подолгу возился с аккумулятором. Но второй раз чуда не происходило. На этот раз «ИЖ Комби», выпущенную в тот год, когда Точило в ясельной группе детского сада №10 проглотил кусок синего пластилина и впервые в жизни столкнулся с процедурой промывания желудка, категорически отказывалась заводиться. Ну просто наотрез! И никакая ругань на нее не влияла.
– Брось ее! – произнес Брюквин, вылезая из несчастного автомобильчика. – Оставь ее, зачем она теперь тебе нужна? Обратно мы поедем на этой! – и с этими словами он подошел к «Мазде» и постучал ее по колесу. – Бежим на проходную, они уже на фабрике!
– Как же мы их просмотрели? – досадовал Точило, в душе, естественно, радуясь будущему новому приобретению.
– Мы просто не знаем их в лицо.
07:51 – 07:52
Повернув за угол, Альбер и Соломонов вышли на парковку у проходной. Оксана на миг остановилась, заметив на полупустой стоянке старую заметенную снегом оранжевую машинку будто-бы из ее далекого детства. Она давно уже не видела такую модель и не помнла ее название. Кажется, разновидность четырестодвенадцатого «Москвича». А возле нее на открытом ветру мочился взрослый мужчина. В другое время она проигнорировала подобного рода транспорт и тем более мужчину, но сейчас ей показалось очень странным, что сделав свое мокрое дело, мужик распахнул дверцу своего ржавого корытца и сел за руль. В занесенном со всех сторон полугнилом автомобильчике теснились еще двое. Оксана сделала вывод, что трем дружкам-алконавтам негде похмелиться с утра и она поддалась на призыв Соломонова не торчать на одном месте, а шевелить задницей.
Пока Петя Эорнидян грелся в кочегарке начальник производства и главная бухгалтерша вошли в опустевшую проходную, самостоятельно кнопкой охранника открыли себе «вертушку» не используя собственные электронные ключи. Таким образом никто не сможет узнать, что они вдвоем проникли на территорию фабрики, ведь данных об их личных индивидуальных ключах не останется. Но прежде чем прошмыгнуть в цех, Соломонов открыл журнал охранника и посмотрел кто расписался о получении ключа от цеха.
– Кротова! – удивился Соломонов. – Какого хрена ей здесь надо, мать ее? Ведь ясно же было сказано – выходной для всех. Она, что глухая? Нет, Оксан, скажи – Кротова глухая? Я помню, что не замечал у нее на ухе слухового аппарата, следовательно, со слухом у нее должен быть порядок… Ты замечала у Кротовой слуховой аппарат, Оксан? Нет? Замечала или нет? Тогда почему она, мать ее, пришла?
– Да откуда мне знать, почему она пришла! – воскликнула взвинченная от нервов Альбер и потащила Костю в цех. – Пришла и пришла! Что, теперь нам проводить расследование? Может, ментов вызовем, Кость? Так даже лучше! Ее электронный ключ зафиксировал время ее прихода, а подпись в журнале получения ключа подтвердит, что это была именно она, а не просто кто-то воспользовался ее электронным ключом. Ясно теперь, Кость? А нас здесь нет и не было! Понимаешь? Ты понимаешь? Нам остается быстро сделать наше дело и проскочить назад так же незаметно! Главное – не попасться на глаза Кротовой. Во сколько придет бригада монтажников?
– Каких еще монтажников, мать твою? Сегодня выходной!
– Монтажников вентиляции! К девяти? На все про все у нас час! Шустрей шевелись, Костя!
07:52 – 08:12
В одном из дальних цеховых коридорчиков, ведущих в подсобные помещения, где не было ничего кроме списанного оборудования, мусора и шкафчиков уборщиц стоял, скрываясь в блеклом свете окна пожилой человек. Сутулый, грузный со всегда чуть наклоненной к левому плечу головой. Одет он был в тяжелую дубленку с тремя крупными пуговицами, а на темени красовалась зимняя шапка-кастрюлька с трогательным бантиком из шнурочков. Человек как всегда был хмур и напряжен всем телом, словно готовый к нападению на него любого движущегося и недвижущегося предмета. Шапка, как и голова была склонена к левому плечу. Дядя стоял статично, полностью обращенный в слух, но пока не слышал ничего кроме собственного тихого дыхания. Обычно в разгар рабочего дня в этом коридорчике всегда слышан гул вентиляции, отдаленные раскаты работающих станков, а если кто-то входил в эту подсобку, то громко топал по устланному железными листами полу. Сегодня выходной, цех оставался погруженным в глухое сумрачное безмолвие, только если прислушиваться, можно различить вой вьюги за окном.
Человек посмотрел на свои дорогие наручные часы, которые он купил за вырученные от продажи других часов, подаренных ему теми типами, которые ошибочно назывались друзьями. На самом деле у Даниила Данииловича Шепетельникова нет, не было и не может быть друзей, во всяком случае, он не мог наречь этим определением ни одного человека. Ни единого. Были коллеги, были люди, поздравляющие его с днями рождения, были те, с кем ему приходилось (нет, правильнее говорить – он вынужден) иметь общие дела, общий бизнес, сотрудничать. Их было много, пожалуй, слишком много для такого нелюдимого социофоба как Шепетельников. Он с трудом терпел нахождение рядом с собой людей, презирал дружеские общения, ненавидел окружающих, подсознательно считая всех двуличными врагами. В лицо подчиненные и те, кто называл себя друзьями, говорили с ним вежливо, интеллигентно, держали субординацию, но Даниил Даниилович прекрасно знал, что за спиной его презирают хуже чумы.
Он это знал и ни делал ни малейшей попытки исправить сложившееся положение, а наоборот – делал все, чтобы исключить даже намеки на то, чтобы даже чуть-чуть сблизиться хоть с кем-то. Шепетельников, например, никогда в жизни не здоровался ни с кем, включая представителей фабричной дирекции, ни разу в жизни ни подал руки даже из принятой среди мужчин вежливости. А когда какой-нибудь новенький сотрудник ОАО «Двери Люксэлит», не зная о нраве своего генерального директора при встрече кивнет, скажет «здрасьте» или, не дай Боже, протянет руку, то увидит в ответ… Ничего не увидит. Даниил Даниилович пройдет мимо, не удостоив встречного даже поворотом головы, даже движением взгляда.
И подарки, которые окружающие дарят ему на праздники, он продает через интернет. Продает и покупает себе то, что ему действительно нравится.
Шепетельникову показалось, что кто-то вошел в коридорчик. Он мгновенно напрягся всем телом, вжался в угол и почти отвернулся, будто это спасет его от узнавания, если вошедший наткнется на него. Но ему померещилось, и он раздраженно выдохнул. В последнее время ему много что мерещиться: что сотрудники фабрики посылают ему во след проклятья, что сочиняют о своем генеральном директоре анекдоты и дерзкие куплеты, что пытаются его отравить чтобы посмеяться над обосранными брюками, что устраивают заговор и отправляют в различные инспекции коллективные жалобы. Отчасти он был прав и его фантазии имели под собой вполне реальную почву,
