и красный стяг с вышитым на нем черным номером, развевающийся на шесте, который приколочен к окну второго этажа для того, чтобы автолавка оставила необходимые продукты. Синее, белое, желтое и красное.
Старик расхаживает вдоль лодки, наблюдая за укладкой вещей.
— Надеюсь, она выдержит. О'кей. Ну, хватит. Хэнк, пока я буду отвозить их на станцию, вы с Джо Беном добудьте недостающие части для нашей лебедки. Можете смотаться на мотоцикле в Ньюпорт и там посмотреть — у них обычно есть детали. Я вернусь затемно, оставьте мне лодку на той стороне. Где моя шляпа?
Хэнк не отвечает. Вместо этого он наклоняется к шесту, к которому приколочен ординар, и проверяет высоту воды. Солнце рассыпается по реке серебряными брызгами. Потом он выпрямляется и, запустив руки в карманы джинсов, поворачивается против течения.
— Сейчас… — Женщина не шевелится — желтый мазок на голубом фоне реки; Генри занят тем, что пытается впихнуть кусок пакли в щель, которую он обнаружил в лодке; маленький Джо Бен пошел за брезентом, чтобы накрыть в лодке багаж на случай, если эти беспечные облака разыграются не на шутку.
— Сейчас, минутку…
И только вихрастая мальчишеская голова виднеется поблизости. Только он и слышит, что говорит Хэнк. Он наклоняется к своему взрослому брату — очки вспыхивают на весеннем солнце.
— Сейчас, минутку…
— Что? — шепотом спрашивает мальчик.
— …я, наверное, поеду с вами.
— Ты? — переспрашивает мальчик. — Ты?..
— Ага, малыш, я думаю, я поеду в город вместе с вами, а не потом. Все равно мои колеса не в порядке — а, Генри, ты как на это смотришь?
Почувствовав суету на пристани, из-под дома внезапно выскакивают гончие и принимаются лаять.
— Я не возражаю, — отвечает старик и садится в лодку. За ним, опустив голову, садится женщина. Хэнк отгоняет собак и тоже залезает в лодку, которая под ним сразу же оседает. Мальчик, окруженный собаками, все еще стоит на берегу и изумленно смотрит на происходящее.
— Ну, сынок? — Генри щурится от солнца. — Ты идешь? Черт бы побрал это солнце. Где эта несчастная шляпа?
Мальчик залезает в лодку и садится на чемодан рядом с матерью.
— Кажется, я видел ее под этим ящиком. Позволь, Мира?
Женщина протягивает ему шляпу. Джо Бен притаскивает кусок брезента, и Хэнк забирает его.
— Ну что, Генри? — спрашивает Хэнк, берясь за весла. — Поплыли?
Старик качает головой и сам берет весла. Джо Бен отвязывает веревку и, ухватившись за сваю, отталкивает лодку навстречу течению.
— До встречи! Пока, Мира. Привет, Ли, будь здоров.
Генри оглядывается, примеряясь, где он должен пристать на противоположном берегу, и, сдвинув шляпу на глаза, принимается грести, размеренно и сильно.
Покрытая белыми лепестками река, словно ткань в горошек, лежит ровным и неподвижным полотном. Нос лодки рассекает ее поверхность с шипящим звуком. Женщина в какой-то полудреме закрыла глаза. Генри гребет. Хэнк смотрит вниз по течению, туда, где утки взбивают воду своими крапчатыми крыльями. Маленький Ли возбужденно вертится, сидя на чемодане на корме.
— Так вот, — Генри произносит слова между взмахами весел, — знаешь, Леланд, — каким-то бесстрастным, чужим голосом, — мне очень жаль, что ты решил… — когда он наклоняется назад, шея у него напрягается и проступают жилы, — решил учиться на Востоке… но как я понимаю… здесь пахать не каждый может… особенно если не чувствуешь, что готов до смерти… и некоторые не годятся… Ну и ничего… я хочу, чтобы ты там мог гордиться тем… — «Литания по мне», — вспоминал позднее Ли, но в тот момент он слышал только мелодию речи, только ритмику слов — этот завораживающий напев — анестезия времени: все сейчас и все неподвижно. Так думал он много лет спустя. — …да, чтобы мы все могли гордиться тобой… (Вот и все, — думает Хэнк. — Сейчас они сядут в поезд. Все кончено, больше я никогда ее не увижу.) …А когда ты поправишься и станешь сильным… (Я был прав, я действительно больше ее не видел…) Литания по мне… (Как я был прав!..) Они плывут по сверкающей воде. И их отражения мелькают между лепестками цветов. И рядом гребет Иона, окутанный зеленым туманом: ты же чувствуешь это. И Ли видит себя, плывущего навстречу через 12 лет, 12 лет, оставивших свои следы на его лице, и в своих прозрачных руках он везет отраву брату своему, Хэнку… — или просто заговор… (Но я ошибался, когда думал, что все кончено. Как я ошибался!) Иона налегает на весла, вглядываясь в туман. Джо Бен, с ангельским лицом, прихватив нож, в поисках свободы идет на автостоянку. Хэнк ползет на четвереньках, продираясь сквозь заросли ежевики, в надежде навсегда застрять в ее колючках. Кисть руки сжимается и разжимается. «Вам бы следовало знать, что дело не в какой-то там прибыли, мы работаем, чтобы победить ничто». На берегу в грязи сидит лесоруб и выкрикивает проклятия. «Меня снедает одиночество», — плачет женщина. Течет река. Ровными бросками движется по ней лодка. Начинается дождь — словно миллионы глаз вспыхивают на воде. Хэнк бросает взгляд на женщину, собираясь предложить ей шляпу, но она натягивает на себя стеганое одеяло и прячет под него свои темные волосы. Красные, желтые, синие лоскуты то поднимаются, то опускаются вместе с лодкой. Хэнк пожимает плечами и принимается расстилать брезент, потом снова бросает взгляд на реку, но глаза его встречаются со взглядом Ли, и оба замирают.
Медленно тянутся секунды — они не могут отвести глаз друг от друга…
Не выдержав, Хэнк первым отводит глаза в сторону. Он добродушно улыбается и, стремясь снять напряжение, похлопывает брата по коленке:
— Ну что, малыш? Теперь будешь жить в Нью-Йорке? Всякие там… музеи, галереи и всякое такое? И все эти ученые крысы будут балдеть оттого, что ты, такой здоровый амбал с северных лесов, учишься с ними в одном колледже?
— Постой, я…
Генри смеется:
— Точно, Леланд, — продолжая уверенно грести, — твоя мама купилась именно на это… Эти девушки с Востока просто тают… при виде нас, здоровых и сильных парней с лесоповалов… можешь сам у нее спросить.
— Ммммм. Я… (Спроси, спроси у нее.) Мальчик опускает голову, рот у него полуоткрыт.
— В чем дело, сын?
— Я… о… ммм… (Все, кроме старика, ощущают гнетущую двусмысленность сказанного — «спроси, спроси у нее», — навязчивый припев, ставший со временем заклятием.)
— Я спрашиваю, в чем дело? — Генри прекращает грести. — Ты опять плохо себя чувствуешь? Снова с
