Но он лишь напрасно царапает грудь и плечи.
Судя по мелким огонькам, высыпавшим на горизонте, лодка выходит на большую воду. Лодочник снова садится на руль, винт опускается. Мотор стучит тихо, лодка на медленных оборотах идет по направлению к огням.
Что лодочник кричит? Или это пение? Обрывки песни долетают до человека, и он улыбается – сам не зная чему. Деревня, к которой приближается лодка, лежит далеко за излучиной. А запах еды уже летит над водой. Наверное, лодочник поет именно поэтому – потому что слышит запах.
Протоку пересекают мостки на сваях. Когда лодку швартуют, он пытается встать – но в затекшие ноги впиваются тысячи ледяных иголок. И человек падает обратно на циновку.
Перед тем как рассчитаться, лодочник долго умывается.
Человек подвигает свою сумку, показывает жестом: давай сам.
– Гуд, гуд! – Пересчитывая деньги, лодочник смешно шевелит ушами.
В первую стопку он складывает деньги из сумки. Во второй лежат его мелкие доллары. А третью пачку, тоже из сумки, он сжимает в кулаке. Это – плата за лодку.
– О’кей? – двигает кулаком по воздуху.
Не пересчитывая, человек бросает доллары в сумку. Лодочник укоризненно качает головой: как ты хранишь деньги? И вдруг показывает: что это?
Цепь лежит в сумке с той самой ночи – и зловеще поблескивает.
Лодочник вопросительно поднимает глаза.
“Ничего!” Человек быстро перебрасывает цепь через борт.
Теперь оба как завороженные не сводят с нее глаз.
Некоторое время цепь покачивается над водой – как будто не хочет падать.
А потом с треском бежит за борт – и исчезает.
Сбитый из бамбуковых палок, дом покрыт тростником, уложенным вязанками на балках. Вдоль стен – пара комодов из черного дерева и пластиковый умывальник.
Небольшая электроплитка и холодильник.
Он отодвигает москитную сетку, свешивается с кровати – плеск, разбудивший его, доносится снизу. Вода между досок блестит, переливается. Неожиданно блики исчезают, щель заслоняет черная макушка. Снизу на человека смотрит пара блестящих глаз.
Снова вода, видение испаряется. Он встает и подходит к окну. Стекла нет, окна закрывают соломенные ставни. Створка отодвигается, он выглядывает – и ахает, задыхается от восхищения.
Освещенное утренним солнцем, за окном лежит озеро. Привыкнув к бликам, его глаза различают дальний берег, обрамленный силуэтами крыш, какие бывают у пагод. А может быть, это и есть пагоды. Над пальмами слева – военные вышки, а по воде до горизонта лежат полосы плавучего кустарника.
Несколько человек, согнувшись, что-то срывают с грядок в корзины.
Он собирается закрыть окно, как вдруг из-под дома выныривает лодка. Ему уже знаком взгляд черных глаз, и он машет девочке рукой. Смуглая, в коротком платье, она застенчиво улыбается, а потом решительно протягивает связку с бананами.
Бананы теплые. Вода стекает под рукомойник, он с наслаждением моет лицо и шею. Падает на кровать, закрывает глаза. Глиняный город, откуда чудом удалось выбраться, – сотни километров по желтой реке и город на деревянных сваях, – разве не сон все это?
“Что находилось в жестянках? – спрашивает он себя. – Кто и зачем украл ту, с меткой? За что казнили несчастную девушку?”
Ему известно, что, взятые по отдельности, события с ним неразрывно связаны. Но в чем заключалась эта связь? Чем дольше он лежит с закрытыми глазами, тем меньше ему хочется отвечать на эти вопросы. Между человеком и тем, что случилось, – стена.
И с каждой минутой она все толще.
“Одежда! – В голову лезут другие мысли. – Плащи, джинсы, рубашки – куда они исчезают, когда нет человека? Сколько ее хранят, если он умер, а сколько, если пропал без вести?”
“Глупости…” Переворачивается на другой бок, открывает глаза.
“Сколько можно?”
Перед ним дверь, за которой лежит другой мир и новая жизнь. Город, где никому до него нет дела. Где он сможет сыграть собственную роль, собрать свою цепочку. Или ничего не играть вообще. Однако что-то мешает человеку открыть эту дверь. Но что? И почему? Его мысли все еще вращают тот ключ, открывают ту дверь. Снова и снова он представляет себе, как перешагивает через детские вещи, разбросанные в коридоре. Перебирает матерчатые игрушки на кроватке. Рассматривает семейные фотографии.
Вот она входит на кухню, зажигает лампу. Кладет на стул пакеты с покупками.
Вот они встречаются взглядами – секунда, еще одна.
