— Вы просите у меня всю необходимую сумму?
— Если дадите.
— Этот чёртов экономический спад… — Доктор сокрушённо покачал головой. — Пациенты перестали приходить ко мне по пустякам. В наше время, если я вижу у себя в приёмной пациента, значит, он точно болен. Да ещё фармацевтические компании взвинтили цены дальше некуда. Как будто хотят разбогатеть через неделю после открытия!
— Какая жалость, — поддакнул Келп.
— А диетическое питание? — продолжал доктор. — Та ещё проблема! Раньше я зарабатывал процентов тридцать моего дохода на одних лишь гастритах от переедания. А что сейчас? Все сели на диету. Интересно, кто-нибудь из них подумал, как врачи будут сводить концы с концами?
— Да, дела у вас неважные, это точно, — посочувствовал Келп.
— Да ещё все теперь поголовно бросают курить. Для меня болезни лёгких всю жизнь были поистине золотой жилой. Но только не сейчас. — Он снова покачал головой. — Просто не знаю, куда катится медицина. Если бы сегодня мой сын решил поступить в колледж и спросил меня, хочу ли я, чтобы он последовал по моим стопам, я бы ответил: — «Нет, сынок. Я хочу, чтобы ты стал бухгалтером или налоговым инспектором. Это профессия будущего, вот её и осваивай. А мне уже поздно». Ей-богу, так бы и сказал.
— Отличный совет, — закивал Келп.
Осбертсон тяжело вздохнул.
— Четыре тысячи.
— Да, этого вполне должно хватить.
— Ну хорошо. — Доктор кивнул и встал. — Подождите здесь. Сейчас принесу.
Он вышел из кабинета, а Келп, повернувшись к Виктору, подмигнул.
— Знаешь, всё-таки он оставил ключ в замке зажигания.
Глава 11
Сидящего в кинотеатре Дортмундера обычно можно было сравнить с огромным валуном на морском берегу — фильм шёл своим чередом, как бы накатываясь на него волна за волной, но не оказывал на него ни малейшего воздействия. Сегодняшний фильм — «Мадригал Мэрфи» — в рекламе был назван «трагифарсом» и давал зрителям возможность пережить все мыслимые эмоции, доступные человеческому мозгу. Нелепый и смешной главный герой, дети-калеки, нацисты, несчастные влюблённые — короче говоря, смотришь и не знаешь, что тебя ждёт в следующую минуту.
Дортмундер просто сидел. Рядом с ним Мэй стонала от смеха, всхлипывала, рычала от ненависти, стискивала кулаки, визжала от восторга… а Дортмундер просто сидел.
Когда они вышли из кинотеатра, часы показывали десять минут восьмого, так что у них ещё оставалось время перекусить. Они зашли в «Блимпи», и Мэй решила расщедриться на угощение. Когда они уже сидели за столиком со своими сэндвичами, она неожиданно сказала:
— Тебе не понравилось.
— Конечно, понравилось, — промычал Дортмундер, заталкивая пальцем в рот кусок хлеба с квашеной капустой.
— Ты просто там сидел.
— Говорю тебе, понравилось. — Пойти в кино предложила Мэй, и Дортмундер нехотя согласился, но большую часть времени в кинотеатре он провёл, размышляя о передвижном банке на Лонг-Айленде и о том, как его оттуда угнать.
— Тогда скажи, что тебе понравилось больше всего.
Дортмундер задумался, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из недавно виденного на экране.
— Цвет, — наконец сказал он.
— Я имела в виду — какое место в фильме?
Теперь Мэй и в самом деле начинала сердиться, а уж это было совершенно ни к чему. Поэтому Дортмундер напрягся и всё-таки кое-что вспомнил.
— Эпизод в лифте.
Режиссёр фильма додумался обвязать камеру крепким эластичным шнуром и сбросить её в ярко освещённую шахту лифта. Шнур не дал камере долететь до дна шахты и, прежде чем спокойно повиснуть, она некоторое время болталась из стороны в сторону. Весь этот эпизод, по времени занимавший сорок три секунды, был вставлен в фильм без перерыва в монтаже, и уже были известны случаи, когда в этом месте зрителей начинало тошнить en masse.[13] Все критики дружно сходились на том, что этот приём является одним из ярчайших достижений современного кинематографа.
Мэй улыбнулась.
— Точно. Отличное место, правда?
— Конечно, — согласился Дортмундер и посмотрел на часы.
— У тебя ещё есть время. Тебе ведь к восьми тридцати, так?
— Так.
— Ну, и что ты об этом думаешь?
Дортмундер пожал плечами.
— В принципе, это возможно. Разумеется, затея совершенно бредовая, но… — Не давая Мэй вернуться к обсуждению фильма и задать ему ещё какие-нибудь коварные вопросы, он поспешно добавил: — Впрочем, ещё предстоит решить кучу проблем. Но не исключено, что мы нашли «медвежатника».
