— Осторожнее,— предупредил шедший впереди Теренций.— Переступи вот здесь, ручей узкий.
Никий приподнял капюшон длинного плаща, посмотрел по сторонам.
— Куда мы идем?
— К лошадям. Здесь нас никто не заметит, мой господин,— шепотом ответил Теренций.— Я привязал лошадей в роще.
— А если их украли, мой Теренций? — коротко усмехнулся Никий.— Тогда нам придется добираться до Рима пешком, а до него, как я понимаю, путь не близкий.
— Надеюсь, не украли,— серьезно ответил Теренций, выбираясь из оврага и тяжело дыша.— Но если такое случится, то я пойду за другими, а ты подождешь меня там.
Когда они достигли рощи, Теренций остановился и прислушался. Никий, сдвинув капюшон, прислушался тоже. Некоторое время спустя он уловил характерное фырканье.
— Здесь,— выдохнул Теренций и пошел по тропинке между деревьями, едва заметной в темноте.
Едва Никий взялся за поводья, Теренций подошел к стремени, помогая ему сесть, а потом кряхтя взобрался на лошадь. Его дыхание стало прерывистым, когда он предупреждал Никия:
— Осторожнее, мой господин, здесь могут быть острые ветки, береги глаза.
Они тронули лошадей и благополучно выехали из рощи. Покачиваясь в седле и глядя в спину Теренция, Никий вдруг подумал, что быть «господином» все-таки очень приятно. Впрочем, тут же, вспомнив строгое лицо своего учителя Павла, он устыдился этой мысли и, чтобы совершенно отогнать ее, стал проговаривать про себя некоторые из его поучений. Но спина Теренция перед ним почему-то мешала сосредоточиться, и Никий закрыл глаза.
Через некоторое время они достигли места, которое Теренций называл Геркулесовым холмом (хотя никакого возвышения Никий не заметил), и свернули на Аппиеву дорогу. Ехали шагом. Сначала лошади шли,-понуро опустив головы, но вдруг насторожились, зафыркали. Впереди мелькнула тень, лошадь Теренция кинулась в сторону, тут же остановилась, пытаясь встать на дыбы. Теренций испуганно вскрикнул и попытался вытащить висевший у пояса меч. Но это ему не удалось: Никий увидел, как какой-то человек, одной рукой сжав поводья и почти повиснув на них, другой рукой ухватился за меч Теренция.
— Симон! — резко окликнул незнакомца Никий.
— А, это ты, Никий, — отозвался тот на чудовищной латыни,— я тебя не узнал.
— Я тебя тоже,— произнес Никий по-арамейски и легко спрыгнул с седла,— Ты похож на настоящего разбойника.
— В этом проклятом Риме все разбойники,— сказал незнакомец, отпустив лошадь Теренция и подойдя к Никию.— Вчера у меня забрали почти все деньги.
— Ладно, я дам тебе немного. Отойдем в сторону.— Никий поманил незнакомца за собой. Уже из темноты он крикнул Теренцию: — Придержи лошадь, Теренций, я скоро.
Теренций недовольно кивнул, слез с седла, взял лошадь своего господина под уздцы, косясь туда, куда ушли его господин и этот человек. Он был напуган, сердце колотилось в груди, а ноги держали плохо.
Никогда он не думал, что на старости лет придется испытывать такие страхи: ночная дорога, выскочивший из темноты незнакомец...
Он прислушивался к непонятной речи невдалеке — голоса звучали все возбужденней — и ему казалось, что он участвует в чем-то нехорошем и это, конечно же, совсем не понравится его настоящему хозяину, Аннею Луцию Сенеке, Никия он не считал настоящим хозяином, хотя Сенека приказал служить Никию так же, как он служил ему. Никий теперь скорее нравился ему, чем не нравился, но просто он еще не стал настоящим господином, а уж настоящих господ Теренций на своем веку видел много. Никий не был строг и обращался с Теренцием уважительно, не как со слугой, а как с равным себе. Все это так, но разве Теренций был ему равен и разве мог быть! Нет, не мог, а следовательно, предпочитал бы остаться на своем месте, быть слугой и видеть в Никии господина.
И еще ему очень не нравилась эта тайная встреча Никия. Теренций растерялся, он не знал, как ему теперь поступать. С одной стороны, надо все рассказать Аннею Луцию Сенеке, своему настоящему хозяину,— в конце концов, в этом он видел свой долг перед хозяином. Но с другой — Сенека не приказывал ему следить за Никием, и, если Теренций станет докладывать ему, он может и рассердиться.
Да, Теренций оказался в трудном положении, он находился в сомнениях. Кроме того, его обуял страх: кто его знает, как может поступить этот страшный незнакомец! Представить себе, что лежишь тут с перерезанным горлом... Нет, лучше ничего такого не представлять.
