– Да, но важно найти его как можно скорее.
– Конечно, – согласился сапожник, – прежде чем он прикончит столько, сколько тот, из Катовице.
– Но вы не ответили на мой вопрос. Знали ли вы убитых?
– Адамяка каждый здесь знал как облупленного. Я по кабакам не хожу, пиво у ларьков не пью, поэтому лично с Вицеком не встречался. Но слышал достаточно как о нем, так и о его «коллегах».
– Кто мог его убить?
– Я не раз об этом думал. Как, кстати, и каждый в нашем городе. Полагаю, этот сумасшедший не такой уж сумасшедший. Первым прикончил самого известного в городе хулигана. Другие сразу испугались и притихли. Адамяк и так рано или поздно сгнил бы в тюрьме или болтался на виселице. Его давно уже следовало посадить, но ему везло, он ни разу не нарвался на храбрую девушку, которая не испугалась бы глупой болтовни. Не за что его жалеть, пани поручник. Весь город вздохнул с облегчением.
– В том, что вы говорите, есть немного резонного. Согласна, Адамяк не был светлой личностью. Однако вершить суд и определять наказание – это все-таки компетенция государства, только оно имеет право наказывать за преступления. Хорошо бы мы выглядели, если бы каждый сам определял другому меру наказания.
– Конечно, это так, – признал сапожник, – но государство наказывает не всегда скоро. Возьмем, например, этого Адамяка. Сколько пьянок, сколько драк! Сколько девушек он изнасиловал вместе со своей бандой! Или об этом не знают в нашем городе? И что? Ходил мерзавец на свободе. Жил бы так и дальше, если бы не тот, кто сунул ему нож под лопатку.
– На Адамяка никто не подавал жалоб.
– Конечно, не подавали. Тот, кого избили, боялся идти в милицию, потому что в следующий раз живым бы не вырвался. Сжимал зубы и молчал. А девушки не хотели срамиться. Когда милиция прихватывала хулигана на каком-нибудь скандале, то потом на административной коллегии он получал тысячу или две штрафа и смеялся сотрудникам милиции прямо в глаза.
– Прокурор был бессилен. Даже если до него доходили какие-то слухи о насилии, но девушка не хотела подавать заявление, он не мог возбудить следствие.
– И вы считаете это справедливым?
– Не я составляла уголовный кодекс. Это делали люди более умные, чем мы. Очевидно полагали, что так и должно быть. Кодекс преследует цель не охраны насильника, а охраны женщины. Ей оставлено право принимать решение, оглашать ли о своем несчастье или сохранить его в тайне. Если бы насилие не влекло за собой всего остального… Вы ведь знаете, каковы люди и как они на такие вещи реагируют.
– Все это, возможно, и правильно, в теории. Но вы сами видите, каково оно все на практике в маленьком городе.
– Кроме Адамяка погибли еще три человека. Уважаемые люди, которые никому ничего плохого не сделали. Вы их знали? – Шливиньска хотела прекратить дискуссию.
– Сумасшедшему так понравилось убивать, что он уже не может остановиться. Разве угадаешь, что ему опять взбредет в голову? А тех убитых я не знал. Червономейский жил на другом конце города. Сюда к сапожнику ему ходить было далековато. К тому же он был садовод, а садовод, даже самый богатый, это плохой клиент.
– Почему?
– Садоводы мало ходят в обычной обуви. Все больше в кожаных сапогах. Так выгоднее. К тому же в теплицах и в садах много работы с водой. В сапогах легче. Огороднику двух пар кожаных сапог хватает на полжизни. К тому же такой богач мог и не подбивать себе подметки, а при необходимости покупать новую обувь.
Мастер попал в точку. Шливиньска вспомнила фотографию, сделанную милицейским фотографом сразу после обнаружения убийства. На ногах убитого были высокие черные новые сапоги.
– Ту пенсионерку, Марию Боженцку, я никогда в жизни не видел, – продолжал Кунерт. – Я не тот человек, который пользуется услугами подобных теток. Если мне нужно выпить бутылку пива или рюмку водки, я могу сделать это днем в государственном магазине. Кстати, мое здоровье не позволяет мне пить.
– Вы не похожи на больного.
– Я хорошо знаю, что долго не протяну. Врач сказал – у меня что-то не в порядке с внутренностями. Дает различные капли и порошки, но ничего не помогает. Хоть он и отрицает, но я думаю, это рак.
– Что вы говорите! Откуда сразу рак? Мало ли какие бывают у людей непорядки с желудком!
