– Он сказал, что не позволит мне кормить кроликов, ежели я стану разговаривать с вами.
– Боится, как бы Кудряш не взъярился, – тихо сказала она. – Ну так вот, у него рука на перевязи, а ежели он к тебе пристанет, ты можешь сломать ему и другую. И не плети мне байку, будто рука у него попала в машину.
Однако Ленни твердо стоял на своем.
– Hy уж нет. Не буду я с вами разговаривать.
Женщина опустилась на колени рядом с ним.
– Послушай, – сказала она. – Сейчас все играют в подкову. Еще четырех нет. Они ни за что не бросят игру, покуда не доиграют кон. Почему ж мне нельзя с тобой поговорить? Мне ведь не с кем разговаривать. Я так одинока.
– Но я не должен говорить с вами, – настаивал Ленни.
– Я одинока, – повторила она. – Ты можешь разговаривать с кем хочешь, а я – ни с кем, кроме Кудряша. Иначе он бесится. Как думаешь, весело это – ни с кем не разговаривать?
– Но я не должен, – сказал Ленни. – Джордж боится, что я попаду в беду…
Она переменила разговор:
– Чего это у тебя там закопано?
И тогда Ленни снова охватила тоска.
– Это мой щенок, – сказал он горестно. – Мой щеночек.
И он смахнул со щенка сено.
– Да ведь он мертвый! – воскликнула она.
– Он был такой маленький, – сказал Ленни. – Я хотел только поиграть с ним… И он притворился, будто хочет укусить меня… а я – будто хочу его шлепнуть… и… шлепнул… А потом он был уже мертвый.
Она стала его утешать:
– Не огорчайся. Он ведь всего-навсего щенок. Возьмешь другого. Здесь их полным-полно.
– Я не про это, – сказал Ленни жалобно. – Теперь Джордж не позволит мне кормить кроликов.
– Но почему?
– Он сказал, что ежели я еще чего натворю, он не позволит мне кормить кроликов.
Она придвинулась ближе и заговорила успокаивающе:
– Ты не бойся, это ничего, что ты со мной разговариваешь. Слышишь, как они там кричат? У них на кону четыре доллара. Ни один с места не сойдет, покуда игра не кончится.
– Ежели Джордж увидит, что я разговариваю с вами, он мне задаст жару, – шепнул Ленни опасливо. – Он так и сказал.
Лицо ее стало злым.
– Почему со мной так обращаются? – крикнула она. – Почему я не имею права ни с кем поговорить? За кого они меня считают? Ты такой славный. Отчего ж мне нельзя поговорить с тобой? Я тебе ничего плохого не сделаю.
– Но Джордж говорит, что из-за вас мы попадем в беду.
– Глупости, – сказала она. – Что я тебе плохого делаю? Ну, известное дело, им всем на меня наплевать, они и знать не хотят, каково мне здесь живется. А я тебе вот чего скажу – я не привыкла к такой жизни. Я могла бы кой-чего добиться. И может, еще добьюсь, – добавила она с угрозой.
И она заговорила быстро, увлеченно, словно спешила высказаться, пока ее слушают.
– Я жила в самом Салинасе. Меня туда еще девочкой привезли. Как-то в Салинас приехал на гастроли театр, и я познакомилась с одним актером. Он сказал, что я могу поехать с ихним театром. Но мать меня не отпускала. Говорила, что я еще мала – мне тогда всего пятнадцать было. Но тот актер звал меня. И будь уверен, ежели б я уехала, уж я б не жила вот так, как сейчас.
Ленни гладил мертвого щенка.
– У нас будет маленькое ранчо… и кролики, – сказал он.
Но она спешила рассказать о себе, прежде чем ей помешают.
– А в другой раз я встретила еще одного человека, он в кино работал. Я ходила с ним танцевать в «Приречный дансинг-холл». И он сказал, что поможет мне устроиться в кино. Сказал, что я – самородок. Что он вскорости вернется в Голливуд и напишет мне. – Она испытующе взглянула на Ленни, ей хотелось знать, произвело ли это на него хоть какое-то впечатление. – Но я так и не дождалась письма, – сказала она. – Сдается мне, мать его перехватила. Ну, я не хотела оставаться там, где ничего нельзя добиться в жизни, да еще и письма перехватывают. Я напрямки спросила мать, перехватила она письмо или же нет, – она стала отпираться. А потом я вышла за Кудряша. Мы как раз в тот самый вечер познакомились с ним в дансинге. Ты меня слушаешь?
– Я? Само собой.
– Сейчас я тебе такое скажу, чего еще ни одной живой душе не говорила. Может, и не надо бы, да уж ладно. Я не люблю Кудряша. Он плохой. – После этого признания она пододвинулась к Ленни и села вплотную к нему. – Я могла бы сниматься в кино и носить красивые платья, как другие актрисы. Могла бы жить в роскошных отелях, и за мной гонялись бы фотографы. И я ходила бы на все просмотры и выступала по радио, и это не стоило бы мне ни цента, потому что я была бы киноактрисой. И носила бы красивые платья, как все они. Недаром же тот человек сказал, что я – самородок.
