Я, конечно, была готова уже сейчас. Но не сомневалась, что мужчины к браку относятся намного серьёзнее, чем женщины. А потому любимый сначала сто раз всё взвесит до того, как решится. Поговорка "Семь раз отмерь, один отрежь" как нельзя точно описывала мужское отношение к созданию семьи.
Мне не терпелось узнать реакцию Кирилла, но он, как назло, молчал. Лицо было каменным — видимо, обдумывал сложившуюся ситуацию.
Я и не ожидала, что он будет прыгать от счастья. Сама в первый момент была в жуткой панике и не понимала, что делать дальше. Но хотелось бы видеть в его взгляде хоть каплю тепла и одобрения.
Тишина затягивалась. Я начала нервничать.
Официант принёс счёт. Кирилл, не говоря ни слова, расплатился и поднялся из-за стола.
— Пойдём.
В такой же тишине мы дошли до машины. Он молча открыл мне дверь. Проехав несколько кварталов, припарковался.
— Подожди здесь, я сейчас вернусь.
Я осталась в машине, не понимая, что происходит. Проводила взглядом — любимый остановился возле банкомата. Спустя несколько минут водительская дверь хлопнула, и машина тронулась с места.
Тишина становилась всё невыносимее, но я не решалась первой её нарушить, ведь я ждала от Кирилла ответа и не хотела на него давить. Почему он молчал? Сколько ещё времени ему было нужно, чтобы переварить информацию о моей беременности?
Машина остановилась возле моего подъезда. Я взялась за ручку, чтобы открыть дверь и выйти. Стало очевидно, что сегодня разговора не получится и мне нужно было как можно скорее уйти.
— Погоди.
Я повернулась и взглянула в красивое лицо моего почти божества. Оно выглядело непривычно отстранённым, будто неживым. На меня смотрела маска. В ней не было ничего человеческого. Бездушный камень. Таким я его никогда ещё не видела. И это до чёртиков пугало.
— Вот возьми, — Кирилл протянул мне пачку денег. Видимо, тех самых, за которыми он ходил к банкомату.
— Что это?
— Тут достаточная сумма, чтобы заплатить за аборт и забыть о том, что между нами было.
— Что? — мне показалось что ослышалась. Он не мог такого сказать! Вот вообще никак не мог. Это было абсолютно невероятно. Так же, как то, что море вдруг возьмёт и высохнет.
— Ты всё прекрасно услышала. Бери деньги и иди. С этого момента мы с тобой незнакомы. С абортом не тяни — чем раньше, тем безопаснее для организма. И лучше тебе сделать так, как я говорю.
— Кирилл… как же… я не понимаю. Мы же…
— Всё, нет никаких "мы". Кончились. Я тебя предупреждал, что мне сюрпризы не нужны. Так что говори "спасибо" за деньги и вали.
— Погоди… Но…
— Всё. Вопрос закрыт.
Он чуть наклонился, положил деньги в сумочку, которая лежала у меня на коленях, перегнулся через меня и открыл дверь.
— Надеюсь, ты меня поняла. Не вынуждай меня делать то, что тебе не понравится.
В ушах противно звенело. Голову будто захватили в тиски и сжали, что есть мочи, из тела вынули все кости. Происходящее никак не могло быть реальностью. Оно куда больше походило на дурную шутку, но смеяться почему-то совсем не хотелось.
Опустила ноги на землю и выбралась наружу. Удивилась, что могу стоять. Стоило мне захлопнуть дверь, как машина сорвалась с места и уехала. Хотела проводить её взглядом, но шея утратила гибкость и отказывалась поворачивать голову.
Из меня будто выпустили все силы. Несколько десятков шагов до подъезда дались мне с огромным трудом.
Сил не было. Слёз не было. И меня, кажется, тоже больше не было.
"Надо проснуться. Это всего лишь страшный сон, кошмар", — мозг включил защитные механизмы. Но не помогало. Какой смысл был теперь жить? Да и что это за жизнь — без моего любимого?
Как добралась до квартиры и оказалась в кровати — не помнила. Видимо, мозг совсем отключился, чтобы помешать процессу самоуничтожения. Пришла в себя только на следующий день.
— Кирюша, как ты себя чувствуешь? — голос бабушки звучал очень испуганно и хрипло.
— Я маму встретила. Думала, уже с ней останусь. Зачем я вернулась сюда?
