Одновременно, несмотря на нарушения там прав человека и политические репрессии, инвестиционные вливания западных стран начали поддерживать экономику Испании. От этого не только не страдало, но и набирало новые обороты прославление испанской прессой «самого мудрого стратега всех времен и народов». В глазах обывателя невольно вырисовывалась картинка, на которой посланец небес, направленный якобы самим Провидением спасти родину, и в самом деле ее «спасал». Пусть даже реально беспокоился лишь о том, как бы самому удержаться у власти.
Промышленность, внешняя торговля, производство товаров широкого потребления и строительство оживились, в том числе благодаря внутренним накоплениям капитала посредством репрессивного трудового законодательства 40-х годов, использованию дешевой рабочей силы иммигрантов, а также резко взметнувшимся доходам от иностранного туризма и помещению в испанские банки финансовых средств криминального происхождения со всего мира. Обо всем этом помалкивали, предпочитая говорить об «испанском чуде».
Не уставая от хвалебных реляций Вождю нации, церковные иерархи передали ему в личное пользование забальзамированную руку Святой Терезы Авильской – той самой монахини, которая в личном дневнике поведала о своем тайном общении с Господом без посредничества церкви. Такая священная реликвия пришлась Франко ко двору, но его тут же охватил приступ ярости, когда новый римский понтифик Иоанн ХХIII запретил произносить в своем присутствии выражение «крестовый поход», а Второй Собор Ватикана принял решение об отделении институтов римско-католической церкви от государственных структур. Не почувствуют ли себя уязвимыми его собственные прелаты? Не станут ли потихоньку отказывать ему в поддержке? На всякий случай каудильо распорядился строить специальную тюрьму для священников-диссидентов.
Тщательно скрываемое им от всех внутреннее напряжение начинало все больше давать знать о себе. На заседаниях правительства Франко часто впадал в дрему, старался прикрыть слезившиеся глаза очками с темными стеклами и куда-то спрятать дрожавшие руки. Первые симптомы болезни Паркинсона проявились еще в начале шестидесятых: скованная осанка, неуверенная походка, плохая ориентация в пространстве, приоткрытый рот, отсутствующее выражение лица. Болезнь обострялась, появилась еще и грибковая инфекция во рту. Дабы поднять его тонус, лечащий врач рекомендовал ему слушать время от времени записи военных маршей.
Многие государственные дела Франко уже делегировал тщательно отобранным высокопоставленным чиновникам из тайного католического ордена Опус Деи (Дело Божие). Видя же, что его эпоха подходит к концу, посольство США в Мадриде принялось за составление наиболее вероятного сценария перехода от франкизма к постфранкизму. Дабы не упустить из-под своего контроля процесс такой трансформации, агенты американкой разведки принялись культивировать доверительные связи влияния среди генералитета, окружения принца Хуана Карлоса, левой оппозиции. По оценкам ЦРУ, после смерти Франко вряд ли стоило ожидать серьезных волнений в стране, с которыми армия и полиция не могли бы справиться.
Неожиданное для Вашингтона назначение в июне 1973 года адмирала Карреро Бланко председателем правительства несколько смешало американские карты: эта фигура совсем не подходила для мирного перехода к демократии. 20 декабря того же года вопрос был снят после дерзкого покушения на адмирала баскских террористов. Прямо в центре Мадрида мощной взрывной волной его бронированный автомобиль отбросило с улицы через пятиэтажный дом во внутренний двор иезуитского монастыря.
Каудильо совсем упал духом. Не помогали ни военные марши, ни забальзамированная рука святой Терезы Авильской. По вечерам он уединялся со своим духовником-иезуитом Булартом поговорить по душам или с супругой посмотреть телевизор. На последнем с его участием заседании правительства сидел с прикрепленными к телу электродами, провода от которых тянулись в соседнюю комнату, где врачи следили за работой его сердца.
Во вторую ночь ноября 1975 года у Франко произошло желудочное кровотечение. Вся спальня была забрызгана кровью. Кровавый след остался и на всем пути перенесения его в операционную комнату дворца Пардо. После операции он оказался прикованным к постели и аппаратуре искусственного жизнеобеспечения. Дочь попросила врачей избавить отца от мучений и позволить ему уйти с миром. Вопрос еще обсуждался другими родственниками, когда Франко захлебнулся в собственной крови и приказал долго жить.
Глядя на труп своего подопечного, свидетель его последней агонии падре Буларт грустно произнес: «Если он сейчас не на небесах, то лишь потому, что там никого нет». Под окнами дворца на лужайке стояли фалангисты-охранники и тихо напевали гимн «Лицом к солнцу».
