столько, что можно в течение нескольких часов уничтожить всю жизнь на планете. Решался вопрос – «Кто кого?»… То есть, какая общественная система победит – наша, советская, которая, несмотря на страшные ленинско-сталинские репрессии все же провозглашает идеалы всемирного братства, счастья, равенства, или капиталистическая, где, как утверждают наши идеологи, «человек человеку – волк»?
Все в мире, понимаете ли, напряжено, вот-вот может разразиться война, а я… В единственном в мире Литературном институте, пестующем будущих «инженеров человеческих душ», «властителей дум» – и не где-нибудь, а в Советском Союзе! – я пишу о чем же? О рыбной ловле! О своих в высшей степени легкомысленных отношениях с девушками! Конечно, с точки зрения «кто кого?», с точки зрения «серьезного международного положения», с точки зрения «политики КПСС», мои рассказы действительно – НИ О ЧЕМ! Понять «семинаристов» и нашу преподавательницу можно…
Но я-то рассчитывал, что поймут и меня! И СЕБЯ по-настоящему тоже! Отчего происходят безобразия в мире? От того, что люди погрязли во лжи, и никто никого и ничто не любит! И на Западе, и у нас сплошное вранье, ненависть, пустая гордыня, безобразное отношение к природе и людям.
Бесполезно «соревнование двух систем», если люди забыли об истинных ценностях! Истинные ценности – жизнь, природа, любовь, красота, а вовсе не деньги, не ракеты и бомбы, не «верность Коммунистической партии», не «кто кого»! Без возвращения к истинным ценностям ничто не имеет смысла! Правду надо писать, прежде всего правду! Тогда и можно будет понять, что, зачем и почему!
Потому я и считал, что мои рассказы О САМОМ ГЛАВНОМ. Может быть, я недостаточно ясно выразил в них свои мысли? Может быть! Но зато я не врал! Я писал о том, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО чувствовал и думал! Разве это не заслуживало поддержки? Я не врал! В отличие от подавляющего большинства других «советских писателей» и, в частности, от того, кто читал свои рассказы на прошлом «обсуждении», я – НЕ ВРАЛ! Я писал о том, что знал, любил, чувствовал на самом деле, о самом сокровенном! И я ждал, что именно это они и оценят.
Увы. Не оценили.
Но тогда вот какой вопрос вспыхнул: за что же меня приняли в институт?! Ведь эти же самые рассказы прошли здесь творческий конкурс! Причем два года подряд! Да еще при таком большом наплыве – 40 человек на одно место! Странно… Если рассказы «ни о чем», если необходимо обязательно врать, то…
И в обычный день – не во вторник – я пришел на кафедру творчества. И попросил у девушки-секретаря показать мне отзыв рецензента с творческого конкурса. Как мог, объяснил ей свое недоумение происшедшим на семинаре, она прониклась сочувствием и, хотя это категорически запрещалось, отыскала и показала мне то, что я просил.
Рецензии было две. Обе резко положительные! Одну написал не кто-нибудь, а заведующий кафедрой творчества! Две фразы из нее запомнились мне на всю жизнь: «То, что этот человек заслуживает учебы в Литературном институте, видно из каждого абзаца присланных им рассказов. Я – за!!». Девушка-секретарь добавила, что сама слышала, как завкафедрой творчества восторженно отзывался обо мне, почему и пришел на собеседование специально, чтобы посмотреть на меня.
Я вновь испытал подобие шока. Теперь, конечно, другого. Но почему же на семинаре так странно?…
И я решил так: на семинар пока не ходить, а послать на кафедру творчества недавно написанную повесть. Хотя она тоже о рыбной ловле – весной, по последнему льду (называлась «На Рыбинском море»)… Я гордился тем, как удалось мне в словах передать ощущение ослепительного простора, солнца, ветра, кипящей радости жизни. Поставит зачет преподавательница – буду ходить в следующем семестре на семинары. Не поставит – не буду. Даже готов уйти из института совсем.
Поставила.
«…Наконец, наша платформа, бревенчатый сарай станции, кудлатые сосенки. За ними – дорога. Нас двое – я и Борис.
Отупляющий свет, талый снег под ногами – весь в бурых комьях от лошадиных стараний, – наши санки, нагруженные так, что и лошадь не сочла бы ниже своего достоинства везти их, двадцатикилометровый бесконечный путь под чистейшим небом, среди ослепительной белизны полей, потом через лес. Непослушные ноги в конце пути.
Закат, багряный, звонкий, как звук трубы. Алые кисейные полотнища по голубому фону. Мелодичный перезвон дорожных льдинок под ногами – мы крушим подошвами обширные ледяные государства. Красота! А вокруг – тишина. Обалденная, роскошная тишина.
Наконец, вот оно – море! За строем избушек на берегу, за рядом прибрежных сосен. Не синее, ласковое и не седое от злости – белое, нереально ровное, как гигантское зеркало, покрытое снегом. Рыбинское море, водохранилище подо льдом. Борис ищет избу, которая ему знакома…
…Идем по деревне, потом сбегаем по откосу на море. Санки катятся за Борисом, подпрыгивают. Хрустящий голубой наст. Абсолютно ровное море. Заспанное солнце поднимается очень медленно, но его лучи уже слегка поглаживают лицо…
Приблизительно через час мы приблизились к острову.
Белое безмолвие. Солнечное безмолвие. Пронзительно синее над головой и светлеющее к горизонту небо. Слепящий снег под ногами. Короткие тени. Первый день.
Подо льдом словно всё вымерло. Не клюёт.
… Больше всех окуней – у того парня, что украл веревку у рыбаков. Он весело смотрит на нас и небрежно стряхивает на лед окуня. Окунь большой. Борис лихорадочно, брызгаясь осколками, начинает рубить лед. Вид у него отчаянный. Пока он рубит, парень вытаскивает еще четырех. Потом рублю я. Пешня-то у нас одна…
Я, кажется, волнуюсь, и потому первый окунь срывается. Но – снова подводный толчок, и, наконец, в лунке показывается растопыренная пасть и два удивленных желтых глаза. Едва не порвалась леса. Он величиной с ботинок. Отцепляю крючок от слюдяной губы, бросаю мормышку в лунку и снова тащу. Такой же. Потом третий, четвертый, пятый… Как во сне. Как в игрушечном большом аквариуме. Клёв затягивает меня, в голове – пусто, машинально я делаю то, что нужно, и почему-то задерживаю дыхание. Руки холодны и скользки, пальцы исколоты, замерзли ноги, но все это ерунда, потому что – клев!
Но вот он становится слабее, реже, и я оглядываюсь, словно просыпаюсь. Борис ловит на другой лунке. Я рублю рядом с ним – и сначала всё повторяется. Шурша, ворочаются на снегу мои окуни. Фантасмагория клева! Паутина клева – гипноз. Ледяная феерия! Пошел не дождь, а, слава богу, снег, потом перестал, и начало темнеть.
Ушли мы одни из последних. Долго собирали рыбу. 187 штук поймал Борис, 164 – я. Когда положили всё