— Маленькая моя, зачем ты так? А обо мне ты подумала? Как я без тебя буду?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ба, так болит всё внутри, не передать. Как жить с этим?
— Ничего, со временем пройдёт. Как-то образуется.
Бабушка ничего не спрашивала. Наверное, всё сама понимала. Она хоть и была очень немолодая, но сохранила способность трезво мыслить и читать между строк. А может, она просто жалела меня. Я не могла ничего рассказывать. Не хотела вспоминать вчерашний день. Не хотела думать ни о чём. Вообще ничего не хотела.
Боль скрутила мне душу и ухватилась за горло. Воздуха не хватало. Каждый вдох был мучением. Ноги не держали. Даже до туалета добраться сил не было. Бабуля водила, придерживая, чтобы не упала.
Есть не могла. Только бабушкины чаи пила. Что она туда добавляла, признаваться не хотела. Но от этих волшебных напитков меня немного отпускало.
Постоянно спала. В короткие периоды бодрствования боролась с болью и училась дышать.
Сколько часов и дней прошло, пока я смогла о чём-то думать и разговаривать?
— Ба, мне же на работу надо.
— Не надо. Тебе звонили и сказали, что у них поменялась политика. Они больше не берут студентов ни на стажировку, ни на работу. Сказали, что на карту перевели заработок за то время, что ты у них проработала. Так что отдыхай.
Студентов, кроме меня, в отделе не было. Значило ли это, что политику поменяли специально для меня? Или Кирилл просто осуществил свои давние планы избавиться от "зелёных" программистов?
Несмотря ни на что, я продолжала искать ему оправдание.
— Бабуль, что же мне делать с ребёнком-то? Кирилл категорически настаивает на аборте, а я боююююсь, — наверное, впервые за всё это время я разревелась взахлёб.
Бабушка села на край кровати и провела ладонью по моим волосам. Я не могла смотреть ей в глаза. Мудрая старушка меня предупреждала, заранее зная, к чему может моя привести безумная страсть. А я, дура, всё отмахивалась от неё, считая старомодной и ничего не смыслящей в любви.
— Аборт — это лотерея. Кому-то везёт, всё проходит без последствий, а кто-то потом никогда больше не может иметь детей.
— И что делать? Я и аборта боюсь, и оставлять ребёнка боюсь ещё больше. Мне всего девятнадцать. Ни профессии, ни работы. Какая из меня мать?
— Кирюша, девятнадцать — хороший возраст для деторождения. Тем более, рожать ты будешь уже в двадцать. Это же не пятнадцать-шестнадцать, когда организм ещё не готов.
— Ба, а как же я сама? Я не справлюсь! И кому я нужна буду с ребёнком, если даже родной отец от него отказался?
— Маленькая, кто полюбит тебя по-настоящему, тот и малыша твоего будет любить.
— А университет?
— Зимнюю сессию сдашь, потом, если не получится совмещать, академ возьмёшь. Не ты первая, не ты последняя. Мало ли студенток рожает — как-то справляются и диплом получают.
— Всё равно страшно. Как я одна со всем справлюсь?
— Решай сама, не хочу навязывать своего мнения. Что бы ты ни решила, можешь всегда рассчитывать на мою помощь. Ты не одна — у тебя есть я. И даже очень хорошо, что родишь сейчас, пока я смогу тебе помочь, — бабуля гладила меня по голове и говорила ласковым голосом, который я готова была слушать вечность.
— А если он узнает и разозлится?
— Может и разозлиться. Но он своё решение принял, а ты имеешь право на своё.
— Бабушка, скажи, почему он так со мной? Я же его так люблю…
— Кто ж тебе это скажет? Значит, не любит он тебя.
— Ну как так? Мы были вместе, всё же было хорошо…
— Ему нравилось проводить с тобой время. Юная, красивая, безотказная. Любой клюнет. Но детей заводят по любви. А он, видимо, не созрел ещё, только себя и любит. Взрослый мужик, а понятия о порядочности и ответственности нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Мне так больно… Так больно! Не представляю, как жить дальше.
— Знаю, моя маленькая. Но со временем станет легче.
День сменялся ночью, потом снова наступал день. Как-то постепенно мы окончательно пришли к тому, что убивать ребёнка нельзя. Бабушка была права: Кирилл принял своё решение, а мы — своё.