Она посмотрела на Ленни и красиво повела рукой, показывая, что умеет играть. Пальцы ее описали в воздухе плавную дугу, мизинец изящно оттопырился.
Ленни глубоко вздохнул. На дворе раздались звон подковы и одобрительные крики.
– Кто-то удачно сыграл, – сказала она.
Солнце садилось, и светлые полосы ползли по стене, подымаясь выше яслей и лошадиных голов.
– Может, ежели я унесу щенка и выброшу его, Джордж ничего не узнает, – сказал Ленни. – И тогда он позволит мне кормить кроликов.
– Неужто ты ни об чем, окромя кроликов, думать не можешь? – сердито спросила она.
– У нас будет маленькое ранчо, – терпеливо объяснил Ленни. – Будут сад и луг, а на нем люцерна для кроликов, и я буду брать мешок, набивать люцерной и нести кроликам.
– А почему ты так любишь кроликов? – спросила она.
Ленни долго думал, прежде чем нашел объяснение. Он осторожно пододвинулся к ней.
– Я люблю гладить все приятное. Один раз на ярмарке я видел пушистых кроликов. И я знаю, их приятно гладить. Иногда я гладил даже мышей, ежели не было ничего получше.
Женщина испуганно отодвинулась от него.
– По-моему, ты спятил, – сказала она.
– Нет, – серьезно возразил Ленни. – Джордж говорит, что нет. Просто я люблю гладить все приятное, мягкое.
Она немного успокоилась.
– А кто этого не любит? – сказала она. – Всякий любит. Я вот люблю щупать шелк и бархат.
Ленни радостно засмеялся.
– Еще бы! – воскликнул он. – И у меня когда-то был бархат. Мне его дала одна женщина, и эта женщина была… была… моя тетя Клара. Она дала мне вот такой кусок. Был бы он у меня сейчас… – Ленни нахмурился. – Но я его потерял, – сказал он. – Уже давно.
Женщина засмеялась.
– Ты спятил, – сказала она. – Но все одно, кажется, ты очень славный. Просто большой ребенок. Кажется, я тебя понимаю. Иногда я как стану причесываться, долго сижу и глажу свои волосы, потому как они мягонькие. – И чтоб показать, как она это делает, женщина провела рукой по своим волосам. – У некоторых волосы жесткие, – сказала она самодовольно. – Взять, к примеру, хоть Кудряша. У него волосы совсем как проволоки. А у меня – мягкие и тонкие. Потому что я их часто расчесываю. От этого они делаются еще мягче. Вот пощупай. – Она взяла руку Ленни и положила ее себе на голову. – Пощупай и убедись сам, какие они мягкие.
Огромная ручища Ленни начала гладить ее волосы.
– Только не растрепи меня, – сказала она.
– Ох, до чего ж приятно! – сказал Ленни и стал гладить сильней. – До чего ж это приятно!
– Осторожней, ты меня растреплешь. – Потом она сердито прикрикнула: – Да перестань же, ты меня совсем растрепал!
Она дергала головой, но пальцы Ленни все крепче прижимались к ее волосам.
– Пусти! – вскрикнула она. – Слышишь, пусти!
Ленни был в смятении. Лицо его исказилось. Она завизжала, и тогда Ленни свободной рукой зажал ей рот и нос.
– Пожалуйста, не кричите, – попросил он. – Ну пожалуйста, не надо. Джордж рассердится.
Она отчаянно билась в его руках. Ноги ее колотили по сену, она извивалась, пытаясь освободиться, и из-под ладони Ленни вырывались приглушенные стоны. Ленни заплакал от страха.
– Ну пожалуйста, не надо! – молил он. – Джордж скажет, что я опять чего-то натворил. Он не позволит мне кормить кроликов.
Он слегка отпустил руку, и сразу же раздался ее хриплый крик. Тогда Ленни рассердился.
– Перестаньте, – сказал он. – Я не хочу, чтоб вы кричали. Из-за вас я попаду в беду. Джордж так и сказал. Перестаньте же.
А она все вырывалась, и в глазах у нее застыл ужас. Тогда он встряхнул ее, все больше сердясь.
– Не кричите, – сказал он и снова встряхнул ее. Она забилась как рыба. А потом вдруг затихла, потому что Ленни сломал ей шею.
Он посмотрел на нее и осторожно отнял ладонь от ее рта.
– Я не хотел сделать вам больно, – сказал он. – Но Джордж рассердится, ежели вы будете кричать.
Она не отвечала, не двигалась, и тогда он склонился над ней. Он приподнял ее руку, потом отпустил… Сперва он как будто был только удивлен. Потом прошептал со страхом:
– Я чего-то натворил. Я опять чего-то такое натворил.
И стал забрасывать труп сеном, покуда не завалил до половины.
Со двора донеслись крики, двойной удар подковы. И тут Ленни впервые подумал о том, что происходит там, на дворе. Он присел на корточки и прислушался.
