– Куда прешься, сука? – грубо рявкнули из темноты, и ковыляющая фигурка быстро проскочила в свете фар. Я узнала этот голос и эту своеобразную походку. Тут же вспомнились слова Нины Алексеевны: «…ползает под ногами такая отвратительная слизь, и грех ее бояться или ненавидеть. А потом начинаешь понимать, что стоило бояться – стоило. Да только поздно уже». Да! Вестник недоброго, тот самый… сосед Нины Алексеевны, хромой сожитель ее младшей сестры.
Неужели?..
Я выскочила из машины и опрометью бросилась к подъезду. Я взлетела до пятого этажа столь стремительно, что на последнем лестничном пролете мне на секунду показалось, что стены подъезда как будто стали пульсировать, как огромное сердце, надвигаясь и отдаляясь, надвигаясь и отдаляясь.
Я подошла к двери Сергея Георгиевича и несколько раз нажала на звонок.
Никто не открыл.
Я выдала повторную серию звонков, мне показалось, что за дверью возникло какое-то движение, а потом все снова смолкло. Нет… показалось.
Мысли текли, как расплавленный воск, а пальцы уже действовали: в руках появилась тонкая хитроумная отмычка, которой снабдил меня Родион. Он уверял, что это разработка «конторы», что комплектом подобных отмычек можно открыть практически любую дверь. Он научил меня пользоваться ими, и теперь я ловко открыла замок.
Я шагнула в квартиру. Где-то глухо шумела вода. Рассеянное пятно света проникало в прихожую через распахнутую дверь гостиной, там я с ужасом увидела… лежавшего ничком человека. Ковер у его ног был собран в складки, морщил, как будто человек сильно и резко перебирал ногами. Свет от лампы падал на его белую рубашку…
Я подошла к лежавшему на ковре человеку и увидела, что его рубашка мокра от крови. Бровь была рассечена, на переносице застыла гнутая, без стекол оправа очков. Возле затылка волосы слиплись в темный ком, а на лоб свисала набухшая кровью сосулька.
Это был Сергей Георгиевич Белосельцев.
Белосельцев! Недвижимый, окровавленный. Мертв, наверно…
Я опустилась возле него на колени. Да, сначала мне показалось, что он не дышит, что все, я опоздала, но потом мне удалось нащупать пульс. Я тотчас же вызвала «Скорую», продиктовала адрес, а пока стала сама приводить Сергея Георгиевича в чувство. В аптечке на кухне я нашла нашатырный спирт, бинты и йод. Смочив нашатырем ватку, я поднесла ее к ноздрям Белосельцева, он слабо застонал и чихнул, а потом снова застонал, наверно, чихание пронзило его разбитую голову резкой болью.
– Сергей Георгиевич, – выговорила я. – Сергей Георгиевич… ваша…
– Они… – перебил меня он. – Где?..
Я поняла, что он имеет в виду.
– Никого в квартире больше нет, – сказала я.
– Она принимала ванну… по-мо-ги…те.
Я усадила окровавленного Белосельцева в кресло, промыла и обработала ему рану, перевязала. Вытерла смоченной в спирте ваткой рассеченную бровь, переносицу и глубокую ссадину на подбородке, полученную, очевидно, при падении. Все это время он хотел что-то сказать, но на губах клокотала и пузырилась кровавая пена, кажется, ему выбили пару передних зубов, отчего его слова звучали неразборчиво.
– Она мылась в ванне, – выговорил Белосельцев, когда я, перестав колдовать над ним, опустилась на диван для секундной передышки. – Тут… мокро…
И только сейчас я обратила внимание, что под ногами хлюпал набравший воды ковер. Я бегом направилась в ванную.
…Хлестала вода. Извивалась брошенная на пол металлическая змея душа. Перекладина с занавеской была сорвана. В луже на полу плавал резиновый коврик, и на нем валялись шампунь, гель для душа, баночка с кремом, а также стаканчик и рассыпанные зубные щетки.
Вода переливала за порог и рассредотачивалась по квартире. Я схватила пластиковый пакетик и, чтобы не «печатать пальчики», через него закрутила краны. Шум прекратился. Я окинула взглядом ванную комнату – тут явно происходила борьба. Рассыпанные туалетные принадлежности, сорванная занавеска, невыключенная вода – все указывало на то, что Нина Алексеевна принимала душ и ей помешали завершить процедуру, помешали самым наглым и грубым образом.
Я вернулась к Сергею Георгиевичу. Он пытался встать, но всякий раз рывок с кресла приводил к тому, что Белосельцев в полуобморочном состоянии падал обратно в кресло.
– Что произошло? – отрывисто спросила я.
– Да какая теперь… разница. Ведь я… они… я не знал, что вот так…
– Сергей Георгиевич! – взмолилась я. – Пожалуйста, постарайтесь сосредоточиться. От этого зависит судьбы Нины Алексеевны!
– Вы… вызвали «Скорую»? – выцедил он сквозь сжатые зубы.
– Да.