— Это здорово.
— Хотя мы по-прежнему не знаем, где спрятать трейлер.
— Найдёте.
— Вообще-то он довольно большой.
— Нью-Йорк тоже.
Он покосился на неё, не уверенный, что понял, но решил не развивать эту тему.
— К тому же, ещё надо провентилировать вопрос с деньгами.
— Это может представлять проблему?
— Не думаю. Келп должен был сегодня кое с кем встретиться.
Надо сказать, что Дортмундер познакомился с Мэй не очень давно и впервые планировал операцию по этапам при ней, но у него было такое чувство, что она воспринимает это как нечто само собой разумеющееся. Он никогда подробно не рассказывал ей о своём прошлом, но, похоже, ей этого и не требовалось. Это даже как-то успокаивало. Непонятно почему, но Мэй напоминала Дортмундеру его бывшую жену — не потому, что она была похожа на неё внешне, а скорее наоборот — тем, насколько сильно они отличались друг от друга. Да-да, всё дело было именно в этой несхожести. Пока Дортмундер не познакомился с Мэй, он бог знает сколько лет даже не вспоминал о своей бывшей жене. Она была танцовщицей, выступавшей под профессиональным псевдонимом Ханибан Базум. Дортмундер женился на ней в Сан-Франциско в 1952 году по пути в Корею — это был единственный раз в его жизни, когда он целиком и полностью был на стороне закона, — и развёлся в 1954-м в Рино, сразу после демобилизации. В основном Ханибан интересовала сама Ханибан, но если её внимание привлекало что-то помимо её собственной персоны, она тут же задавала об этом кучу вопросов. По количеству вопросов она могла легко обогнать ребёнка, впервые оказавшегося в зоопарке. Дортмундер честно ответил на первые несколько тысяч, пока не понял, что в этой хорошенькой головке ответы никогда не задерживаются надолго.
Более разных людей, чем она и Мэй, было просто невозможно представить — Мэй никогда не задавала вопросов и всегда запоминала ответы.
Доев свои сэндвичи, они вышли из «Блимпи» и остановились на тротуаре перед входом.
— Я поеду на метро, — сказала Мэй.
— Возьми такси.
— Нет. — Она покачала головой, закуривая. — Поеду на метро. После этих сэндвичей у меня от такси начнётся изжога.
— Не хочешь пойти со мной?
— Нет, иди один.
— В прошлый раз Марч пришёл со своей матерью.
— Нет-нет, я лучше домой пойду.
— Как хочешь. — Дортмундер пожал плечами. — Я ненадолго.
— Тогда до скорого.
Она зашагала к перекрёстку, Дортмундер — в противоположную сторону. Время у него ещё оставалось, и он решил прогуляться пешком, что означало — через Сентрал-парк. Некоторое время он в полном одиночестве шёл по посыпанной гравием дорожке, как вдруг буквально из ниоткуда под фонарём материализовался приземистый парень с хитрыми глазками, одетый в чёрную водолазку.
— Прошу прощения, — обратился он к Дортмундеру.
Дортмундер остановился.
— Да?
— Я провожу исследование. — Помимо бегающих глаз, у парня была какая-то странная улыбка: казалось, что он улыбается, а в то же время и нет. Дортмундер подумал, что похожие улыбки часто бывают у персонажей телесериалов.
— Вот, например, вы, — продолжал незнакомец, — обыкновенный горожанин, и в такую поздноту гуляете по парку. Что бы вы сделали, если бы к вам кто-нибудь подошёл и потребовал денег?
— Я бы башку ему оторвал, — холодно ответил Дортмундер, глядя на него в упор.
Тот удивлённо заморгал, и его «почти-улыбка» мгновенно исчезла. Вид у него был слегка сконфуженный.
— А что, если бы у него был… э… ну… что, если бы он был… — Тут он покачал головой, вытянул обе руки ладонями вперёд и попятился. — Ладно, всё это неважно. Давайте забудем об этом.
— О'кей, — кивнул Дортмундер.
Дойдя до конца парка, он пересёк Амстердам-авеню и оказался у «О-Джей Бара». Когда он вошёл, Ролло беседовал с двумя посетителями — парой жирных коммивояжёров — на тему, полезен или вреден с медицинской точки зрения секс после плотной еды. Каждый подкреплял свои доводы историями из личного опыта и, судя по всему, Ролло никак не мог отделаться от участия в этом диспуте. Дортмундер остановился у дальнего конца стойки, дожидаясь, когда его заметят.
— Ну-ка, ребята, подождите минутку, — наконец сказал Ролло. — Пока ничего не рассказывайте. Я сейчас. — Подойдя к Дортмундеру, он вручил ему бутылку виски и два стакана. — Пока явился только Пиво с Солью. Сегодня мамочка отпустила его одного.