Теренций дотронулся до кожаного кошеля, притороченного к седлу его лошади,— в кошеле были все их деньги. Никий сам передал ему этот кошель, но Теренций знал, что там не его деньги, а деньги Сенеки. И его охватил ужас от одной только мысли о том, что деньги его настоящего господина могут вот так просто пропасть.
Между тем голоса вдруг стихли, а через несколько мгновений раздался звук приближающихся шагов. Луна вышла из облаков, и Теренций увидел Никия. Тот шел опустив голову, то ли чем-то недовольный, то ли в задумчивости. Незнакомец, тот самый, которого Теренций нашел в таверне «Хромая Венера», был Симоном из Эдессы — теперь он его узнал,— держался чуть поодаль.
— А, Теренций.— Никий поднял голову и словно бы не сразу узнал своего слугу.— Ты вот что,— он протянул руку и показал на седельную сумку Теренция,— развяжи кошель и дай мне несколько монет.
— Сколько? — жалобно спросил Теренций, взявшись за кошель рукой, но не развязывая тесемок.
— Я же сказал, несколько,— недовольно отозвался Никий.— Ну, дай пять или шесть.
— Пять или шесть, пять или шесть,— шептал Теренций горестно, и его дрожащие пальцы все никак не могли справиться с тесемками.
Наконец он их развязал, засунул руку внутрь и на ощупь отсчитал четыре монеты.
— Побыстрее, Теренций, у нас нет времени! — поторапливал его Никий.
Теренций вынужден был все-таки вытянуть руку из кошеля, но, протягивая деньги Никию, он не сразу разжал кулак. Никий взял монеты и, знаком подозвав стоящего в стороне Симона из Эдессы, передал их ему.
— Тут только четыре,— усмехнулся проклятый Симон, встряхнув монеты на ладони.
— Ты слышал, Теренций? — Голос Никия был строг.
Теренций вздохнул, достал из кошеля еще одну монету и подал незнакомцу. Тот небрежно спрятал деньги под одежду. Так небрежно, будто то были морские камушки или какая-нибудь мелочь, а ведь для такого оборванца это целое состояние — он, наверное, никогда в своей глупой жизни не держал столько в руках. И Теренций снова вздохнул.
Никий еще что-то сказал Симону, тот угрюмо кивнул и отвернулся.
Когда они отъезжали, Теренций несколько раз оглянулся: Симон из Эдессы стоял посередине дороги и смотрел им вслед. Теренцию стало не по себе, ему все казалось, что проклятый Симон вдруг догонит их и... Он опять оглянулся, хотя не хотел этого делать, и — встретил насмешливый взгляд Никия.
— Скажи мне, Теренций.— Голос юноши звучал слишком серьезно для того, чтобы быть естественным.— Неужели ты можешь убить человека?
— Почему ты спрашиваешь об этом, мой господин? — в свою очередь удивленно спросил Теренций.
— Как же, я сам видел, как ты схватился за меч. Неужели ударил бы, успей ты его вытянуть?
Теренций вспомнил ненавистное лицо проклятого Симона из Эдессы, то, как он встряхивал их монеты на ладони, и твердо ответил:
— Смог бы, мой господин! — И добавил, спустя несколько мгновений, уже другим, как бы извиняющимся тоном.— Ты не предупредил меня о его появлении, а моя обязанность защищать тебя во что бы то ни стало.
Никий не ответил, а только неопределенно покачал головой.
Глава девятая
Исполняя пожелание Нерона, Сенека отправился к его матери, Агриппине. Теперь она жила в своем доме, сын не только лишил ее покоев во дворце и отобрал телохранителей-германцев, но и приказал не пускать во дворец. Правда, последним приказом она настойчиво пренебрегала и могла появиться в жилище императора в любое время дня и ночи, и ни стража, ни слуги, ни сам командир преторианской гвардии Афраний Бурр не посмели бы ее остановить.
Как-то Сенека напрямую спросил Афрания Бурра, почему он не исполняет приказ императора. Тот повел головой и, пристально посмотрев на сенатора, ответил:
— Пока еще это только семейное дело.
Сенека не счел нужным спрашивать, когда же это перестанет быть только семейным делом. Впрочем, Афраний Бурр вряд ли смог бы ему ответить, даже если бы захотел: невозможно предугадать переплетение всех обстоятельств дворцовых интриг, тем более в семье самого императора. И Сенека дружески улыбнулся командиру преторианцев:
— Ты, как всегда, прав, мой Афраний, я думаю точно так же.
Теперь, идя за управляющим по галерее дома Агриппины, Сенека думал, что все равно придется вмешаться в семейное, как выразился Афраний, дело императора, и главная опасность тут заключается в том, чтобы не стать первым. Вмешаешься первым, первым будешь уничтожен, когда придет время, а в таких случаях оно не заставляет себя ждать.