Несмотря на то что кухню заливает электрический свет, ее взгляд не задерживается на нем. Она его не видит.
Он делает движение навстречу, протягивает руку.
“Ха! А-ха-ха!” – из прихожей долетает мужской смех и детский визг.
Она поворачивается, щелкает выключателем.
Он остается в темноте.
…Когда человек представлял себе эту картину раньше, в нем поднималась волна боли. Отчаяния – из-за невозможности исправить что-то. Но сейчас, прокручивая картину обратно, он ничего не чувствует. На него нисходит безмятежное спокойствие. Умиротворение. Потому что когда он выходит из кухни в спальню – когда открывает шкаф и перебирает одежду, – то видит, что его вещей в шкафу больше нет.
Как ни странно, майка лодочника приходится впору.
На ней до сих пор читается надпись: “Celebrate your image!”
Среди тряпок есть шорты и пластиковые шлепанцы.
Он цепляет кепку и смотрит в зеркало – теперь его вид ничем не
отличается от обычного, разве вместо фотоаппарата – кожаная сумка.
А так – обычный турист.
Человек раскладывает мелкие купюры стопками, перетягивает резинкой. Мальчишка! И он вспоминает, как тот помогал цеплять пачки. А потом ловит себя на мысли, что никакой жалости к нему не испытывает.
– Да! – кричит за секунду до стука.
Дверь распахивается, на пороге стоит девушка.
В руках у нее поднос с завтраком.
Автобусы с выставленными рамами и грузовики; легковые машины и мотороллеры; повозки, запряженные буйволами и верблюдами; велосипедисты и разносчики газет, продавцы бананов и воды; погонщики верхом на слонах и сами слоны: ничто не стоит на месте, все движется. Каждый на дороге преследует свою цель, прокладывает себе путь.
Сигналит, кричит, жестикулирует, но – движется.
Хаос, царящий на улицах города, пугает человека только на первый взгляд. На самом деле система – то, как в долю секунды и сантиметра расходятся машины и животные, люди и повозки, – говорит о том, что работа происходит в самом выгодном для системы режиме. Что каждое движение в ней выверено и если, закрыв глаза, человек врежется в толпу, то пройдет сквозь нее как нож через масло беспрепятственно.
С верхних этажей за движением наблюдают местные зеваки. Другая часть населения, в основном женщины, сидит вплотную к стенам и готовит на открытом огне пищу. Еще одна часть, довольно многочисленная, просто спит, подложив под голову руку или ворох газет, прямо на улице.
Ни окон, ни дверей в жилых домах нет, одна опалубка, каркас, хотя по фасадным остаткам можно предположить, что некоторые дома были построены в европейском стиле. Вместо окон и дверей висят циновки. Многие из них подняты или полуспущены, чтобы в доме циркулировал воздух. И когда человек заглядывает под циновки, ему видны комнаты, заставленные газовыми баллонами и плетеной мебелью.
Чем дольше человек изучает место, в котором очутился, тем больше ему кажется, что город вывернут наизнанку. Что жизнь не прячется за стены и засовы, занавески и двери, а лежит собой наружу, выставлена на всеобщее обозрение.
…Дети сидят вокруг чанов и чистят фрукты. Красные и желтые плоды в их руках превращаются в белые шарики, которые напоминают человеку шарики для пинг-понга. Когда чан наполнен, в комнату входит женщина в длинной цветастой юбке и выносит его. Шарики для пинг-понга исчезают.
В каждом доме на подставке стоит игрушечный дом – как правило, в самом видном, чистом углу комнаты. Дом похож на скворечник из яркого пластика. Его украшают гирлянды живых цветов и бананы и лампочки вроде новогодних.
Внутри на возвышении можно разглядеть позолоченную куклу. Это статуэтка божка, одного из тысячи, которым поклоняются местные жители. Его лицо скрывает кукольный капюшон. Кто он? Какие функции он выполняет? Человек не знает. Но когда глядишь на него и на тысячи других богов этого города (больших и маленьких, важных и второстепенных, мужского пола и женского), на душе становится спокойно и легко.
Вчера ночью река выглядела огромной – а сегодня это мелкая, в залысинах отмелей, канава. На откосах мусор, и когда налетает ветер, пластиковые пакеты надуваются и хлопают.
В пальмовой роще стоят, как на продажу, ряды мотороллеров. Тут же развалились и велосипеды. Люди лежат рядом, прямо на земле – вповалку спят или пьют пиво. Тихо переговариваются или слушают на мобильниках музыку.
Над человеком склоняется девушка. Под мышкой у нее картонка, обернутая тряпкой. Безмолвно прижимая руку к груди, она делает просительные жесты. Он достает купюру, с готовностью протягивает. Улыбается. Девушка кланяется и отходит, человек снова ложится на траву.