– Пани поручник, я о себе знаю. Каждому рано или поздно суждено умереть, и я не жалуюсь. Я одинок, свое прожил. Не на что жаловаться, нет причин и цепляться за жизнь. А Делькота немного знал. Раза два он приносил мне обувь в ремонт. Однажды зашел в мастерскую. Как раз никого не было, и Казик, это мой ученик, куда-то ушел. Делькот спросил меня, не куплю ли я кожу.
– Какую кожу? С нелегального кожевенного завода?
– Нет. Он мне предлагал очень хорошее шевро. Показывал пробу. Высокое качество. Скорее всего, кожа импортная. Хотел продать сразу всю партию.
– И большая она была?
– Больше чем на сто тысяч злотых. Дешево продавал. По количеству и цене я понял, что товар это краденый. Естественно, я не купил. Отговорился, что у меня нет денег и шевро мне не нужно, потому что я не шью новую обувь, а только ремонтирую ношеную. Он, кстати, сказал, что у него есть оптовый покупатель, но не в Забегово, а ему хотелось продать здесь, в городе.
– Откуда у Делькота могла быть кожа? Сапожник усмехнулся.
– Пани поручник, мало ли всякого добра проходит в вагонах через станцию Забегово? Кто, как не составители поездов, могут знать, что в этих вагонах?
– Но ведь они закрыты и опломбированы.
– Большое дело – вытащить проволоку из пломбы и потом опять ее всунуть. Немного разогреть свинец, и никто не узнает, что пломба нарушена.
– В Забегово в последнее время не было жалоб на кражи из железнодорожных вагонов.
– Я не говорю, что они брали товар из вагонов, предназначенных для нашего города. Если он взял шевро, например, из вагона, идущего из Чехословакии в Шецин или наоборот, то кражу обнаружат как раз в Щецине или в Праге. Я ни в коем разе не обвиняю этого человека, – предостерег Кунерт. – Не знаю, откуда у него была кожа. Знаю только, что он хотел мне продать большую партию шевро, и это был превосходный товар. Он не говорил, откуда товар, я тоже его не спрашивал. Разговор был коротким. Я ответил, что кожу не куплю, и Делькот ушел. Больше он в моей мастерской не показывался.
– Можно с уверенностью на девяносто процентов сказать, что тот товар был краденым. Почему вы не сообщили об этом в милицию или кому-нибудь из наших людей?
– Пани поручник, этот железнодорожник был не дурак. Наверняка не первый раз занимался такими делами. Даже если бы я сообщил, у него бы ничего не нашли. Он был слишком умен, чтобы сомнительный товар держать у себя дома. Если бы ему предъявили обвинение, он или рассмеялся бы в глаза, потому что разговаривали мы без свидетелей, или превратил бы все в шутку – мол, показал мне кусочек кожи, чтобы меня испытать. Что вы могли ему сделать? Задержать на сорок восемь часов и затем отпустить. А вся округа узнала бы, что Юзеф Кунерт доносчик и состоит в услужении у комендатуры. Теперь, когда этого человека уже нет в живых, ему ничто не повредит и не поможет. Вы спросили о нем, и я сказал что знал. Как видите, немного.
– Однако я очень вам благодарна. Это может мне пригодиться.
– Рад, что помог нашей милиции. Ведь в городе нет человека, который может дышать спокойно, пока вы не поймаете этого убийцу. Даже я, старый и больной, предпочел бы умереть на своей кровати, чем быть застреленным в тот момент, когда я сижу на скамейке и вбиваю гвозди в каблук.
– В случае необходимости, – спросила Шливиньска, – вы подтвердили бы свои слова на официальном допросе?
Сапожник смутился.
– Я хотел бы, пани поручник, чтобы это осталось между нами. Разговаривали мы по-дружески, и по доброте сердца я старался помочь. Зачем мне, старому человеку, толкаться по судам? Ну ладно, нужно так нужно. Власть необходимо уважать. Но мне хотелось бы избежать этого. Забегово действительно маленький городок.
Сотрудник милиции хорошо понимала возражения мастера. Она пообещала, что будет считать эту информацию полученной из конфиденциального источника. Надеялась, что майор Зайончковский согласится с ней. И сердечно поблагодарила сапожника за оказанные ей доверие и помощь.
Майор Станислав Зайончковский и подчиненные ему офицеры милиции очень заинтересовались результатами разговора Барбары с Кунертом. Дело было для них новым. Шливиньска, работая в Ченстохове, также не сталкивалась с кражами на железной дороге. Они были настоящим бедствием, хорошо известным воеводской комендатуре милиции в Катовице. Железная дорога платила высокие штрафы за кражи товаров. Чаще всего обворовывали поезда, трасса которых проходила с юга на север. Кражи обнаруживались только на месте, при разгрузке вагонов. Замки и пломбы не были нарушены. Пропадали исключительно дорогостоящие товары, такие, как кожа, шерсть, шелк…
