведчик. — Как говорится, дальше Сибири не сошлют, так, Зорин? Смею вас уверить — сошлют. И кстати, насчет Сибири. То, что мы с вами родом из одной области, никак не повлияет на наши с вами взаимоотношения в благоприятную для вас сторону.
— А мы из одной области, товарищ старший лейтенант? — удивился Зорин. — Вы из Новосибирска?
Контрразведчик пожевал губами.
— Это вас не касается, Зорин. Ладно, отвечу. Чулым — районный центр на Транссибе. Небольшой поселок — в начале века там самой популярной была фамилия Чулымов.
— Здорово, товарищ старший лейтенант, — восхитился Зорин. — А я из областного центра. Парень у нас учился из вашего поселка — Сашка Кривошеев, может, слышали о таком?
— Не слышал, — отрезал особист. — Я пятнадцать лет не был в родном поселке. Никакого землячества, Зорин. Наши отношения — сугубо деловые, насквозь пронизанные субординацией и представлениями о воинской иерархии. К тому же не скажу, что вы мне сильно нравитесь.
«А на хрена сам начал?» — подумал Зорин.
— Майор Глахотный арестован, его увезли в Особый отдел армии буквально накануне атаки диверсантов на штаб 45-й дивизии. С бывшим майором проводятся следственные действия. Он уже сознался, что работал на германскую военную разведку. Вы удовлетворены?
— Так точно, — кивнул Зорин.
— В роту, если вы заметили, прибыло пополнение. — Особист покосился на гору папок, возвышающуюся у входа в палатку. — Штат роты на данный момент составляет: по переменному составу — сто восемьдесят два бойца, по постоянному — шестнадцать человек.
«Постоянные меняются чаще, чем переменные», — подумал Зорин.
— Качество пополнения оставляет, увы, желать. — Особист потер подушечкой пальца шрам над веком. Только тем и занимался — похоже, сильно чесалось. — Ранее в 1 — ю штрафную роту отправляли только военнослужащих 45-й дивизии, совершивших дисциплинарные проступки и воинские преступления. Сейчас не до этого — армейское начальство требует повысить численность подразделения всеми возможными законными средствами.
— Уголовники, товарищ старший лейтенант? — испугался Зорин.
— Не из лагерей, не волнуйтесь. Из отдаленных зон, согласно приказу № 227, направлять заключенных в штрафные части запрещается. Особенно политических и всяких там паханов. Но вот из тюрем на территориях прифронтовых областей… Это предусмотрено законом — в крайнем случае в штрафные роты могут направляться гражданские лица, осужденные гражданскими судами за легкие и средней тяжести уголовные преступления. И в частях процедура назначения наказания упростилась — согласно приказу № 413 Народного комиссариата обороны от 21 августа 43-го года командиры частей имеют право направлять лиц, совершивших преступление, в штрафные части, минуя военные трибуналы. Не скажу, что наше пополнение — полный сброд, но мусора хватает. Процентов семьдесят — военнослужащие, осужденные за саботаж, трусость, дезертирство, шкурничество. Остальные — мелкоуголовный элемент, не имеющий отношения к армии — мразь, но мразь социально близкая, бывшие полицаи, бывшие солдаты РОА… Это, если вы не знаете, предатели, поступившие на службу к изменнику Родины генералу Власову. По моему разумению, такие жить не должны, а тем более служить с оружием в руках, но… закон есть закон. Наши суды отличаются невероятной гуманностью по отношению к государственным преступникам, дают им шанс исправиться и искупить вину. Держите, — особист извлек из-под стола небольшую стопку папок с делами и тряхнул перед Зориным, — эти восемь человек будут служить в вашем отделении.
