– Ты одинок, Джейк, ты томишься по женщине, которую любишь много лет. Но она любит другого, принадлежит ему и всегда будет принадлежать. Я готовилась стать женщиной этой ночью. И теперь я сомневаюсь, что когда-нибудь у меня хватит смелости снова отдать свое сердце мужчине: Грейди так унизил меня! Но мне нужно знать, что я способна вызвать желание. Верни мне веру в себя.
Скользя по лицу Джейка кончиками пальцев, ощупывая каждый бугорок, каждую выступающую косточку, Бэннер удовлетворяла свое любопытство. Она обнаружила, что, как и подозревала, скулы у него очень твердые, а мочки ушей мягкие. Палец опустился к извилистым морщинам в углах его рта.
– Мы оба страдаем из-за других. Давай же утешим друг друга сегодня ночью, давай любить друг друга.
Нежные прикосновения вывели Джейка из забытья. И заставили поверить словам Бэннер. Он обнял ее, притянул ближе, зарылся лицом в волосы, так похожие на волосы Лидии. Она изогнулась, чтоб ему было удобнее, он застонал.
– Мы не можем сделать это…
– Можем.
– Я – последний, кто тебе нужен.
– Ты единственный, кого мне пришло в голову попросить об этом.
– Ты девственница.
– Да.
– Я сделаю тебе больно.
– Нет.
– После ты будешь горько жалеть.
– Я горько пожалею, если ничего не будет. – Она коснулась губами его шеи у расстегнутого ворота рубашки. Кожа была теплой.
Он вздохнул, легонько сжал ее плечи.
– Это неправильно.
– Как может это быть неправильным? Ты всегда целовал мои царапины и синяки, чтоб они скорей заживали. Поцелуй же меня сейчас, Джейк. Помоги мне справиться с этой ужасной болью. Даже если тебе придется представить, что с тобой не я, а мама.
Она не успела договорить: губы их встретились. Нежно потерлись друг о друга. Дыхания смешались. Нежный лепесток. Но действует как разряд тока. Еще. На этот раз дольше. Прижавшись ртом к ее рту, Джейк застыл.
Бэннер робко обвила руками его шею. Он почувствовал ее соски на своей груди и почти забыл, что торопиться нельзя. Снова жадно, неистово впился в ее губы. Он терзал их, пока они не приоткрылись. И тогда язык Джейка ворвался в ее рот. Бэннер задохнулась, вздрогнула всем телом, выпрямилась и еще теснее прижалась к Джейку, как будто к макушке ее была прикреплена веревочка и кто-то резко дернул за нее.
И от вкуса ее, запаха, нежности он погиб, не в силах ничего изменить.
Еще мгновение – и они упали на приготовленную на сене постель.
– Бэннер, Бэннер… – Дыхание его прервалось. – Останови меня, сам я не могу. Это неправильно.
– Пожалуйста, Джейк. Люби меня.
Он стянул сорочку с ее плеча, коснулся открытым ртом ее шеи. Все возражения, которые выдвигал он в уме, пали, как сбитые мишени в тире. Он просунул руку между их телами и расстегнул брюки.
Обнаженная кожа Бэннер ласкала его, женственность дурманила. Нежная плоть раскрывалась ему навстречу, подобно дороге в ад, выстланной шелком.
– Боже, Боже мой, помоги мне, не дай мне совершить это, – молился он.
Но у Господа Бога, видно, были другие дела, и он не услышал пылкой молитвы Джейка Лэнгстона.
Он лежал на спине, глядя на балки и слушая ее тихий плач. Потом повернул голову, положил руку ей на плечо.
– Бэннер…
Слова застряли в горле. Бэннер лежала на боку, отвернувшись. От прикосновения Джейка она сжалась в комок, а лицо закрыла руками, как будто хотела спрятаться.
Джейк сел, посмотрел на нее через плечо и обругал себя последними словами, всеми бранными словами, которые только мог придумать. Затем поднялся, застегнул брюки и крадучись вышел из конюшни, давая Бэннер возможность побыть одной. Он знал – ей это необходимо
Она услышала, как он вышел, перевернулась на спину и стала тереть глаза, пока они не заболели. Потом начала медленно садиться: сначала оперлась на локти, передохнула и наконец села окончательно.