– А ми-ли-цию?..
– Нет. Вы же не… не хотели, чтобы…
– Да, да! – перебил он меня. По его сероватому лицу скользнуло выражение неописуемого ужаса. – Конечно, не надо никуда звонить. Бесполезно… бес-по-лез-но!!
– Не паникуйте, Белосельцев, – быстро выговорила я. – Вы же все-таки мужчина. Не надо. Сосредоточьтесь. Кто похитил Нину Алексеевну… Кто эти люди?
Сергей Георгиевич сглотнул слюну. Ему было тяжело говорить, кадык нервно ходил по горлу, а углы рта кривились от боли.
– Я не знаю, как они вошли… честное слово, не знаю. У меня хорошая дверь… Я ее недавно поставил… У нас же в подъезде живет всякое отребье…
– Да уж, я заметила.
– Нина принимала ванну, она всегда так делает, когда перенервничает. Ждала вас. Хотела поговорить. Я же сказал вам по телефону, что она решила отказаться от ваших услуг и никак не могла объяснить мне почему! Я вышел в прихожую и нос к носу столкнулся с высоким мужиком… Я успел различить только усы и подбородок, длинный такой подбородок… лошадиный. Блеск зубов… Я спросил, как они смеют и кто они такие, на что усатый сказал, что он гость моей жены и что она их ожидала. С усатым был еще второй. Амбал, раза в два больше меня… Вот этот амбал и ударил меня в лицо, я отлетел в комнату… а потом он еще приложил меня затылком о стену. – Его речь становилась все более отрывистой и неразборчивой, и было видно, что он вот-вот потеряет сознание. – У меня вся рубашка в крови. Я хотел… хотел как-то… но усатый засмеялся и сказал… и сказал… Дима…
Сергей Георгиевич захлебнулся кровью, которая обильно натекала с разбитых десен. Закашлялся. К тому же имя «Дима» колом стало в горле, он поперхнулся им, как рыбьей костью.
Я схватила его за руку, взволнованная:
– И что – Дима?
– Он сказал, что в Воронеже… все из-за Воронежа и что не надо было…
Продолжения этой фразы мне не суждено было услышать: раздался долгий звонок в дверь, а потом еще два коротких звонка: дззз – дззз!
Белосельцев отвалился на спинку кресла, дернул плечом, мне в глаза бросилась жуткая бледность его лица и кровь в углах рта и на подбородке. Я качнулась к нему, ощутив, как по спине холодной будоражащей волной катится озноб – от неожиданной, бессознательной тревоги…
Сергей Георгиевич клацнул зубами и обмяк.
* * *
– Черт побери! – пробормотала я, вскакивая с дивана. – Вот свистопляска! Наро… нарочно не придумаешь. Открыть?
Если вопрос и был адресован Белосельцеву, то чисто риторически, потому что услышать меня он не мог. Я прикидывала: стоит ли?.. Стоит ли открывать?
Ну что ж, нежданные гости, посмотрим. Я была настолько взвинчена, что не могла не связывать этот звонок в дверь с недавним похищением Нины Алексеевны! Это не могло не иметь отношения к… тс-с-с!..
Я открыла сумку и вытащила пистолет, тут же снимая его с предохранителя. Со стены на меня осуждающе смотрел чей-то седовласый лик, плавали генеральские звезды на погонах. Я шагнула в прихожую, бесшумно выдохнув, распахнула дверь и… схватила стоявшего у двери человека за горло. Затем втащила в прихожую. Возле лба незадачливого посетителя замаячило дуло пистолета. Накладные ногти, выполненные из особого титанового сплава, врезались в нежную кожу горла пришедшего, и тот задушенно проблеял:
– В-в-в… что?.. Ку-да это?.. Я… наверно…
– Ничего не «наверно», – сквозь зубы процедила я, отталкивая человека к стене и захлопывая входную дверь. – Я так полагаю, вы хотели пояснить свою мысль, не так ли, Альберт Эдуардович?
Человек, звонивший в дверь и так напугавший хозяина квартиры, оказался не кем иным, как следователем окружной прокуратуры Сванидзе.
Все мои подозрения вскинулись, как натолкнувшаяся на каменистый берег волна.
– И что вы тут делаете? – резко спросила я, не опуская пистолета.
Сванидзе, который еще не обрел дар речи, не замедлил упасть на стоявшую поблизости кушетку, тяжело, прерывисто дыша и растирая пальцами помятое, чуть порезанное горло. Он пучил на меня глаза и непривычно молчал.
Я вынуждена была повторить свой вопрос.
Альберт Эдуардович наконец выдавил:
– Видите ли, я зашел сюда, чтобы… одним словом, если бы я не зашел…
После этой многомудрой фразы он снова замолчал. Я его подбодрила вежливо:
– Альберт Эдуардович, говорите, зачем вы сюда пришли?.. – Неожиданно у меня вырвалось: – Что моргаешь? Что глазки томно прикрываешь? В морге глазки тебе прикроют!