На похороны Франко из более-менее известных глав государств приехал только чилийский диктатор Пиночет. Выражая соболезнования семье покойного, он заметил, что тот был его богом. Отпевание поручили архиепископу Валенсии. Прелат назвал каудильо «человеком святой веры, слугой Божиим, который, являя собой пример любви к Богу, с высоты небес будет и дальше самоотверженно служить Испании».
Вдова Франко донья Кармен распорядилась все ценные предметы, оказавшиеся в жилых помещениях дворца на момент его смерти, погрузить на военные грузовики и развести по указанным ею адресам. Кое-что, включая его личные записи и документы, отправила пароходом за границу. В дополнение ко всему прочему она получила от правительства пенсию своего мужа как главы государства, его военную пенсию, ежемесячное пособие по специальному закону, не говоря уже о двухэтажной, меблированной квартире в престижном доме Мадрида.
«Неблагодарность меня окружает, одна лишь неблагодарность, – сокрушалась вдова в узком кругу. – Испания сошла с ума. Как мне ее жаль. Эх, если бы Пако был жив, он бы всем показал!»
Часть III
(Крещендо)
Спустя пятнадцать лет после смерти Франко на кладбище в мадридском районе Фуэнкарраль появились совсем рядом друг от друга два скромных памятника. Один с надписью «Испанцам, павшим в войне за свободу Европы». Напротив него через дорожку другой – с надписями на русском и испанском языках – «В память о советских добровольцах». В свое время поэт Рафаэль Альберти сказал о героизме и трагедии этих самоотверженных людей: «Кровь их поет, не зная границ».
Разные есть по данному поводу мнения. Но беру на себя всю ответственность утверждать, что испанцы, отдавшие свои жизни в борьбе с фашизмом, предупреждали о нависшей тогда над всем человечеством опасности. Перед этими людьми, чья трагедия стала прелюдией трагедии мировой, европейцы, да и не только европейцы, должны инстинктивно чувствовать долг признания их подвига: они сражались за свободу не только своей родины. И прав французский журналист Мишель Лефевр, который уже в наши дни делает вывод: «Республика проиграла войну с фашизмом, но столь же ясно, что она выиграла битву памяти. Гражданская война – не только испанское дело. По всему миру еще жива память о ней».
Стало уже привычным говорить, что не знающий своей подлинной истории народ обречен на повторение ее кровавых, трагических эпизодов. Страх перед исторической правдой – это боязнь услышать правду о самом себе, о своих ошибках и заблуждениях, о своей личной ответственности за происходящее. Это еще и самообман, за который рано или поздно придется снова расплачиваться дорогой ценой.
Зло причиняет народам не только тиран. Своей активной или пассивной поддержкой, раболепствующим словоблудием в его адрес люди вредят сами себе. И получаться это у них может совершенно неосознанно, по инерции, словно под воздействием душеспасительного инстинкта – нет, мол, другого выхода. Так было в Испании эпохи Франко и в Советском Союзе эпохи Сталина. При всей очевидной разнице вкладов каждого из них в мировую историю.
Решимость, с какой испанцы выбрали демократический путь и отвергли завещание Франко насчет будущего страны, – их красноречивый ответ на вопрос о его месте в истории. Вознесся он на пирамиду власти не потому, что облагодетельствовал чем-то своих соотечественников, а благодаря врожденному в нем иезуитскому умению использовать любые средства для достижения поставленной перед собою цели. Естественно, Франко уверился в том, что вершит суд соломонов, и, конечно, сам себя не считал палачом.
Но что еще, помимо кровавых расправ, позволяло ему так долго удерживаться у власти? Многовековое историческое наследие заставило одну часть испанцев поддержать идеи национал-католицизма, другую – позволить запугать себя. Да и западные лидеры «крайности» его полицейского режима решили просто не замечать.
Сразу после смерти каудильо было еще неясно, на чьей стороне выступит армия. Тогда и стало действовать достигнутое между испанскими политиками негласное согласие на молчание по поводу минувшего периода отечественной истории. Ради мирного перехода к демократии жертвы репрессий и их родственники не потребовали суда над теми, кто выносил смертные приговоры, мучил людей в тюрьмах, доносил на них властям. Всеобщая амнистия исключила применение в отношении приспешников Франко мер уголовного наказания, а сами они принялись сочинять свои новые автобиографии «демократов в душе», отзываться о нем, как об узурпаторе власти…