Трясущимися руками пригладила волосы. В них запутались соломинки. Подобрала шаль, встряхнула и завернулась в нее, потом с трудом встала. Зажала рот рукой, чтобы не разрыдаться вновь при виде кровавого пятна на одеяле. От горького разочарования, унижения у нее кружилась голова, и на мгновение ей пришлось прислониться к стенке стойла. А потом начался долгий путь из конюшни.
Прохладный воздух освежил лихорадочно горящие щеки Бэннер, но облегчение было кратковременным. Краешком глаза она заметила какое-то движение в темноте и посмотрела в том направлении. Джейк стоял в тени, прислонившись к стене конюшни. Увидев ее, он сразу же оттолкнулся от стены, неуверенно шагнул вперед.
– Бэннер?
Он с несчастным видом заглянул ей в лицо, казавшееся при тусклом лунном свете еще более расстроенным, чем на самом деле, и увидел, какие у нее затравленные глаза, полные застывших слез. Но мокрые следы на бледных щеках свидетельствовали, что слез так много, что сдерживать их не удается. Губы у Бэннер были искусанные, опухшие. Своими преступными руками он растрепал ее волосы. Она жалко куталась в шаль, как будто боялась, что он может сорвать с нее одежду и взять снова. Отвернувшись от него, она побежала к дому и скрылась за дверью.
Джейк сполз по стене на землю, несколько раз стукнулся затылком о побеленные доски, поднял к небу искаженное лицо.
– Дерьмо!
4
Бэннер думала, что пережила накануне худший день в своей жизни. Но она ошиблась. Сегодня было хуже. Вчера она презирала Грейди Шелдона, сегодня самое себя – за то непростительное, что совершила прошедшей ночью.
Она лежала в кровати, скорчившись, прижав колени к груди, хотя поза была неудобная, а внутри все мучительно болело. Что толкнуло ее на это? Она надеялась при помощи столь сильнодействующего средства спастись от отчаяния. Джейк оказался прав. К отчаянию прибавился стыд.
Джейк, Джейк, Джейк. Что он думает обо мне?
Он всегда преклонялся перед Лидией, возводил ее на пьедестал, ставил выше других женщин. Бэннер догадывалась, чувствовала, что потому он и не женился и никогда не сближался ни с одной порядочной женщиной, на которой мог бы жениться. Его связи со шлюхами не были изменой Лидии – сердце его в них не участвовало. Он разрешал себе утолять жажду плоти, но душой оставался предан Лидии.
Джейк любил Бэннер, потому что она была дочерью Лидии. Но теперь он знает, что она не лучше Ванды Бернс. Она навязалась ему, уговорила заняться с ней любовью. Как он удивился, когда она подошла к нему, его изумленное лицо и сейчас стоит у нее перед глазами. Ее бесстыдство поразило его, наверное, ему было противно. Если не тогда, то потом уж точно. Потом, когда…
Нет, Бэннер не могла думать о том, что случилось потом. Ей было слишком стыдно.
Она не могла вспоминать о тех бесконечных, наполненных чем-то невероятным, невозможным минутах. Она похоронила их в глубине памяти. Но она помнила, как откатилась от Джейка, пытаясь спрятать от него лицо и преступное тело. Своим поведением она уничтожила привязанность, которую он прежде питал к ней, она потеряла для него всякую привлекательность. Теперь она для него не лучше шлюхи. Просто одна из его длинного списка. После того, что натворила, она большего и не стоит.
– Дорогая?
Бэннер быстро села, вытерла слезы, поспешно поправила волосы, провела рукой по груди. Изменилась ли она? А вдруг мама догадается?
Она выпрыгнула из кровати, накинула халат, как будто ночная сорочка могла выдать ее.
– Да, мама?
Лидия открыла дверь и вошла в комнату. С великой заботой устраивала она это гнездышко для дочери. В комнате было все, о чем Лидия мечтала и чего была лишена в юности.
Железная кровать выкрашена в девственно-белый цвет. Лидия и Ма провели долгие часы, вышивая стеганое одеяло для постели. На окнах красуются кружевные белые полупрозрачные занавески. Лари под окнами наполнены сшитыми из кусочков ткани и набитыми гусиным пухом подушками. Пол застелен лоскутными ковриками. Всюду чувствуется любящая рука. Такому сорванцу, как Бэннер, женственность обстановки оказалась весьма на пользу.